Берег тысячи зеркал

Сев в кровати, оттягиваю рукав водолазки, а включив подсветку на электронных часах, с досадой закрываю глаза. Я проспал двенадцать часов, а значит, пропустил ежедневный отчет. Вся надежда остается на Джеха, и на то, что он прикроет меня. Видимо, ранение я действительно так и не успел вылечить толком, если отключился на такое время.

Осмотревшись, решаю зажечь свет, но потянув за шнурок светильника, обнаруживаю, что электропитания нет. Новый раскат грома намекает о причине отсутствия электричества. В таком старом здании, подобное не редкость. Кое-как поднявшись, замираю, осмотрев свои босые ноги. Медленно повернув голову, снова провожу взглядом по дивану, и крохотной фигуре, укутанной в плед.

Новая вспышка за окном освещает лицо Веры. Она спит, как ребенок, подобрав под себя ноги и подставив сложенные руки под голову. Если еще минуту назад я думал о накопителе и звонке Джеха, то сейчас все вылетает из головы напрочь. Я смотрю только на нее, и не могу поверить, что нахожусь в месте, за которым наблюдал столько недель. День за днем, смотрел только в ее окна, а потому знал размещение всего, что было вокруг. Могу хоть сейчас подойти к кухонному шкафчику, и достать оттуда коробку с молотым кофе. Знаю точно, где она хранит сахар, специи, и даже мелочь. Ее она сбрасывает в жестяную коробку из-под печенья. Думаю, это было печенье, ведь видел, как она доставала его из такой же.

Здесь даже запах иной. Он домашний, не искусственный, как в номере. Вокруг пахнет ее духами, а напротив слышно ее дыхание. Проклятье… Я не понимаю себя совершенно. Мне бы прямо сейчас встать, немедленно собраться и уйти, но я не могу. Продолжаю сидеть на кровати, и дышать чужим домом. Я уже забыл, каков подобный запах, и что он приносит за собой.

Писк часов возвещает о сообщении. Без труда отыскав куртку на пуфе рядом с кроватью, достаю сотовый и открываю чат.

В нем всего три слова: Все прошло успешно.

С облегчением опустив голову, закрываю глаза. Рука саднит только сильнее, как и плечо пульсирует болью. Однако ушел озноб и лихорадка, а значит, лекарства Вера нашла. Снова бросив взгляд в сторону, напрягаюсь, расслышав тихий всхлип, за которым следует еще один, более громкий. Она снова плачет? Конечно, она будет в таком состоянии, идиот. Она женщина. На ее глазах застрелили человека.

Наспех обувшись, я поднимаюсь и тихо подхожу к дивану. Присев на корточки, сперва нерешительно поднимаю руку, а следом снова опускаю. По щеке Веры бежит слеза, а ее блеск едва улавливается в новой вспышке молний. Женщина что-то бормочет на непонятном языке, а следом затихает. Ее лицо разглаживается, а после сильного раската грома, Вера открывает глаза. Она смотрит на меня, а, кажется, и не проснулась вовсе.

Как я должен поступить? Почему не могу сдвинуться с места, и как завороженный смотрю на ее ладонь. Вера поднимает руку, и все ближе тянет к моему лицу. Что-то в этом жесте возвращает к воспоминаниям. Неосознанно, проваливаюсь в них, хотя они настолько далеки, что почти стерты. Время беспощадно уничтожило все самые красивые моменты с Бон Ра. Но тогда почему именно сейчас они так ярко вернулись. По чьей, такой чудовищной воле, я вижу перед собой призрак умершей женщины, вместо настоящей.

Не понимая собственных чувств, я поднимаюсь настолько резко, что Вера немедленно просыпается. Она садится, а я не могу проронить и слова, ощущая стыд. Как можно было вести себя так на службе? Как я вообще мог позволить себе следить за окнами одинокой женщины? Как я посмел опуститься до такой чудовищной низости?

Потому что хотел. И хочу. Это и сделало из меня пустоголового дурака, страждущего заполучить внимание женщины, о которой я ничего не знаю. Проклятье. И зачем только поднялся наверх? Зачем вошел сюда?

Потому что хочешь. И это снова правда. Вот только взгляд женщины говорит о многом. Она смотрит с опаской, а когда замечает, что нет света, тихо произносит:

— Я достану свечи, а ты вернись в кровать.

