Капля красивого яда

— Я не могу найти Хейса, — выдыхаю я. — Он не отвечает на звонки.

Он насмехается, качая головой с шутливым выражением лица. — Вот почему я сказал ему не связываться с тобой. Это дерьмо - единственные ответы, когда он хочет чего-то - это то, что он делает с девушками. Он усмехается, качая головой с юмористическим выражением на лице. — Вот почему я сказал ему не прикасаться к тебе. Это дерьмо - отвечает-вам-только-тогда-когда-ему-что-то-нужно - это то, что он делает с девушками.

Я качаю головой. — Нет. Это не то, что сейчас происходит.

— Как скажешь, — ворчит он. — Тогда не слушай меня. Поступай как знаешь. Но я не хочу слышать, когда он разобьет тебе сердце, потому что ему стало скучно.

Да, сейчас я точно не в настроении слушать его дерьмо.

— Ты можешь заткнуться нахрен? — Я огрызаюсь, не обращая внимания на то, что мама укоряет меня за мой язык из другой комнаты. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Ах, это я не имею? Я его лучший друг, — возражает он.

Скрестив руки на груди, я встречаюсь с ним взглядом. — Правда? Потому что, судя по тому, что я наблюдаю последние две недели, ты ни хрена так себя не ведешь. Держу пари, ты даже не знаешь, что его отец умер, не так ли? Или что сегодня он поехал за чеком на наследство и что он отвечал мне до тех пор, пока не сказал, что он в офисе и позвонит мне после, а потом замолчал? Ты утверждаешь, что ты его лучший друг, но в последнее время ты был действительно чертовски дерьмовым другом, если хочешь знать мое мнение.

— Лейкин Роуз! — кричит моя мать. — Следи. За. Своим. Языком!

— Следи за своим языком, — насмехаюсь я, сытая по горло всем этим дерьмом. — Гребаный черт, черт, черт.

— Что, черт возьми, ты только что сказала? — рычит мой отец.

Мали быстрым движением закрывает мне рот. — Ничего! Она ничего не сказала. — Через мгновение она убирает руку и вздыхает. — Ты собираешься получить наказание на свою задницу, и тогда не будет иметь значения, сможешь ты найти Хейса или нет.

От такого отношения я закатываю глаза, но в глубине души понимаю, что она права. Она заботится исключительно обо мне. И когда мои эмоции утихнут, я поблагодарю ее за это.

А пока я оглядываюсь по сторонам и замечаю, что брата нет.

— Куда ушел Кэм? — спрашиваю я.

Мали пожимает плечами. — Он схватил ключи и выскочил за дверь, пока ты была занята демонстрацией своего красочного словарного запаса.

Конечно, он так и сделал. Он всегда был чертовым трусом, когда дело доходило до того, что ему приходилось сталкиваться с дерьмом, с которым он не хотел иметь дело. Я люблю его, но это не значит, что иногда мне не хочется его придушить. А в последнее время он ведет себя исключительно раздражающе.

Вернувшись к поставленной задаче - войти в Apple ID Хейса, я сделала еще одну попытку.

Неверный пароль.

— Сукин сын, мать его, — бормочу я себе под нос, а Мали предупреждающе поднимает брови.

Как будто она не говорит хуже.

6

Я смотрю, как волны разбиваются о берег. Давненько я сюда не приходил. Старая дрянная кафешка с мороженым закрылась несколько лет назад, но ее стены еще сохранились. После отъезда отца я приходил сюда, чтобы подумать. Чтобы дать себе минуту, когда не нужно притворяться сильным. Я забирался на крышу и сидел на этом карнизе, свесив ноги с края, и просто смотрел на океан.

Наверное, старые привычки действительно не умирают.

Мой телефон зазвонил, пополнив список уведомлений, но я не могу заставить себя посмотреть на него. Во мне бурлит столько разных эмоций. Эмоций, в которых я не могу разобраться.

Обида.

Злость.

Хаос.

Смятение.

Все как вчера, только сильнее.

