Ицамна

Но что-то мешало ему. Развевающийся подол дешевенького сарафана и манящие взгляды… Он чувствовал себя ослом, который тянется за недосягаемой морковкой и при этом уходит все дальше в какие-то дебри. И дело было вовсе не в джунглях, распростерших ему внизу свои зеленые объятия, а в чем-то более… опасном.

Глава 3

Спуск был недолгим, но очень трудным. Кабрера почти сразу выбросил из головы несвойственные ему обычно философские размышления и думал только о том, куда поставить ногу так, чтобы не сверзиться к чертям.

Когда под ногами, наконец, расползлась мокрая глина, он, широко расставив для устойчивости ноги, аккуратно спустил Марту с последнего уступа. Его обдало свежим запахом молодой, здоровой женщины. Черные сумрачные глаза на мгновенье встретились с его одуревшим взглядом, густые темные волосы влажными прядями выпали из-под небрежно повязанной косынки на округлые плечи.

В штанах его словно развернулась пружина. Он не сдержался, коснулся ее груди и, сам пораженный собственной наглостью, приготовился к визгливому протесту. Он отдернул руку, размышляя, сможет ли все списать на ее разыгравшееся воображение. Девушка в положении, помогал спуститься, случайно вышло…

Мысли эти пронеслись за долю секунды в его одурманенном близостью женщины мозгу, но, как оказалось, были излишними. Смуглянка Марта вовсе не была против. Она быстро и деловито обхватила ладонью его набухшую и взмокшую от пота ширинку и кивнула. Вот только во взгляде ее не было и тени игривости, только сумрачный, отстраненный… расчет? А потом она легко, несмотря на огромный живот, двинулась по хорошо зачищенной тропе, отводя от лица истекающие свежим соком ветви.

Альфонсо же несколько секунд не мог двинуться с места. Казалось, рука Марты по-прежнему там, внизу, сжимает его. Это было первое женское прикосновение более чем за год вынужденного воздержания. С тех пор как от него ушла последняя сожительница, он только однажды был с женщиной – сомалийской беженкой-проституткой. Одного только взгляда на нее хватало, чтобы понять, что она нашпигована венерическими заболеваниями, как булка изюмом. И все, что он позволил ей тогда – это манипуляции руками.

Тяжело дыша и пытаясь восстановить ясность мысли, Альфонсо взглянул на небо и тут же зажмурился. На какой-то миг ему показалось, что оно пошло складками и морщинами, напомнив скомканную простыню. Почувствовав сильнейшее головокружение и решив, что не за горами тепловой удар, он сел на корточки и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Завалиться на такой жаре в грязь ему совершенно не хотелось. Когда он снова взглянул на небо, оно уже сияло обычной ровной голубизной. Опасаясь повторения галлюцинации, он осторожно двинулся вперед, ориентируясь по оставленным в грязи глубоким следам.

Через полчаса увязания в болотистой почве, без остановки отмахиваясь от насекомых и вытряхивая из-за шиворота пауков, он вышел, как ему сначала показалось, к высокой скале. Не будь рядом внимательно изучающего ее лунатика, он бы прошел мимо и даже не понял, что это не скала, а сплошь заросшая густыми мхами и древесными побегами, стена.

Малахольный увлеченно водил носом по стене, пытаясь что-то там прочитать через запотевшие окуляры очков, а Фернандес и девушка в отдалении вели оживленный разговор с невесть откуда взявшимся аборигеном.

Это был крупный, крепко сложенный мужчина со скошенным на древне-майянский манер лбом и начисто сбритыми бровями. Голову его венчал убор, напоминающий корону Нефертити, только выполненный из переплетенных перьев квезаля, а грудь и бедра были увешаны тяжелыми на вид и очень пестрыми украшениями из металлических пластин и камней.

Альфонсо даже притормозил от неожиданности. В последние полгода он много повидал странных личностей, зацикленных на календаре Майя и его скором окончании, но его поразил не столько наряд человека, сколько его лоб. Он знал, что в древние времена, чтобы добиться подобной скошенности маленький ребенок несколько лет ходил с привязанной ко лбу тяжелой доской. В современном же мире такое было недопустимо даже для самых отъявленных мракобесов, ведь грозило серьезным уголовным преследованием за жестокое обращение с детьми. Из какой же пещеры вылез этот индивид?

