Страница 3 из 53
Уверов думал так оттого, что ему нужна была для проведения опыта над растительной клеткой уникальная камера, и он откровенно возлагал надежды на новую экспериментальную мастерскую.
Между тем Кочкарев, Голубев и Прутиков все еще сидели в кабинете Попова. Кочкарев рассказывал, как и где он хозяйствовал (он умело жонглировал этим модным словом), ликвидировал прорывы, добивался успехов. Рассказ свой он пересыпал шутками, прибаутками, а порой вставлял и анекдотец.
«Ну и голова!» — думал про него Прутиков.
Действительно, Никанор Никанорович был неглуп и очень любил руководящую хозяйственную работу. Гораздо больше, нежели, скажем, корпение над чертежной доской или запоминание формул и прочих разных модулей. Он обладал способностью ловко схватывать и использовать в своих интересах чужие мысли. В бытность Кочкарева на мебельной фабрике кем-то был разработан принцип механизации ручных работ. Придя в институт, он, не мешкая, воспользовался им, выдал за свой и блестяще воплотил в столярной мастерской.
Они посидели еще несколько минут и стали расходиться.
— У вас крылатые мысли, — сказал Прутиков, пожимая Кочкареву руку, — желаю вам успеха!..
«Крылатые мысли, — усмехнулся Никанор Никанорович, спускаясь по лестнице. — Для успеха этого мало. Когда ползешь по грешной земле, надо еще быть гибким, уметь при случае растягиваться в ниточку…»
…И снова светило солнце, и по-прежнему безоблачным было небо. С цветущих деревьев в институтском саду уже облетели бело-розовые лепестки. На ветвях обозначались крошечные завязи плодов. Гудели пчелы, кружилась мошкара. Все сверкало и переливалось радужными бликами. На строительных площадках кипела работа. Лица и шеи рабочих уже успел окрасить розоватый загар. Кочкарев ходил тут же в сапогах и рубахе с расстегнутым воротом. В его широченных плечах угадывалась недюжинная сила, в суровом взгляде — твердость характера. Он то указывал рабочим, то, сердясь, брался за дело сам.
— Раз, два — взяли! — подзадоривал он зычным голосом рабочих, тащивших железные балки. — Ставьте на попа!
Рабочие дружно поднимали балки и нижние концы их опускали в узкие глубокие ямы. Кочкарев отходил в сторону и, прищурив глаз, корректировал:
— Подай вправо! Много, — покрикивал он, — подай влево! Во, во, хватит! Засыпай землей, утрамбовывай.
Так шел день за днем. Стояла сухая погода, и ничто не мешало строительству. Не прошло и месяца, а на территории двора уже возвышались каркасы домика и оранжереи. Оставалось только их остеклить.
Работа велась комплексно: столяры устанавливали изготовленные и уже застекленные рамы, слесари проводили паровое отопление, монтеры — освещение. К вегетационному домику то и дело подходили машины, вываливали из кузовов горячий асфальт. Его разбрасывали по площадке с уложенными заранее рельсами, выравнивали и укатывали специально сделанным катком сразу, пока он не остыл.
Попов и Голубев ходили по застекленной оранжерее, по лабиринтам вегетационного домика и без конца восклицали:
— Здорово! Гора с плеч… Выручили! Спасибо! — наперебой благодарили они Кочкарева.
— Рад стараться! — нарочито сдержанно отвечал тот.
— Теперь никаких посторонних работ, — заговорил Попов, и лицо его стало озабоченным, — Все внимание заказам лабораторий. Мы и так их задержали. Надо наверстывать. — Он строго посмотрел на Кочкарева. — А то прочистят нас и как еще прочистят! Вы человек новый и не представляете, какая будет баня. Один Уверов чего стоит! Единомышленников же у него хоть отбавляй. Держи ухо востро, — закончил он и подумал: «Без Голубева и Кочкарева мне пришлось бы туго».
Строительство домика и оранжереи для Никанора Никаноровича не представляло трудности. Зато куда более сложная задача ждала его впереди — выполнение заказов лабораторий, среди которых были и простые и чрезвычайно сложные. Простые его не пугали, над сложными он задумывался. Особенно над прибором, который определял фотосинтез и фиксировал дыхание тканей растений, одновременно выполняя функции аппарата. Он приводил в движение механизмы, перемешивая в баке воду, поддерживая во всей ее массе постоянную температуру.
