Страница 16 из 53
— Что-то будет, — шепнул Куницын Ремизову.
Они сидели на одном верстаке и с нетерпением ожидали начала.
Первым предоставили слово Никанору Никаноровичу. Иван, затаив дыхание, приготовился слушать.
Никанор Никанорович подошел к столу, неторопливо разложил бумаги. Вид у него был самый будничный. Он начал тихо, но постепенно голос его набирал силу, и словно в зависимости от этого менялось выражение лица. Сейчас оно говорило только о его непреклонной воле. Повернувшись туда, где сидело начальство, он, казалось, забыл о собрании. Это тотчас заметил Уверов.
— Говорите для всех, — прервал он Кочкарева и указал в сторону рабочих.
Кочкарев повернулся лицом к собранию и стал говорить об успешной летней работе и встретившихся трудностях. Потом прикрыл глаза, собрался с мыслями и заключил:
— Залог успеха всех наших дел — дисциплина. А у нас товарищи иногда вступают со мной в пререкания. Я думаю, — он ощупал глазами каждого из присутствующих, — они учтут мое замечание. Дисциплину надо поднимать.
Сказав еще несколько фраз, он сел.
Речь произвела впечатление: тут тебе и трудности, и задачи, и дисциплина — все на своем месте, все разложено по полочкам у заботливого руководителя. Когда встал председательствующий Петухов и спросил, кто хочет говорить, желающих не оказалось. Механики по странной, необъяснимой инертности никогда не выступали и теперь сидели со спокойным видом: это, мол, все не для нас. Ремизов, Куницын, Голубенко с надеждой глядели на Буданова, но тот не хотел говорить первым. Петухов вертел головой из стороны в сторону, пытаясь обнаружить ораторов, подождал минуты три и, видя, что говорить никто не собирается, обратился к Уверову:
— Александр Максимович, может, вы скажете?
— Почему я? — возразил Уверов. — Пусть говорят товарищи.
Вперед вышел Буданов, сделал два шага и остановился, посмотрел на президиум, потом на собравшихся. Он не знал еще, с чего начать, у него не было ни плана, ни тем более наброска речи. Он выступал редко и всегда волновался перед выступлением, но волнение не мешало ему. И теперь, когда увидел устремленные на него взгляды людей, убедился, что поступает правильно. Это определило тон его речи. Он начал твердо и решительно:
— По словам докладчика выходит, что у нас все благополучно. — Все замерли: с первых слов речь обещала быть острой. — От заведующего экспериментальной мастерской научно-исследовательского института требуются прежде всего разносторонние, крепкие знания, вдумчивое отношение к делу, к людям. Это, пожалуй, определяет всю нашу повседневную работу. Сначала мне в Никаноре Никаноровиче нравилась его энергия. Но потом я увидел, что она направлена не по тому руслу. Он мало думает как руководитель… У него главенствует не сила мысли, а сила воли, которую он щедро использует, чтобы глушить мысль. И не только мысль, но и человека, его личность.
Уверову показалось, что эти слова оратор взял у кого-то напрокат. Не может же так выражаться простой рабочий! Однако, заинтересованный речью, он сложил руки на коленях и откинулся на спинку стула, чтобы удобнее слушать этого Буданова. Между тем Иван перешел к фактам:
— Если в постройку домика, оранжереи, в изготовление ограды Никанор Никанорович вкладывал душу, то к выполнению заказов лабораторий у него определенное безразличие. Он так и ищет посторонние работы, кажется, даже заинтересован в них. Заказам же лабораторий, над которыми надо было бы подумать, посидев за чертежной доской, — мало внимания. Отсюда ошибки, переделки. Не та отдача. А страдают научные опыты, лаборанты, ученые. Это одна сторона дела. И другая — Никанор Никанорович, вместо того чтобы пресекать дурные привычки и наклонности рабочих, развивает их. Дело дошло до того, что два дня назад Петухов, как об обычном деле, никого не стесняясь, рассказывал, как он из столярной мастерской на собственной машине отвозил Никанору Никаноровичу на квартиру шкаф. Как спустило колесо, как Никанор Никанорович битых три часа сидел в машине… Тот же Петухов, который занимается починкой институтских замков, изготовляет новые сейфовые замки. Для кого? — Иван развел руками. — Неизвестно… Но делает он их немало. Тем паче, что делает из готовых штампованных деталей… Еще пример. Мне нужны были дюралевые уголки. На складе их не было. А у Петухова лежали уголки для аквариума, который он подрядился сделать кому-то за деньги. Я попытался у него взять эти уголки, не тут-то было: не отдал. А Никанор Никанорович его поддержал.