Марта заметила Альфонсо и заговорила еще горячее, активно жестикулируя. Индивид бросил полный ненависти и… зависти (?) взгляд на Альфонсо и понуро скрылся в густых зарослях.

Александр.

С трудом выдергивая ноги из вязкой глины, Александр приблизился к потемневшей, поросшей мхом стене. Приложив к ней руку, он застыл в ожидании, что стена отзовется и поведает ему историю, как это было недавно на дворцовом дворе. Нет, он не собирался мнить себя пророком или ясновидящим и вполне допускал, что те ощущения – мигающие в вышине звезды, ощущение пустоты в выпотрошенной груди, черные тени, мелькающие рядом, плач и крики на периферии – лишь плод его воображения. Но он так же верил, что вековые камни, будь то Стоунхендж, истуканы Пасхи или вот стены древнего Паленке, несут в себе некую первобытную память. Именно эта память и позволила им устоять тысячелетия после ухода людей. И услышать их истории может совершенно любой. Если прислушается.

Но стена молчала. Он оглянулся на профессора, терпеливо ожидающего его у едва заметного за густыми лохмотьями зеленых побегов, узкого лаза. Марта и бородач уже скрылись за ним. Фернандес верно понял его взгляд и ободряюще улыбнулся.

- Ты все увидишь, мальчик, - произнес он, - Я обещаю. Но сейчас надо двигаться вперед, солнце покинуло зенит.

Александр кивнул и, скользнув вслед за профессором в проем, оказался на темном дворе. Растительность сплела высоко над головой потолок, через который не пробивался ни единый солнечный лучик. Сам двор тоже густо зарос. Вырублен был только небольшой перешеек между входом и широкой сводчатой галереей, уходящей слева вглубь.

- Невероятно! Это же дорога в Храм Надписей! – возбужденно бубнил бородач, подсвечивая себе фонариком, - И я даже понимаю, какова его цель! Судя по этой галерее, она была построена для того, чтобы доставить Пакаля и, возможно, других правителей до места их погребения. Майя вовсе не снимали западную часть пирамиды, чтобы поместить саркофаг в гробницу, как написано во всех учебниках! Но к чему это вранье? Не будете же меня убеждать, что это место открыли только что? Вы!

- Нет, не буду, - сдержанно ответил Фернандес, доставая собственный фонарь из сумки, - Но, боюсь, и вы заблуждаетесь. Эта галерея ведет вовсе не к гробнице Пакаля, хоть и проходит на небольшом отрезке совсем рядом, буквально на два штыка лопаты.

- Они вполне могли бы ей воспользоваться, чтобы вынести Пакаля в случае угрозы, - произнес Александр, - Если правильны выводы, что цивилизация Майя закончилась гражданской войной, другие правители, напав на Паленке, конечно, попытались бы добраться до Пакаля, чтобы осквернить его останки. В этом случае, жители могли заблаговременно вынести его в безопасное место. Сюда. Я более чем уверен, что когда-то это был хорошо защищенный двор со стрелковыми башнями и двойным рядом заостренных кольев по верхнему краю стены. Здесь обязательно должны быть одна или две двадцатилетние стелы… если поискать…

- На это нет времени, Алекс, - мягко отозвалась Марта, вручая ему фонарь.

…

Они погрузились в кромешную тьму, подсвеченную только мелькающими лучами ручных фонарей и маленькими, как гранатовые зернышки, красными светильниками, вмонтированными время от времени в потолок. Александр, не имея времени оглядеть стены, пытался изучать их на ощупь. Галерея явно не предназначалась для широкой публики, была чисто функциональной, выполненной с какой-то единственной целью. И Александр все больше сомневался в собственной теории, что прорублена она была лишь для того, чтобы уберечь тело Правителя от надругательств.

Стены были необработанными, кочковатыми. То и дело его рука ложилась, как влитая, в выемки и углубления, оставленные руками древних строителей. От этого по спине бежали мурашки, ладони потели, а в груди появлялась боль, которую он интерпретировал, как восторг. Он отдал бы половину жизни, лишь бы его оставили в покое, чтобы он мог остановиться и спокойно оглядеться, но приходилось поспевать за группой. Кабрера и профессор шагали впереди, он следом, а сзади его подгоняла Марта. Тоннель извивался и раздваивался, порой появлялись и трехсторонние перекрестки, уводя группу все глубже вниз.