Страница 2 из 53
— Надо-то надо, — сказал Голубев, — но опять же — финансы.
— Финансы! — хмыкнул Никанор Никанорович. — Обойдемся без них. Циркулярку сделаем сами в механической мастерской. Что касается деревообрабатывающих станков, так я их достану на мебельной фабрике, я там работал техноруком. Подберем списанные станочки, отремонтируем, приведем в порядок — не хуже новых будут.
— Это было бы замечательно! — воодушевился Голубев, пока еще не совсем веря словам Никанора Никаноровича.
Но когда через три недели он снова зашел в столярную мастерскую, то не узнал ее. Для строжки досок и теса были установлены два станка, к которым подвели трубы. Тут же стояла циркулярная пила, тоже с подведенной к ней трубой. Голубев не понимал — для чего трубы?
— Сейчас увидите, — сказал Никанор Никанорович и обратился к рабочим: — А ну-ка покажите, что к чему.
Двое рабочих, взяв по длинной шершавой тесине, встали к станкам. Раздался шум включенных моторов, и через несколько секунд две тесины, вылетевшие из-под ножей станков, заблестели гладкими поверхностями. От них веяло теплом и приятным запахом древесины. Но более всего удивило Голубева, что от досок и теса не летели стружки, не сыпались опилки. Их засасывал мощный вентилятор и через подведенные трубы выбрасывал на улицу в подсобные ящики.
— Вот это да! — восторгался Голубев. — Механизация — ничего не скажешь. И когда только успели сделать?!
— Успели! — с гордостью ответил Кочкарев. — Теперь можно провернуть любые работы, в том числе и строительные. — Он взглянул на Голубева. — Вот вы говорили о финансовых затруднениях, о строительстве подсобных помещений… Теперь, когда механизирована столярная мастерская, сделать это самим — пустяк.
— Прекрасно! — воскликнул Голубев. — Но справимся ли?
— Положитесь на меня, — заверил его Никанор Никанорович. — Я когда-то работал прорабом, а в молодости был столяром, так что опыт у меня есть…
Голубев, решив не откладывать дела в долгий ящик, пригласил Никанора Никаноровича к заместителю директора, чтобы все сразу и обговорить.
Они направились к лабораторному корпусу. Нещадно палило солнце. Щурясь от его лучей, Никанор Никанорович расстегнул ворот рубахи, провел ладонью по вспотевшей шее, потом достал платок и тщательно вытер ее. Голубев шел молча, довольный тем, что не ошибся, взяв на работу Никанора Никаноровича.
Попов в кабинете оказался один. Высокого роста, лысоголовый, он сидел в кожаном кресле, просматривая папку с документами. Усадил Голубева и Кочкарева на стулья, подписал последнюю бумагу, захлопнул папку.
— Слушаю. — Он поднял голову и внимательно посмотрел на человека, который еще ни разу не был у него на приеме.
Голубев, представив Кочкарева, рассказал о его замыслах.
— Вы нас просто выручите, — обратился Попов к Никанору Никаноровичу. — Мы ломали голову, а вы как-то сразу нашли выход. — Он помолчал, потом бросил взгляд на Голубева. — Теперь ограда… Как быть с нею?
— Можно сделать, — вмешался Никанор Никанорович.
— Вот и превосходно! — похвалил Владимир Алексеевич. — И, пожалуй, заняться оградой надо в первую очередь, а то как-то неудобно: такой институт, а забор деревянный.
— Будем делать все сразу: ограду, домик и оранжерею, одно другому не помешает, — решительно сказал Кочкарев. — Разобью рабочих на бригады: одним поручу домик, другим — оранжерею, третьим — ограду.
— Вы думаете перебросить на это всех рабочих! Это, пожалуй…
— Боюсь, — перебил Попова Голубев, — лаборатории поднимут шум: почему не выполняют их заказы?
— Ничего страшного — подождут, — успокоил его Владимир Алексеевич. — А чтоб не было шума, надо все сделать по-умному.
Он снял телефонную трубку, набрал номер и попросил зайти секретаря партбюро профессора Прутикова.
Вскоре тот уже входил в кабинет, приветливо кивая большой головой. На крупном лице его глаза казались необыкновенно маленькими. Вместе с ним пришел и член партийного бюро Уверов. Умное живое лицо, седеющие волосы, огромный лоб, пересеченный широким шрамом, невольно вызывали к ученому симпатию с первого взгляда.
Владимир Алексеевич пригласил их садиться.
