«Агентурно Х»

– Надо же. И как здоровье-то у вас сейчас?

– Годен к службе без ограничений, — отрапортовал офицер.

В это время вбежал Петька и принес всякой снеди. Он тут же схватил кулек со сладостями и был таков.

– Хороший мальчишка, — произнес ему вслед Окерлунд.

– Хороший, — согласилась женщина. — Но ремня иногда просит, да теперь некому поучить по-мужски.

– Ничего, жизнь научит.

Так за ужином и разговором незаметно прошел вечер. Окерлунд поднялся из-за стола и засобирался.

– Извините, Василиса Петровна, пора и честь знать, завтра убываю к месту службы.

Василиса тоже встала, вплотную подошла к офицеру, провела рукой по его мягким белокурым волосам и тихо произнесла:

– Какая я тебе Петровна, касатик, я ведь не старше тебя буду. Куда же ты на ночь глядя, вот утром позавтракаем, и поедешь с богом.

Глава двадцатая

Шпионы на охоте

1916 год. Ноябрь. Свинемюнде

Офицеры немецкой контрразведки работали методично, как механические манипуляторы. На базе шла тотальная проверка. Кольца удава медленно, но верно сжимались, казалось, не оставляя жертве никаких шансов. Вот только была ли жертва? Николаи уже сомневался, что пойманный кролик забьется в этой спирали. Да, все проверяемые были не без греха, но на роль русского профессионального разведчика никак не подходили. Или этот разведчик должен быть экстра-класса, на уровне самого незабвенного Акаси-сан. Так, размышляя и анализируя поступающие данные глобальной проверки, Николаи пришел к выводу, что надо искать не кадрового вражеского разведчика, а скорее завербованного агента, а этими личностями всегда движет алчность или какой-то грешок, случившийся вследствие этой алчности. Да, конечно, иногда бывало, что люди становились вражескими агентами и по другим причинам, например, обида, желание возвыситься, из каких-то идейных соображений или же несусветной любви. Но все это были личности подверженные страстям и в разведке, где прежде всего требовались холодный разум и расчет, долго продержаться не могли. Ищите «скупого рыцаря», говорил Николаи своим подчиненным, и те старались ревностно выполнить приказ. Они просматривали дела, проводили первые допросы, кое-что отбирали и отсылали своему руководству.

Просматривая очередное такое досье, в надежде зацепиться хоть за самую тоненькую ниточку, Николаи искал ее буквально под микроскопом. «Так, окончил в 1901 году университет со специализацией по минному вооружению. Однако среди выпускников того года такая фамилия не значится. Стоп. Почему? Может, перепутан год? Проверить. В 1912 году поступил на базу в Киле на должность инженера по минному вооружению. Три месяца назад переведен на базу в Свинемюнде. Документы, подтверждающие образование, у него должны были потребовать, и он их наверняка предъявил, иначе его бы никто не принял. Или принял? Проверить. Две дочери. живут и учатся в дорогущем столичном пансионе. Сопоставить с доходами. Какие-то дела с нотариальной конторой. Наследство? Тоже проверить. Не спугнуть, главное, аккуратно. Надежды мало, но надо попробовать».

Шварцер попал под «колпак», а значит, отныне контролировался каждый его шаг.

1916 год. Ноябрь. Ревель

Окерлунд вернулся в Ревель и немедленно отправился к полицмейстеру. Цицерошин вышел из недавней заварушки, что называется, сухим из воды, если не считать жесточайшего насморка. Ему удалось продержаться на обломках деревянного катера до подхода помощи. Полицмейстер уже утром следующего дня с оказией отправился восвояси, заочно попрощавшись с Окерлундом, решив, что тот погиб.

– Ба, живой, господи, вот это везунчик, а я уж вас схоронил, — с этими словами Цицерошин бесцеремонно сгреб Окерлунда в охапку.

– Вам тоже повезло, — с трудом произнес сжатый в объятиях Окерлунд.

– Да, повезло, еще как повезло. Хорошо, что скорлупка оказалась деревянной. Постойте, у вас никак новое звание? Как там, по-вашему?

– Капитан второго ранга, — довольно произнес Окерлунд.

– У нас столько поводов выпить, что мы это сделаем сегодня же. Как смотрите?

