Палачи и придурки

— Страшные вещи вы говорите! — прошептал Аркадий Семенович.

— Ну что вы! Страх перестает быть страхом, когда к нему привыкают. Вранье перестает восприниматься как вранье, если оно становится нормой жизни. Подлость перестает быть подлостью, если подличают все. Общество порой само не замечает, как с одного морального уровня сползает на другой — вроде бы так и надо, вроде бы в порядке вещей. А если скажешь правду, так прослывешь оригиналом. Беда наша всеобщая состоит в том, что к власти рвутся люди, как правило, бездарные. Ибо чем, скажите, заполнить им жизненный вакуум? Как еще самоутвердиться, если нет никаких талантов? Как еще добиться привилегий, почестей? Им просто больше ничего не остается, как, закусив удила, рваться к власти. Честолюбие — недуг убогого, недоразвитого ума! И вот царит у нас бездарность — как страшная болезнь, как бубонная чума, проникла во все закоулки общества, пронизала его сверху донизу, потому что приказывают, издают директивы, властвуют бездарные, некомпетентные люди! — начав тихим, спокойным голосом, к концу речи незнакомец разгорячился, рубил кулаком воздух, словно стоял на трибуне.

— Но вы не дорассказали про ученого, — уловил паузу в его речи Аркадий Семенович. — Что же сталось с его препаратом?

— А-а! Действительно, мы как-то увлеклись... Хотя вы же сами просили объяснить, — незнакомец успокоился, несколько даже увял, словно потерял интерес к разговору. — Да что ж сталось... Промучился энтузиаст в обивании порогов двадцать лет, а потом плюнул и пошел на авантюру: начал лечить людей своим препаратом. Начал лечить тех больных, которых выписывали из больниц как безнадежных. Специально, чтобы привлечь к препарату внимание, заставить инстанции пошевелиться. Подвернулся бойкий корреспондент, написал статью. И вот, результат перед вашими глазами: поползла молва, тысячи людей со всех концов страны снялись со своих мест, оставили родные очаги, сутками, неделями живут в этой страшной очереди, в надежде получить лекарство, вымолить еще кусочек жизни для себя или для родных. Но вы посмотрите на эту лабораторию! Разве может она произвести столько препарата, чтобы удовлетворить всех жаждущих? Круглосуточно там работают люди, но все равно это капля в море. Сам ученый не ожидал такого ажиотажа. Но своего добился: зашевелились инстанции, развернули дискуссию, объявили эксперимент, но опять же со множеством оговорок и условий, которые в конечном счете все сведут к нулю. Испытанный метод.

— Ну и как? Помогает? — в волнении схватил его Аркадий Семенович за руку. — Помогает препарат?

— Трудно сказать. Ведь настоящих исследований еще не было. Но люди верят, ибо кому и во что им еще верить?

В этот момент послышался у ворот шум, молчаливая и неподвижная до сих пор толпа дрогнула, зашевелилась, зашевелились и люди в очереди, стали подниматься с корточек, просыпаться, вытягивать головы в сторону ворот. Створки ворот дрогнули, подались назад, и между ними открылась щель, в которую мог протиснуться один человек.

— Спокойно, граждане! — зашевелились в толпе и милицейские фуражки. — Сдайте назад!

Усилиями их образовалось небольшое пространство, и в нем возник вдруг человек в белом халате. И сейчас же вокруг него вырос милицейский заслон — милиционеры протискивались со двора лаборатории в щель и множились, множились...

— Осадите! — слышались властные крики.

— Доктор, доктор! — понеслось по толпе и по очереди. — Сам доктор вышел!

Человек в белом халате поднял руку с белевшим в нем листком бумаги, и вновь замерла, затихла толпа в напряженном ожидании. А человек поднес листок к глазам и при свете жестяного допотопного фонаря над воротами стал выкрикивать фамилии. «Я!» — отвечали из толпы счастливцы и исчезали в щели. Выкликнув с десяток фамилий, он сложил листок и развел руками.

— На сегодня все! — воскликнул он горестно. — Все на сегодня, милые вы мои! Что же я могу поделать! — и задом протиснулся обратно во двор. За ним исчез и милицейский заслон.

