Страница 6 из 220
Радость отцовства быстро сменилась усталостью, раздражением. Лёшка не высыпался от ночных криков и плача, его изматывали обычные для детишек недуги, на которые местные внимания не обращали, полагаясь на судьбу и высшие помыслы; и даже покидая дом по делам, когда всё было в порядке, Тропинин тем не менее нервничал и не мог сосредоточиться на работе. Он словно наткнулся на полном бегу на невидимую стену и теперь недоумённо сидел, потирая ушибы. Прежняя кипучая энергия быстро иссякла. Новые проекты он больше не мутил, да и к старым относился без рвения. Колесо прогресса вращалось едва заметно. Я даже не предполагал, как многое завязано на энергию одного человека.
— Было бы ему ну хоть лет пять, — жаловался Лёшка. — Уж я бы взялся за воспитание, а так он и говорить-то пока не умеет.
Ко мне товарищ сбегал, когда становилось совсем уж невмоготу. Он больше не ёрничал, не обсуждал грандиозные планы, а просто сидел молча или жаловался на хлопоты и сидящий в печёнках быт. А потом вставал и шёл выполнять то, что он считал своим долгом.
Отношения между супругами несколько охладели. Нет, взаимное уважение сохранилось, но любовь потеряла прежний романтический ореол. Быт заедал. И хотя Леночка воспитывалась в традиционной культуре патриархата, сквознячок свободы прохватил и её. Тем более что Лёшка воспринимал патриархат на свой лад. Он возлагал на себя ответственность даже там, где мог полностью положиться на супругу.
Петр Алексеевич скрашивал серые будни, но был ещё слишком мал, а Тропинин пытался контролировать то, чего контролировать не мог в принципе. И поэтому психовал. Из-за отсутствия молочных смесей (в которых в сущности не было необходимости), детского питания, удобных подгузников, влажных салфеток, даже элементарной присыпки.
Развешенные всюду пелёнки, покрасневшая кожа Петра Алексеевича, его постоянный плач создавали гнетущую атмосферу.
— Прививки! — сетовал Лёшка. — Тесты на генетические заболевания, анализы, шкала Апгар, шкала Баллард. Чем я смогу заменить всё это?
— Откуда ты всего этого набрался? — удивился я такой осведомленности товарища.
Про эти самые шкалы я даже не слышал.
— У меня сестра дважды рожала, — отмахнулся он. — А муж у неё алкаш, так что психовала не на шутку. Всё эти термины впечатались мне в мозг!
— По мне так ребенок выглядит нормальным, — говорил я. — Да и ты не алкаш.
Лёшку это ничуть не успокаивало. Ему казалось, что и без проблем наследования опасности подстерегают ребенка на каждом шагу. И, по сути, так оно и было. Если для «местных» высокая детская смертность являлась делом привычным, то людей нашего времени она ввергала в ужас. Особенно когда дело касалось собственного детеныша.
— Я ничего не могу сделать, вот в чем штука, — жаловался Лёшка. — Было бы ему, ну хоть пять лет, я мог бы взяться за воспитание. А так он пока и говорить-то не умеет!
Отчаяние товарища было понятно. Я бы в такой ситуации просто пропустил бы лишние годы. Перепрыгнул в нужный момент и наслаждался бы воспитанием. Эгоистично? Разумеется. Если смотреть с колокольни нашего времени. А по меркам восемнадцатого века — нормально. Мужчины здесь вообще не занимались детьми, пока тех нельзя было приспособить к делу. Приставить к плугу, верстаку или поставить под ружье. Но Лёшка через время перепрыгнуть не мог, даже если бы захотел.
— Тебе нужно отвлечься, — сказал я.
— Как? Я пытался ночевать на верфи и просто не смог нормально поспать. Представляешь? Плача за стеной нет, и я беспокоюсь, не случилось ли что? Просыпаюсь, понимаю, что нахожусь не дома, пытаюсь заснуть опять и через полчаса всё повторяется. А иногда, наоборот, слышу плач, когда его нет. Это, знаешь ли, сильно выматывает.
— Верфи слишком близко от дома, — рассудил я. — Тебе надо полностью сменить обстановку. У нас полно нерешенных задач. Нужно организовать экспедицию вверх по Колумбии и Змеиной, неплохо было бы застолбить устья крупных рек. Сходи вдоль берега под парусом, или на байдарках вверх по реке. Работа займёт твои мысли.
Тропинин задумался и покачал головой.
— Нет, это только испортит дело. Я постоянно буду дёргаться, торопить зря людей. Работы у меня и здесь полно. Но только возьмусь за что-то, как уже подбивает бежать к дому, смотреть, всё ли в порядке?
— Леночка прекрасно справится и без тебя. Тут полно людей, которые ей помогут.
Этот аргумент на Тропинина не действовал.
Тут-то он внезапно и вспомнил о свадебном подарке.
— Вот разве что Индия! — произнес он.
— Индия? А что это вариант. Радикальное решение, так сказать. Оттуда не сбежишь и с половины пути повернуть будет сложно. А там неделя-две пройдет и успокоишься.
— Может быть да, а может и нет, — он задумался. — Ты поможешь мне с информацией?
— Помогу, но не прямо сейчас. Я устал, ты устал. Пелёнки, крики. Давай встретимся как-нибудь и поговорим.
На самом деле мне следовало подготовиться к разговору, собрать побольше информации о текущих делах в Индии. А значит смотаться в Лондон, почитать газеты, поговорить с моряками, посидеть в кабаках, сходить в Ковент-Гарден или Друри-Лейн, выпить приличного кофе на Флит-стрит.
Так я и поступил. Но прогулка, как это бывает, затянулась. Я соскучился по цивилизации, какой бы она ни была. За Лондоном последовал Париж, доживающий последние десятилетия перед революцией. Тогда-то мне и пришло в голову скупать предметы искусства, пока они не исчезли в пожарах и пороховом дыму очередной серии войн. В общем, наш разговор состоялся не скоро.
Я пригласил Лёшку к себе, чтобы нам не мешал детский плач и вся эта суета. Особняк еще не был готов до конца, но кабинет уже выглядел шикарно. Возле широкого окна стоял большой стол со стопками бумаги, массивной чернильницей и перьями; Вдоль одной из стен тянулся стеллаж с книгами, на другой висели карты мира и северо-западного побережья Америки. В углу стоял медный глобус в красивой оправе из красного дерева. Не такой большой, как в фильме про арапа Петра великого, внутрь не спрячешься, но тоже внушительный и тяжелый. Несколько приборов (микроскоп, телескоп, секстант) стояли скорее для антуража. В общем здесь было уютно. Тем более что я выставил несколько бутылок хереса и разных сыров на закуску.