Палачи и придурки

Жутковато ему стало от такого безлюдья, от навеваемого с Финского залива мрака, и сама собой явилась мысль повернуть, бежать обратно. Вот, решил, до того угла дойду и поверну. Тянулся у него по левую руку кирпичный забор, и на углу забор этот без всякого перехода превращался в стену одноэтажного здания с тремя узкими окнами — старое, потемневшее, с выпавшими во многих местах кирпичами, с черепичной замшелой крышей, до края которой можно было свободно дотянуться высокому человеку. И здесь на окнах были поржавевшие решетки со слабыми потугами на фигурность, художественность. Ну ладно, подумал Аркадий Семенович, вот загляну за угол и... В ту же секунду он заглянул за угол и остановился, пораженный: за углом продолжалось это неказистое здание и так же выходили на улицу три окна, но лился из окон на покоробленные плиты тротуара электрический свет — кончалось же здание деревянными воротами, выкрашенными зеленой краской, и у этих закрытых наглухо ворот стояла тесно сбитая толпа людей, молчаливая, неподвижная. Далее за воротами опять тянулся кирпичный забор, и вдоль него из толпы как бы вытягивался хвост — стояла длинная очередь, конец которой терялся где-то во мраке. И таким нереальным казалось это людское скопище среди пустынных глухих улиц, что не поверилось Аркадию Семеновичу — в недоумении приблизился он к толпе и даже слегка коснулся ее рукой, коснулся плеча пожилого человека в потертом пальто с поднятым воротником. Да нет, была толпа реальной, и реальная тянулась вдоль забора очередь. Тут обратил он внимание, что на противоположной стороне улицы притулился к тротуару милицейский «газик» и у ворот среди толпы выделялись две фуражки с кокардами и погоны. Реальней уж ничего невозможно было придумать. Однако поражала молчаливая сосредоточенность людей, их отрешенность — стоящие в толпе жадными взглядами устремились в створ ворот, как будто в ожидании чрезвычайно важного события. Посмотрел туда и Аркадий Семенович, но ничего, кроме унылой зелени, не увидел. Пожал он плечами и спросил громким бодреньким голосом:

— Что дают, граждане? За чем стоим?

Никто ему не ответил, не оглянулся, не улыбнулся — все продолжали неотрывно смотреть на ворота, словно на них молились. «Что за черт! — удрученно подумал Аркадий Семенович. — Куда это я попал!» Он обошел толпу и приблизился к вытекавшей из нее очереди — очередь у основания своего, в соединении с толпой, тоже была плотной, сбитой, но чем дальше от нее, тем больше она утончалась, разрежалась, виднелись между людьми просветы, да и люди не стояли застывшими истуканами — кое-кто сидел на корточках, опершись спиной о кирпичный забор, другие опирались на него плечами, видно, стояли они здесь давно, и тела их устали до изнеможения и выискивали более приспособленную для ожидания позу. Многие дремали, уткнув лица в воротники, свесив на грудь головы, другие просто смотрели в землю бездумным взглядом. Прошел Аркадий Семенович вдоль очереди, до самого ее конца дошел и здесь спросил у молодой интересной блондинки:

— Скажите, пожалуйста, что здесь продают? За чем очередь?

— Ах! — воскликнула блондинка и заплакала, ничего не ответила.

В полнейшем уже недоумении вернулся он опять к воротам, походил вокруг толпы, заглядывая через головы, и тут увидел рядом с воротами на стене дома простенькую черную вывеску, на которой поблекшими буквами было что-то написано. Протиснулся он поближе и в полумраке прочитал: «Лаборатория биологически активных веществ». Развел руками Аркадий Семенович: что могут продавать в какой-то там лаборатории?

Похоже, сам того не замечая, проговорил он вопрос свой вслух, потому что тут же тихий голос за его спиной ответил:

— Жизнь.

Оглянулся Аркадий Семенович и увидел средних лет мужчину в модном, застегнутом наглухо плаще, который смотрел на него внимательным, выжидающим взглядом.

— Как вы сказали?

— Здесь, — теперь незнакомец наклонился к самому его уху и шептал чуть слышно, — дают, отнюдь, однако, не продают, жизнь. Бесплатно.

Аркадий Семенович глянул испуганно и хотел бочком от него подальше — мелькнуло в голове: сумасшедший! Но тот спокойно взял его за локоть, придержал.

— Да нет, я не сумасшедший. Только давайте отойдем, прошу вас. Неудобно при них разговаривать, — он кивнул на толпу и повлек Аркадия Семеновича прочь.