И опять поникли, застыли люди, замолчали, запоздало выкрикнула какая-то женщина, словно простонала:

— Доктор! Не ради себя! Ради ребенка!

Но и стон ее остался без ответа. Все замерло, затихло. Смотрел, подавшись всем телом, Аркадий Семенович на эту ужасную картину, и мысль навязчивая, подлая змеей заползала в голову: вот стоят люди в надежде урвать у жизни еще год, два, несколько лет или саму жизнь, и, если бы не рассказ незнакомца, можно было бы подумать, что стоят они за каким-нибудь дефицитным товаром, за какой-нибудь импортной безделицей.

Незнакомец тронул его за рукав:

— Идемте отсюда. Больно все это видеть.

Они встали со скамейки и пошли по узким, низкорослым улочкам, по изрытым, давно не ремонтированным тротуарам. И вот, когда они уже прошли метров двадцать, Аркадий Семенович машинально оглянулся на лабораторию и заметил, что от деревьев, под которыми они минуту назад сидели и разговаривали, отделилась тень и скользнула за ними. Можно было предположить: прятался за деревьями какой-то человек, соглядатай, и весь разговор их слушал. Такое сложилось мгновенное у него впечатление. Но вполне возможно, это было простым совпадением — проходил человек по улице и оказался в тени деревьев. Трудно сказать. В следующий момент и услышал он шаги этого человека у себя за спиной — не прятался тот, не скрывался. Но и не обгонял, хотя Аркадий Семенович, чтобы дать ему возможность пройти вперед, придержал своего спутника, и они пошли медленным, гуляющим шагом. Нет, и человек за спиной шаг замедлил, а уткнувшись почти в их спины, и вовсе остановился. Оглянувшись опять, Аркадий Семенович увидел: стоит среднего роста мужчина в плаще и в кепке с большим козырьком, надвинутой низко на глаза, с беспечнейшим видом задрал голову, якобы любуясь месяцем на ночном небосклоне. По виду ничего невозможно было сказать об этом человеке — мог быть он полуночным гулякой, мог быть романтическим влюбленным, а мог быть, конечно, и соглядатаем. Хотя чего тут соглядатайствовать? Чего выслеживать? Не чувствовал Аркадий Семенович за собой никакой вины, но знаете...

В ту же минуту пришла ему в голову мысль, что спутника-то своего он совершенно не знает, ведь может быть вызвано соглядатайство его персоной, может, втянулся Аркадий Семенович в нехорошую историю. Он покосился на незнакомца — да нет, шел тот спокойный, сосредоточенный, не бегал по сторонам глазами, не оглядывался, как можно было бы ожидать от человека, отягощенного преступлением. Видно, померещилось, решил он. И в это время заговорил незнакомец, как будто угадав его мысли:

— Послушайте, ведь мы уже час целый с вами общаемся, но даже не знаем, как друг друга зовут. Позвольте представиться: Илья Петрович Шмитько, врач-терапевт... по образованию, — последние слова он произнес с легкой заминкой.

Назвал себя и Аркадий Семенович, но как-то вскользь, потому что опять послышались сзади шаги. Человек за спиной повел себя совсем уж странно: перебежал на противоположную сторону улицы и по ней обогнал их быстрым гвардейским шагом, ушел вперед, вдруг опять перебежал и пошел теперь навстречу, в упор глядя на них из-под козырька кепки — блестели в полумраке белки его глаз и даже сверкнули в усмешке зубы, когда он поравнялся и остановился у самого края тротуара, как бы давая им дорогу с наигранной, насмешливой предупредительностью.

— Странный тип! — прошептал Аркадий Семенович с досадой. — Увязался за нами от самой лаборатории.

— Да? — удивился Илья Петрович. — И что ему надо?

— Бог его знает...

— Алкоголик какой-нибудь?

— Наверно. Однако давайте свернем. Ну его к черту!

Они свернули в узкий кривой переулок и шли по нему, поминутно оглядываясь. Похоже, отстал странный тип — никого сзади не было. Переулок вывел их на параллельную улицу, по ней прошли они до следующего переулка и тут снова увидели его: видно, обежал он другим путем и теперь стоял на углу, поджидал и поприветствовал, когда проходили мимо — приподнял свою кепку и склонился в полупоклоне — опять же шутовски, насмешливо.