Ангел-мечтатель

Мое там появление шуму наделало немалого. Еще бы — за пополнением обычно мелкие порученцы от отделов являлись, а тут целый главный каратель собственной персоной! Они там все в кучу — подальше от меня — сбились, и только глазами зыркали: то на меня, то друг на друга подозрительно, то на выход их кузницы кадров. Как только оттуда очередной показывался, его встречающий без церемоний хватал его в охапку и волоком тащил наружу, прямо спотыкаясь от усердия.

Оставшиеся стреляли в меня все более нервными взглядами — решили, надо понимать, что я отнять у них добычу пришел. Чтобы закрепить у них в памяти эту мысль — и никаких других — я провожал каждую пару внимательным прищуром, что только ускорение им придавало. Последние вообще вприпрыжку ускакали.

После чего гасить раздражение мне было уже нечем. Долго. Вот не понял — мою заявку вообще должны были первой рассматривать. Сколько времени нужно, чтобы сообщить новобранцу, чтобы он свои хотелки до первой увольнительной приберег? Когда ее заслужит.

Вконец разозлившись, я заглянул в кузницу. Совершенно пустую. Куда комиссия делась? Куда они Татьяну дели?

Представив себе реакцию моих орлов, когда я вернусь в отряд тоже с пустыми руками, я набрал Татьяну прямо из этого пустого зала. Она не ответила, Причем, как выяснилось, никому, даже мелкому. По официальному мысленному каналу мне сообщили, что запрос о судьбе моей заявки принят и ответ на него будет дан в максимально сжатые сроки.

У моих орлов хватило ума не ехидничать. В моем присутствии. Которого я их, от греха, лишил до получения хоть каких-то новостей.

Мое альтруистическое уединение в кабинете было вознаграждено. И так, что мало мне не показалось. Новости пришли длинной очередью и легли кучно.

Глава 8.3

Татьяне дали добро на повышение квалификации — не присвоенной. Впервые в истории.

Аксакалу тоже — мелкому, проникшему к нам в обход единственного пути под руководством хранителя. Впервые в истории.

Мою заявку отклонили — даже не сообщив мне об этом. Впервые в истории.

А потом еще и Анатолия перевели из камеры у внештатников — на один из давным-давно законсервированных уровней. Впервые в истории.

Вот тут уже я напрягся всерьез. Если бы этому красавцу показательные порку устроили, я бы не возражал. Сам бы поучаствовал — вдобавок, для закрепления эффекта. Публичные судилища у нас, само собой, не практикуются, но в дисциплинарных комиссиях силовики всегда задействованы — доказательства вины правонарушителя откуда-то же берутся.

Может, в этом случае совсем закрытое заседание провели? Учитывая особую увертливость подсудимого и его недавнюю попытку пойти в народ. У внештатников компромата на него давно выше крыши …

— Да забудь! — издевательски протянул их глава в ответ на мой запрос. — Можешь с чистой совестью выбросить его из головы. Работа с ним проведена — все осознал, вот в уединение попросился, раскаивается, должно быть.

— Так я не понял, — настаивал я, — был, что ли, уже процесс?

— Как должной глубины раскаяние присмотрится, — плотоядно хохотнул он, — так и проведем. Все чин чином, как положено. И тебя позовем, не переживай.

Судя по откровенному и, главное, совершенно безбоязненному хамству — мне в лицо — решение по Анатолию было уже принято. Причем на самом верху. Дальше что-то выпытывать смысла не было — главный внештатник явно чувствовал мощную поддержку за спиной и только и ждал момента, чтобы вывозить меня мордой по столу. Демонстрируя свою значимость.

Вот в этом и было основное различие между нами. Внештатники своей незаменимостью — из пальца высосанной — размахивали, где не лень, а мой отряд ее в деле доказывал. Без шума и пафоса. И, похоже, пора этим фанфаронам об этом напомнить.

Но позже. Память у меня долгая, и привычка есть на оплеухи нокаутом отвечать — но не когда меня открыто на это провоцируют. Если я сейчас с цепи сорвусь, кто самого ненормального из моих психов в очередной раз вытащит?