Иван передохнул, поправил упавшие на лоб волосы и устремил взгляд на президиум.
— Теперь хочу сказать о другом. Мы работаем каждый сам по себе, у нас нет зажигателя, нет двигателя.
Уверов приподнял брови, пытаясь понять, к чему клонит оратор. Голубев и Кочкарев насторожились.
— Я говорю о двигателе наших сердец, нашего мастерства, — продолжал Буданов. — Этот двигатель обязаны знать все. Имя ему — соцсоревнование. К сожалению, его у нас нет. Что же, в Америку за ним ехать или оглядеться, быть может, вокруг? Это же наше кровное дело, и организовать его не представляет трудностей. Давайте вместе возьмемся! Призываем партбюро и местком. С вашей помощью мы это сделаем. Надо же зажечь людей, расшевелить их, дать им перспективу в труде.
Раиса Ивановна Руднева с интересом смотрела на Буданова, ей нравился этот рабочий с простым одухотворенным липом. А как страстно, смело он говорит! Молодец! Вначале она записывала отдельные мысли его речи, но, увлекшись, забыла об этом и, вся подавшись вперед, ловила каждое слово Буданова.
Сидевший с ней рядом Александр Максимович Уверов при каждом новом аргументе Буданова одобрительно кивал головой.
Голубев смотрел на него с тем любопытством, с каким смотрят на что-то редкое.
— Вы, Никанор Никанорович, запрещаете рассуждать и мыслить, — сказал Буданов, в упор глядя на Кочкарева. — По каким это вы законам действуете? Пора с этим кончать… Хотите работать — перемените характер, измените отношение и к нам и к делу. Будет трудно — мы вам поможем. А так, сами понимаете, какой из вас руководитель?
Иван сел на свой верстак. Ему как-то сразу стало легко после того, как он высказал все, что наболело на душе.
Поднялся Москаленко. По тому, как дрожала его худая рука, чувствовалось, что он волнуется. Лицо старика было строгим.
— Сорок лет работаю, — начал он тихим голосом, — пять сыновей вырастил, везде мне верили, а этот… — он кивнул на Кочкарева. — Только я положу молоток, перестану стучать, как он уже бежит смотреть, почему я перестал работать. — Он хотел добавить еще что-то, но безнадежно махнул рукой и разобиженный сел на свое место.
Потом говорили Ремизов, Куницын, Голубенко, и картина прояснялась все больше.
Для Уверова все, что он услышал на собрании, было полной неожиданностью. В душе он чувствовал, что рабочие правы. Но он предпочел не торопиться с выводами. Надо не спеша во всем разобраться, а не рубить сплеча.
Он медленно встал.
— Нет основания не верить словам, высказанным здесь в адрес Кочкарева. — Он провел рукой по седеющим волосам, продолговатое, с тонкими чертами лицо его было возбуждено. — Вам, Никанор Никанорович, следует учесть: если так будет продолжаться, произойдет катастрофа. Катастрофа лично для вас, — подчеркнул он. Размеренный тон говорил о его сдержанности.
Уверов не хотел преждевременно разжигать страсти, поэтому он наклонился к Никанору Никаноровичу и тихо сказал ему, чтоб тот в заключительном слове не лез в драку.
Раиса Ивановна, взволнованная собранием, тоже хотела выступить и как следует отчитать Никанора Никаноровича, но Уверов остановил и ее: предложил поговорить с Кочкаревым наедине, в его кабинете, а не при всем честном народе.
Голубев от выступления отказался, и председатель предоставил заключительное слово Кочкареву.
Никанор Никанорович тяжело поднялся, глядя себе под ноги, подошел к столу.
— Я не против критики, — начал он, — но в том, что говорил Буданов, надо разобраться. — Он повернулся к президиуму. — Во-первых, шкаф… Действительно, по разрешению главного инженера в столярной мастерской из отходов был изготовлен кухонный шкаф. Делали мне его рабочие в неурочное время. Я заплатил им за это деньги. Из своего кармана. Что касается замков, изготовляемых Петуховым, то вы знаете, что он исправляет и изготовляет замки для нужд института. Ничего нет удивительного, что он оказал нам услугу: сходил на завод, где раньше работал, отобрал бракованные детали и принес, чтоб использовать для дела. — Кочкарев помолчал, потом через силу улыбнулся. — Уголки? Не знаю, стоило ли об этом говорить? Человек заготовил уголки… Откуда Буданов взял, что для аквариума? У нас проходит уйма дюралевых уголков для разных нужд. Нехорошо было бы отбирать у человека детали, над которыми он уже работал…