Я уверен, что если бы я ответил на один из звонков Лейкин, она смогла бы привести меня в чувство, но сейчас я просто не могу. Мне нужно это прочувствовать. Это все то, что я заставил себя заблокировать после того, как смирился с тем, что он никогда не вернется. И хотя я уже тогда знал это, все еще оставался тот маленький лучик надежды.

Часть меня задается вопросом, не беспокоило бы меня это меньше, если бы он наладил свою жизнь. Если бы в нас было что-то такое, что заставляло его пить до потери сознания каждую ночь. По крайней мере, тогда мне было бы на что все свалить, а не пришлось бы смиряться с тем, что он просто любил алкоголь больше всего на свете.

Я думаю, что самое страшное - это вспоминать те времена, когда он не был пьян. Когда я был маленьким, и он был настоящим отцом. И хотите верьте, хотите нет, но он был хорошим отцом. Он купил мне мою первую хоккейную клюшку после того, как мы вместе посмотрели игру по телевизору. Боже, он был так чертовски горд, когда пришел на мою первую игру.

Мои родители всегда выглядели такими счастливыми вместе. Папа приходил домой каждый день зарплаты с букетом цветов, чтобы показать маме, что он ее любит. А когда Девин начинала ревновать, он вырывал один из них и протягивал ей. Но ей было всего семь лет, когда он начал пить.

Они поддерживали видимость, создавая видимость любящей семьи, но внутри этих четырех стен был ад. Мама никогда не рассказывала нам, что привело его к пьянству. Она всегда говорила, что это не то бремя, которое мы должны нести. Я помню только, как однажды он пришел домой и, спотыкаясь, вошел в дверь, пьяный в стельку. И дальше было только хуже.

Ссоры были самым тяжелым моментом. Все эти крики, которые доносились сквозь стены, как бы мама ни старалась не шуметь. Я ограждал Девин от этого, как мог. Она думала, что я просто классный старший брат, который хочет послушать с ней музыку, танцуя по комнате или прыгая на кровати. Не думаю, что она когда-либо понимала, что я просто пытался оградить ее от этого.

Потом пришло время, когда он ушел, и звук захлопнувшейся двери преследовал меня несколько месяцев.

Мама была эмоциональной катастрофой, плакала каждую ночь после того, как провела день, будучи сильной для нас. Дом, который когда-то был таким любящим и теплым, теперь превратился в кошмарный «день сурка», который, казалось, никогда не закончится. Девин не могла понять, что он не вернется, и я остался единственным мужчиной в доме.

Скажу вам, что пятнадцать лет - слишком юный возраст для такой ответственности. Я все еще пытался понять, кто я такой, когда мир, который я знал, был вырван у меня из-под ног. Вся ложь, которую я говорил себе — что со временем все наладится, — полетела к чертям вместе со всем остальным, что, как мне казалось, я знал.

Но если он был таким дерьмовым человеком, почему я чувствую, что что-то потерял?

Звук, с которым кто-то поднимается по стене здания, едва уловим, пока я смотрю на океан, но я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это. Только один человек знает об этом месте. И когда Кэм садится рядом со мной с упаковкой пива, он открывает одну и протягивает ее мне.

— Спасибо, — тихо говорю я.

Мы сидим в тишине, позволяя холодному пиву бороться с жарой, проникая в наши глотки. Это немного иронично - пить, чтобы смириться с потерей отца-алкоголика, но Девин постаралась вбить мне в голову, что я совсем не такой, как он. Дело в том, что я хочу быть таким.

Не в том смысле, что он бросил свою семью. Я говорю о том отце, который играл со мной в хоккей на улице и учил меня зашнуровывать коньки. О том, кто танцевал с моей мамой посреди гостиной только потому, что знал, что это заставляет ее улыбаться.

Вот на кого я хочу быть похожим.

Это тот, о ком я скорблю.

Мой телефон снова звонит, разрезая тишину, как нож, но я не делаю ни малейшего движения, чтобы посмотреть на экран.

— Они беспокоятся о тебе, знаешь ли, — говорит мне Кэм.

Я делаю еще один глоток пива. — Нет причин для беспокойства. Я в порядке.

Он фыркает. — О, да. Потому что, если ты уходишь в себя и часами не отвечаешь на звонки, это говорит о том, что ты в полном порядке.