– Очень хорошо, но только вечером. А сейчас мне бы хотелось поговорить с Суменсон, если это возможно.

– Дела, дела. Да, Суменсон пока содержится у нас. Так что извольте, могу приказать доставить.

– Очень хорошо, буду премного признателен.

– Ладно, сейчас вас проводят в свободный кабинет, туда же приведут и задержанную. А после допроса едем ужинать.

– Добро.

Через двадцать минут Окерлунд рассматривал тихо сидящую перед ним женщину — совершенно иную, чем ту, что он встретил здесь же совсем недавно. Лицо, лишенное косметики, выглядело осунувшимся, проступали мелкие морщинки. Взгляд был какой-то отрешенный, пустой, присмиревший.

Окерлунд, держа паузу, достал портсигар, открыл его, положил рядом спички. Суменсон молча взяла папиросу и жадно закурила.

– Здравствуйте, Евгения Ильинична. Я хотел бы поговорить с вами о Крейне, — в довольно мягкой манере начал допрос Окерлунд.

– Я же говорила, Крейн очень скрытен, о нем почти ничего неизвестно.

– Вот это «почти» меня и интересует. Не стану давить на вас, но если вы мне расскажете все, что знаете об этом агенте, обещаю сделать все возможное для смягчения вашей участи, даю слово офицера флота.

Суменсон пристально посмотрела на Окерлунда сквозь табачный дым. Потом взяла новую папиросу и закурила опять.

– Каким образом?

– Смею вас заверить, доклад офицера Особого делопроизводства имеет вес.

– Хорошо. Мне этот персонаж тоже был любопытен, по-женски, что ли. Нас вообще привлекают сумрачные существа, вызывающие некий страх. А тут столько таинственности, к тому же он совершенно не интересовался мной как женщиной, хотя я пыталась пустить в ход свои чары.

– Конечно, из любопытства.

– Именно. Так вот, он был точно не из наших. Работал явно не за идею. Вернее, идея у него была своя. Брат мне рассказывал, что начальник немецкой разведки Вальтер Николаи очень лестно отзывался об этом агенте. По слухам, он эстонец.

– Крейн, странное имя для эстонца.

– Это псевдоним, конечно.

– Так в чем была его идея?

– Месть. Кажется, его отца убили русские.

– Русские?

– Да. Знаю, что он как-то ездил к матери, в поселок под Ревелем.

– Когда это было?

– В прошлом году, зимой. Он зашел ко мне и был несколько пьян, что на него было вовсе не похоже. Сказал, что его не будет несколько дней, и добавил: поедет, мол, к бедной mutter помянуть отца, и добавил, что по вине этих проклятых русских он не может припасть к его могиле.

– Ничего не понимаю. Почему по-немецки? Она немка?

– Не знаю.

– Когда погиб его отец?

– По-моему, тогда Крейн был совсем мальчишкой, хотя это только мои догадки.

– Да-с, этот Крейн действительно несколько мистичен. Что за странная гибель, не понимаю.

– Не знаю, я ничего больше не знаю. Отпустите меня, я устала.

Окерлунд взглянул на арестантку и понял, что более из нее ничего не выжмет.

– Хорошо, прощайте, — сказал он и вызвал охрану.

Вечером офицеры обмывали новые погоны Окерлунда и пили за удачу, которая явно благоволила им в Рогервике.

– Послушайте, Рагнар Ансельмович, а что вы опять хотели от Суменсон?

– Я никак не могу добраться до германского агента, я бы даже сказал, резидента.

– Вы полагаете, он здесь, в Ревеле?

– Несомненно. Бледный призрак по имени Крейн.

– Почему призрак, я еще могу понять, а вот почему бледный?

– Есть у его лица такая физическая особенность.

– Крейн, вероятно, агентурное имя?

– Да, так и есть.

– Давайте обмоем ваш правый эполет, и вы выложите мне все, может, сообразим вместе.

– Очень хорошо.

Закусив соленым груздем, Окерлунд поведал о последнем допросе Суменсон и в общих чертах о том, что ему известно о Крейне.

– Прежде всего мы можем найти его мать. Данных вполне достаточно. Полиция на местах даст списки женщин, подходящих под указанные параметры. А что, вдова, немка, возрастом не менее тридцати пяти, но не старше пятидесяти, — рассуждал полицмейстер.