Без такого прибора современная биология обойтись не могла. Изобретенный в Германии, он затем не раз переконструировался и усовершенствовался в разных странах. Отечественная промышленность таких приборов пока не выпускала, и они были дефицитны. В институте имелся импортный устаревший образец, и мастерской предстояло переконструировать и усовершенствовать его.
Кочкарев считал себя технически образованным человеком, но опыта изготовления подобных приборов у него не было никакого. Его заботило еще одно обстоятельство — он не знал, кому из слесарей можно поручить столь сложное дело. Высококвалифицированных слесарей не было, и он целиком теперь полагался на волю провидения, на счастливый случай. И такой вскоре представился. В один из дней ранней осени в мастерскую пришел человек лет сорока и спросил:
— Слесари высокой квалификации нужны?
— Как же, как же! — подскочил от радости Кочкарев.
Человек уверенной походкой подошел к столу и положил на него свою трудовую книжку. Кочкарев раскрыл ее. Все страницы были исписаны отметками о денежных премиях и благодарностях. Кочкарев поднял голову.
— Буданов Иван, — проговорил он, будто проверяя звучность фамилии неожиданного гостя на слух.
— Да, он самый, — ответил, нимало не смущаясь, тот.
— Что же вас привело к нам? — Кочкарев пристально посмотрел на рабочего.
— Экспериментальная работа, — твердо ответил слесарь. — А кроме того, получил недалеко от вас новую квартиру, ездить на прежнюю работу уходит много времени, а я его ценю.
— Понятно, — кивнул Кочкарев. — Работа у нас не только экспериментальная, иногда придется делать и простую.
— Это меня не пугает, — сказал слесарь. — Я рабочий.
— Вот и прекрасно! — улыбнулся Кочкарев. — Пишите заявление, товарищ Буданов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Буданов сошел с автобуса. Моросил дождь, на уличном газоне блестела намокшая трава. Иван, обходя лужи, направился к институту. Он в первый раз выходил сюда на работу и думал о том, с какими людьми придется встретиться на новом месте. Через чугунные массивные ворота, за которыми возвышался двухэтажный дом с колоннами и гранитными ступенями, он вошел во двор. Утопающий в зелени дом был похож на санаторий или дом отдыха. Полюбовавшись зданием, Иван улыбнулся сам себе и вошел в вестибюль.
До начала работы оставался еще целый час, и Буданов мог походить по зданию. Мягко ступая по ковровой дорожке, миновал коридор и неожиданно вошел в огромный светлый зал. Вместо обычного потолка над ним нависала стеклянная крыша, через нее виднелось хмурое небо. В зале было много цветов и зелени, в конце его серебрился бассейн, в нем густо росли водяные растения, цвели лилии, плавали рыбы.
Все это производило впечатление. Иван хотел уже возвращаться, но, заметив у задней стены зала лестницу, ведущую наверх, поднялся на антресоли. Увидел множество стеклянных дверей. Он тронул ближайшую из них, дверь приоткрылась. Вошел в комнату. На него пахнуло таким горячим и сухим воздухом, словно он попал в раскаленную зноем пустыню. Искусственно созданный суховей, вырываясь из расширенного зева огромной трубы, обдавал своим могучим дыханием растения. Круглая крышка стола, на которой они стояли, медленно поворачивалась, и каждое растение по очереди попадало под жаркую струю. В какую бы комнату Иван ни заходил, в каждой из них он оказывался в другой температуре. Здесь были созданы условия, отвечающие летним, осенним и зимним периодам года, имитировался климат северных, средних и южных широт. Везде стояли подопытные растения. Ярлычки, висящие на них, говорили о сроках посева и высадки.
Это был современный биологический институт со всеми его сложностями, проблемами и идеями. В его стенах работали и седовласые мужи науки, имена которых были известны далеко за рубежом, и ученые, находящиеся в расцвете сил, дарящие стране новые открытия, и совсем молодые люди, только что переступившие порог храма науки.