Если бы я еще знал, откуда. То, что его с глаз долой убрали, могло означать только одно — хотят, чтобы о нем забыли. Он уже в списках ни одного отдела не значится, искать его никто не будет, ажиотаж вокруг опусов скоро уляжется — а там можно либо распылить его втихаря, либо так и оставить в забытой одиночке до скончания веков.

Вопрос о распылении решился неожиданно быстро. Макс сухо бросил мне, что в случае поступления к ним Анатолия, его ожидают куда более комфортные условия содержания. Я аж занервничал — после аварии Макс раздулся, как взбешенный бабуин, когда ему о таком же саботаже заикнулись. За такой переменой явно темный мыслитель маячил — опять стрельнуло в голове сомнением: в чего это он таким участием к нашему ссыльному вдруг проникся?

Но выбирать не приходилось — этот идиот уже в такую передрягу себя загнал, что я любой помощи был рад. Особенно, когда его темный приятель вычислил, где его содержат — хотя зацепку в голове я оставил: откуда это у темных такие глубокие познания о заброшенных уровнях?

Но на потом. Сейчас же я мог, наконец, действовать — если об Анатолии забудут, я только за, сам первый в очередь на санацию памяти стану, но только, когда он на земле окажется.

Вот тут и пригодились мои расширившиеся контакты. И внештатники своими топорными методами подсобили. У них ума хватило опусы конфисковать — демонстративно, с обысками, чуть ли не с угрозами. Нормально? Попытка устрашения законопослушных членов общества, отягченная препятствием их трудовой деятельности. Такое даже на земле полным произволом считается, а у нас народ прямо загудел от шока.

После чего мне нужно было только намекнуть на альтернативную возможность ознакомления с опусами — к Анатолию очередь за их подробностями выстроилась. Обоснование мы с его бывшим главой составили — мол, требуется глубокое изучение причин преступной деятельности для недопущения оных в будущем. Отвел я там душу, вставив в их предполагаемый список его личные особенности.

Вот только тогда меня и отпустило — таким выжатым я себя еще никогда, ни после самой масштабной операции не чувствовал. На сутки у себя в кабинете заперся — в тишине, с закрытыми глазами, ногами на столе и конфискованным у моих орлов коньяком, который они вечно пытались с земли контрабандой протащить.

Теперь уже можно было вплотную заняться той возней закулисной, которая все больше вызывала у меня крайне неприятные вопросы. Анатолия теперь уже ни один его посетитель никогда не забудет — если выживет под градом его самопанегириков — и вокруг Татьяны относительное затишье образовалось.

До нее у меня все это время просто руки не доходили. Нет, доклады ее я, само собой, внимательно слушал, но ничего толкового выудить из них так и не смог. Кроме того, что ей практически на каждом этапе повышения квалификации крючки из ее земных фактов забрасывали — из чего я сделал вывод, что ее балабол оказался хорош только руководящему составу очки втирать, а внештатников так и не убедил в нетронутости ее вычищенной памяти.

Я к тому времени вообще начал видеть массу плюсов в его выводе с оперативного простора.

Никто ко мне в кабинет не вваливается, дверь с пинка открывая — раз. А то мои орлы насмотрелись и решили, что у нас демократия наступила. Пришлось сдачу нормативов по пунктам устава объявить. В обратном порядке. На время.

Никто мне не трезвонит то с ультиматумами, то с воплями о помощи — два. А то у меня на этот вибросигнал уже безусловный рефлекс образовался — к боевой готовности. Пришлось выбивать его — в прямом смысле, на мастер-классе по ближнему бою с моими орлами. Вот чтобы они за устав так рьяно брались!

Никто мне в мысли не врывается, как будто меня в наше справочное разжаловали — три. Нет, тут я опять загнул — лучше бы этот бездельник мне звонил, телефон хоть отключить можно. До чего дошел — на земной технике оборону строю! От хранителя. Пришлось с орлами семинар провести по методам отражения гипотетического вторжения в сознание. Молодцы, не подвели — напомнили, что лучшая защита — это нападение.