— У нас чисто хозяйственный вопрос, так сказать, сфера деятельности, которая меньше всего касается общественности. Но, извините, — он улыбнулся и развел руками, — ум — хорошо, а два — лучше. — Потом, поднявшись, подошел к окну и указал на улицу. — Видите деревянный забор? А вон вегетационный домик и оранжерея. Нам же надо два домика, две оранжереи. Их нужно построить. Мы долго ломали голову, как это сделать, но ничего не выходило: нет денег. И вот пришел человек и, как говорится, увидел и победил. Никанор Никанорыч увидел скрытые резервы, победил нашу нерасторопность. — Он вернулся на свое место и стал с увлечением рассказывать об инициативе Кочкарева.
Секретарь партийного бюро любил, когда с ним советовались.
— Да-а, — в раздумье протянул он. — Возражать против подобной инициативы было бы легкомысленно. Вегетационный домик и оранжерея архинеобходимы. Кроме того, нельзя губить ценное предложение. Энтузиазм — вещь великая…
— А что думает на этот счет товарищ Уверов? — Попов слегка улыбнулся.
На улыбку заместителя директора Александр Максимович тоже ответил улыбкой.
— Энтузиазм — вещь великая, это ясно. Но, видите ли, когда вытаскивают одно, а другое вязнет, — такое предложение ценным не назовешь. Мы что-то упускаем, потом нагоняем. Пока одно нагоняем, другое упускаем. Деньги, отпущенные на строительство домика и оранжереи, израсходованы. Что же получается? Теперь закрывай мастерские, свертывай работы ученых?.. Я не против инициативы нового товарища, но против того, чтобы это делалось в ущерб научной работе. Отдача научных сотрудников и так у нас невелика…
Попов поморщился:
— Хотите поймать сразу двух зайцев?
— А разве лучше ловить одного и упустить другого? — проговорил Уверов.
— Разрешите мне, Владимир Алексеевич? — вмешался Голубев. Было видно, что он волнуется. — Слушая Александра Максимовича, можно подумать, что мы какие-то мошенники. Израсходовали деньги… Что, мы их украли? Просто у нас временно возникли финансовые трудности. Никанор Никанорыч нашел выход. Человек он деловой, сноровистый… Посмотрите, как за короткое время преобразил столярную мастерскую! Что же касается заказов лабораторий, безусловно, какой-то ущерб неизбежен. Но что делать? Домик и оранжерея ведь тоже нужны для ученых… Я бы хотел, чтоб Никанор Никанорыч сказал, сколько потребуется времени на все работы.
Попов выжидающе посмотрел на Кочкарева.
Тот откашлялся. Мелькнула мысль: не использовать ли то, что говорил Уверов, себе на руку?
— Главный инженер прав. Сколько уйдет времени?.. — Как бы раздумывая, Кочкарев поднял глаза. — Немного. Буду стараться, чтоб к осени все закончить. — И после паузы продолжал: — Теперь о заказах лабораторий. Я полностью согласен с товарищем Уверовым. Надо делать и то, и другое. Думаю, Владимир Алексеевич, — он повернулся к Попову, — вы не будете против, если я для строительства домика и оранжереи возьму человек пять рабочих со стороны. Оформлю их на временную работу. Денег пойдет на это мало, а выиграем многое…
Попов оживился:
— Это выход!
— Ну вот, — блаженно прикрыв маленькие глазки, проговорил Прутиков, — все стало на свои места. Ты, Александр Максимович, зря горячился.
— Хорошо, если это было бы так. — Уверов поднялся. — Я пойду, у меня — опыт.
Он вышел рассерженный. В лаборатории засел за микроскоп, но разговор в кабинете заместителя директора не оставлял его в покое. Александр Максимович не мог смириться, что из-за хозяйственных дел отодвигается на второй план изготовление сложных камер, приспособлений, точных приборов. Мысли ученых все чаще устремлялись в экспериментальную мастерскую за помощью высококвалифицированных рабочих, а с ними институту явно не везло. Как правило, они работали в промышленности, имели высокий заработок и уходить оттуда не хотели. В мастерских же оседали люди неквалифицированные, а чаще всего нарушители трудовой дисциплины. И этот Кочкарев, механизировавший столярную мастерскую, его вовсе не очаровал. «Как можно, — думал Уверов, — уйти от прямых обязанностей и взяться за дело, которое меньше всего его касается? Зачем эта всеобъемлющая забота об институте, когда в самой мастерской уйма дел? Зарабатывает себе репутацию? Славу универсального специалиста? Или им движет что-то другое?»