Страница 81 из 108
Глава 41 - Общая картина
Когтев лежал в реанимацию почти неделю, не приходя в сознание. Затем проспал ещё полдня. Но всего сутки при пробуждении показались растянутыми в вечность. Он больше не мог спать и забыться. Боль не покидала его, лишь притихала после очередного укола, давая минуты забытья, что и сном нельзя было назвать.
Нельзя выспаться впрок. После каждого укола он только начинал куда-то проваливаться, а то и вовсе ощущал себя вне тела и тут же возвращался обратно.
На краю сознания фоном раздавался хохот демонши, обрывки фраз ангела и вездесущий пикающий звук пульсометра, упорно доказывающий, что он всё ещё жив.
Засыпать после жутких снов больше не хотелось. Весь этот бред встревоженного мозга лучше оставить позади. Но его пришлось включить, когда в реанимацию незадолго перед выпиской пришел следователь в халате.
Говорить Илья ещё не мог, так что говорил в основном капитан.
– Хорошо, что мы к тебе зашли. Ты прости, что огорошили. А как свалился, вызвали скорую. Ещё бы немного и всё… не довезли бы. Врач говорит, клетку тебе грудную вскрывать пришлось. Работал на износ, да? Организм подсевший был. При таком раскладе «мотор» от любой мелочи сесть может.
Когтев не ответил.
– Но ничего, выкарабкаешься.
Илья слабо моргнул, пощупал свободной рукой повязку. До шва бы добраться. Оценить размеры.
– А теперь о деле, Когтев. Ты вроде парень ничего. Смышлёный, так вот слушай.
И следователь рассказал об обстоятельствах дела.
– Водила Миллера погиб, сам глава крупной компании в реанимации разобран по кусочкам. Говорят, если и придёт в себя, то останется «овощем». Но можешь выставить иск в суд на предъявителя компании. Страховая у них что надо. На компенсацию подашь – озолотишься… Так что магарыч с тебя за идею.
Илья устало моргнул, никак не обозначая настроения. Не до этого сейчас.
– А, ну и самое главное. Наталью Когтеву отключили от аппарата искусственного дыхания…
Моргнул. Дыхание? Где дыхание?
– Сама дышит, – договорил следователь. – На поправку пошла.
– Ри…та, – с трудом выговорил Илья, впервые произнеся звук в реанимации.
Губы не слушались, рот как немой.
– Маргарита Когтева в детской травматологии, ушибы есть, но гематома спала, без последствий вроде как обойдётся. Тоже идёт на поправку, – объяснил капитан. – В конце месяца заберёте оба, врачи говорят. Так что… выздоравливай. Как выпишешься, зайдёшь на участок. Возьму на карандаш. Поговорим ещё.
Илья кивнул через боль, заставляя онемевшую шею двигаться. В груди сердце с новой силой застучало. А как задышалось полной грудью, как зажилось-то!
– Спа…си…бо… – едва выговорил он.
Непослушный рот. Слюни потекли вместе со слезами. Запищал прибор. Подбежала медсестра.
– Что вы делаете? Ему нельзя волноваться!
– Так это он от радости, – добавил следователь. – Ничего, так быстрей в себя придёт… Бывай, Когтев. Цепляйся за жизнь!
Через боль, с трудом, но кивнул в ответ. Следователь козырнул и удалился
«Компенсация, значит? Семья жива – вот, что главное. А Майлер уже получил своё», – подумал Когтев.
Он очень надеялся, что Искушение мучает его по ту сторону реальности ничуть не меньше. Там все должны были отвечать за свои поступки. Там не отмажут. Там нет блата. Есть только то, что принимает формы совести.
– Живы значит все? Отличные новости, – донеслось от рыжей спасительницы. – Этой историей все СМИ уши прожужжали. Адвокаты Майлера придут – мировую не подписывай. Потом больше возьмёшь.
Периодически медсестра появлялась перед взором Ильи, щебетала и уходила. Но от её появления становилось немного лучше. Появлялись силы двигать руками, сжимать пальцы в кулаки. А руку с капельницей даже вскоре отвязали, когда немного в себя пришёл.
– Пи-и-ть... пить, – всё отчётливее говорил он. Внутренняя энергия переполняла его, словно шептала постоянно: «давай, давай, ты можешь!».
И тело восстанавливалось день за днём.
Перевязки сначала были частыми. Илья видел окровавленные бинты. Неужели в нём столько крови?
Но вскоре бинтов стало гораздо меньше. Остался лишь длинный зелёный шрам. То от зелёнки. Прятали его теперь скорее от попыток почесать, пошкрябать пальцами.
Похоже, медицина сделала все, что могла. Заштопали его, дали шанс. Теперь выбор за ним – остаться на кровати или уйти.
И Когтев начал двигаться, шевеля не только руками и головой, но и ногами. За эти попытки его скоро перевели из реанимации в кардиологию. А там он всерьёз занялся самовосстановлением. Ноги были как не свои, голова кружилась, но он всё чаще вставал с кровати, стоял всё больше минут, а затем начал ходить. Сначала вокруг кровати, затем по стеночке в коридор. А когда доктор предложил трость, с удовольствием вышел на улицу.
Сам. Без помощи.
Порой единственный реальный выбор по жизни - это именно жить. А жить лучше в движении.
Лежать и ждать спасение – это для слабых.
Слабым он больше не будет.
* **
Принцесса моргнула, вдруг осознав, что никаких капельниц и тростей рядом нет, а есть пещера и дракон, пускающий дымовые кольца забавы ради.
– Что, уже всё?
– Нет, принцесса. Осталось самое вкусное, – заявил дракон. – Но мне надо слетать в деревню. Проверить боеготовность ополчения. А заодно разведать территорию. Уцелевшие полководцы наверняка могли заслать конницу наперед, чтобы заняла деревню. Крестьяне пока не готовы сойтись с ними.
– Я с тобой! – уверенно заявила принцесса, вытирая руки от пышек.
Наелись на двои от пуза. Она одну, он остальные. Ну и что, что лишь с одной стороны обожжены? А с другой не пропеклись? Печь бы вместо очага выложить, тогда проще будет. Но это уже самой придётся кирпичи или камни запасать. Потом раствор готовить, с дымоходом разбираться.
Дракон что мог сотворить лапами – уже сделал. Дело за ней.
– Тогда летим.
И они полетели. И принцесса поняла, что с печью придётся подождать. Не лето уже. Осень. Да и та стала холодной. Под облаками её продирал холод до мозга костей.
Она даже не побоялась в этом признаться дракону.
– Точно, шкуры то у тебя нет. Нормальной, – заметил он.
– Но есть идея! – ответила Нюри, уже точно зная, какую хочет обновку.
И пока он ободрял солдат в деревне, её жители справили ей теплую накидку из грубо выделанной кожи, подбили сапоги на меху, и даже штаны как продвинутой наезднице выдали.
Саму Нюри они теперь величали не иначе как «драконолетчицей» и любили почти так же, как и самого дракона. Ведь только с ней он разговаривал на равных, а иногда и прислушивался.
Принцесса не могла не полюбить крестьян в ответ. Простые, искренние люди, с руками в рабочих мозолях, с обветренной и загоревшей кожей, в веснушках, с незамысловатыми причёсками, они одаривали её подарками и засыпали вопросами о драконе.
А больше всех старались дети.
– А почему он тебя не съел?
– Потому что добрый, – заявляла принцесса.
– А когда проголодается – съест?