Они прошли по противоположной стороне улочки и остановились метрах в пятидесяти от загадочной лаборатории. Здесь росло несколько чахлых деревьев, и под ними стояла скамейка с оторванными во многих местах планками. К ней подвел незнакомец Аркадия Семеновича, из кармана вынул газету, развернул, разорвал аккуратно пополам, одну половину протянул ему, другую же расстелил обстоятельно на скамейке и сел. Ничего не оставалось Аркадию Семеновичу, как последовать его примеру.

— Я с самого начала наблюдал за вашими недоумевающими действиями, — заговорил незнакомец несколько вычурно, — и сам не знаю почему, проникся к вам симпатией и решил ваше недоумение развеять. Так вот, это, — он повел взглядом в сторону ворот, как бы объял им толпу и очередь у забора, — раковые больные и родственники раковых больных, которые уже не могут придти сюда сами, — проговорив, он косо глянул на Аркадия Семеновича: каково получилось впечатление?

Аркадий Семенович вздрогнул и уставился на него с ужасом.

— Что вы! — прошептал он сорвавшимся голосом. — Такого не может быть! Зачем?

— Может, дорогой мой, может! — незнакомец грустно покивал головой. — Я сам врач, хоть и другого профиля, но в курсе. Лет двадцать этак назад одному ученому — не буду называть фамилию, хотя нет в этом никакой тайны, просто здесь не место — пришла в голову мысль, что в медицине прошел век химии, и изобрел биологически активный препарат — не буду и его называть, чтобы не будить местных бесов, — незнакомец с усмешкой огляделся вокруг, — не сглазить чтобы. И вот этот препарат якобы, поражая больные клетки, в то же время стимулирует здоровые к сопротивляемости раковой опухоли, укрепляет, так сказать. Впрочем, не буду утомлять вас научными выкладками, не в них суть. А суть в том, что, добившись у себя в лаборатории поразительных результатов с животными, он с энтузиазмом объявил об этом во всех научных и ненаучных инстанциях. Инстанции, выслушав энтузиаста с кислыми минами, запретили ему вообще всякие клинические исследования. Бился энтузиаст, колотился головой во все двери, но это, знаете, все равно что стучать в гранитную скалу: чем сильнее стучишь, тем тебе же больнее. Двадцать лет бился...

Аркадий Семенович смотрел на него с изумлением и ужасом.

— Как же так! — воскликнул он. — Просто запретили и все?

— Да, да! Запретили, потому что препарат им, видите ли, не понравился. Ну конечно, приводилась при этом масса объективных и субъективных причин, с одной, мол, стороны, оно так, а с другой эдак, а с третьей и совсем по-другому... Одним словом, попробуйте ухватить бюрократа, когда он начинает выкручиваться!

— Но ведь они преступники! — запальчиво сказал Аркадий Семенович. — Ведь если был какой-то шанс, значит, не исключено, что запретом своим они убили тысячи людей! Значит, они убийцы?

— Эк, хватили вы! Преступники — это те, которые закон нарушают. А они ничего не нарушили, у них все чисто, гладко.

— Но с моральной-то стороны! С точки зрения высшей морали — ведь преступники?

— Ну если что с точки зрения высшей морали... Да только за это в тюрьму не сажают.

— Но объясните: почему все-таки запретили? Без всяких там субъективных и объективных причин?

— Это, дорогой мой, вопрос сложный. Имея сам в этом смысле некоторый опыт, попытаюсь объяснить. Представьте, что над каждым врачом — я беру медицину в качестве примера — есть другой врач, поглавнее. А над тем еще главнее и так далее, пока не дойдет до самого главного. Работает, крутится механизм, который всех этих людей расставил в определенном порядке. Но вдруг выскакивает какой-то энтузиаст и что-то такое предлагает. Выскакивает из низших уровней, откуда выскакивать не положено. Ведь он тем самым всех стоящих над собой как бы умаляет, они уже как бы и не такие уж главные в своей области — в данном случае в онкологии. С другой стороны, коллеги, стоящие с энтузиастом на одном уровне, тоже беспокоятся: почему он, а не они? он что, умнее? Табель о рангах всегда рождает зависть, и зависть становится движущей силой общества, а то, что общество движется не вперед — вспять, не предмет беспокойства для ума отдельно взятого индивидуума. Лишь бы мне в данную минуту было хорошо. Поэтому всякие энтузиасты — кость в горле у начальства. Короче, налаженный механизм начинает сбиваться и, чтобы наладить его работу, самый простой способ — запретить, поставить энтузиаста на место — а не вылазь! так его, каналью! — незнакомец разгорячился и кулаком даже показал, как запихивают энтузиастов на место. — К тому же всякое новшество требует напряжения ума, требует изучения, внедрения — столько мороки! А зачем нам это? Нам что, зарплату за это повысят? Нет, не повысят. Вот вам общая схема, так сказать.