Продолжая стоять, наблюдаю, как она обходит меня по дуге. Боится. Ее понять можно. Вера не знает обо мне ничего, и вероятно, не чувствует того же, что я к ней. Она не станет слепо доверять. Не пойдет на нарушение приказа. Ведь я тоже не знал о ней почти ничего, когда поставил на кон все, и не убил при ней человека. Да, такова моя работа. Те, кто свято верят в то, что военные убивают только отбитых подонков, горько ошибаются. Военные убивают любого, если стоит задача выполнить приказ. Таких людей, — которые, по сути, невинные жертвы, — мы называем сопутствующими потерями. И хотя я летчик, и редко беру в руки оружие, — не значит, что не убивал никогда. Небо помогло только в одном — до этого момента, я ни разу не писал в рапортах о сопутствующих потерях.

Я знаю, что гореть мне в аду, за такие потери, но все же, ощущаю боль. Саднит не рана, которую получил, когда спасал во Вьетнаме три сотни афганских беженцев. Саднит сердце, что женщина, которая впервые за десять лет сумела лишить покоя, боится меня.

Долго не думая, я разворачиваюсь к кровати, а взяв куртку, быстро надеваю, наплевав на боль. Все это время, слышу, как Вера ищет свечи. Она стоит в ванной, осматривая шкафчик, а когда замечает, как я собираю вещи со стола, произносит, возвращаясь к дивану:

— Куда ты собрался? Тебе нужно полежать хотя бы до утра, — она следует за мной к двери, но я не останавливаюсь, на ходу набирая сообщение Джеха. Не могу остаться. Хватит с меня этого помешательства. Сегодня я увидел его цену. — Сан, ты…

— Агашши, — холодно оборвав ее, останавливаюсь у дверей, и не поворачиваясь, продолжаю: — Спасибо за помощь. Сейчас я должен уйти, чтобы не подвергать вас опасности и…

— Да что такое? Причем здесь это, когда речь идет о тебе. Какая, к черту, опасность? Ты едва не умер на моих руках? — Вера срывается на крик, а по моему телу проходит волна жара. Мне бы сбежать прямо сейчас, и лучше повести себя, как трус. Лучше уйти, потому что я вижу, насколько мне нравится Вера. Это не на один раз, это произойдет не дважды. Если я прикоснусь к ней, все поменяется в тот же момент.

Предательство обретет силу.

— Мне пора.

— Я… — она вдруг начинает сбивчиво и тихо говорить, а моя рука замирает у замка двери. — Я чем-то обидела тебя? Может, сказала, или повела себя, как-то не так? Просто… ты другой. Я же не знаю вашей манеры общения. Может, ты нашел оскорбительным… Ну, что я раздела тебя. Но ведь не полностью же, в конце концов. Или может… Я просто. Просто, я испугалась. Ты так быстро упал, у меня не было выхода. Да. Мне пришлось ответить на звонок твоего коллеги. Но ведь… Он мне и сказал о лекарстве. Почему…

— Я не могу остаться, — раздраженно осекаю ее, сжимая руку в кулак. Она не понимает, не чувствует, что происходит. Не видит, а значит, я обязан уйти.

— Почему? Я ведь не гоню тебя.

А лучше бы прогнала. Мой неожиданный поворот в сумраке, Вера замечает не сразу. Как и то, насколько быстро, я оказываюсь рядом, а обхватив ее лицо руками, совершаю предательство — целую ее по-настоящему. Не машинально, прикасаюсь к женским губам, в желании получить разрядку, выбросить из головы все, ощутить облегчение. Нет. Я наоборот целую ее так, что голова наполняется миллионом мыслей, желаний, противоречий, страхом и стыдом. Целую слаще, чем целовал кого-либо, а когда понимаю это, пробираюсь пальцами в густые пряди, а языком в горячий рот. Боги, я грезил этим, как последний грешник. Мечтал дотронуться, а взамен нагло ласкаю ее губы, сминаю, и жадно целую. Пальцами обхватываю крохотный затылок крепче, а сам дрожу от пят и до каждого волоска на теле. Я обратился в дрожь, потому что ощущаю, как она отвечает.

Вера мягко раскрывает губы, из них вырывается выдох, а я дурею. Нагреваюсь изнутри от ее мягкого, но тяжелого дыхания. Она дрожит в моих руках, я дрожу, потому что хотел этого слишком долго. Чертовски трудно сдержаться, и не вжать ее в стену, или не распустить руки. Я боюсь испугать ее еще больше, ведь Вера точно боится того, что происходит. Об этом говорит нерешительность ее движений, и то, как она робко отвечает на поцелуй. Притягиваю ближе, и сжимаю густые пряди волос между пальцев, углубляя поцелуй, вынуждая ее довериться. Хочу, чтобы не боялась, чтобы не думала, что решил воспользоваться. Хочу, чтобы верила, что все искренне.