Страница 99 из 129
Глава двадцать седьмая. На пленэре
Глава двадцать седьмая. На пленэре
В конце лета, в заранее оговорённый день, я привёл гружёную хлебом лодку в северную часть Авачинского залива. На берегу меня уже ждали. Дерюгин и несколько бородатых мужиков сидели возле костра, а две их лошадки (взятые приказом губернатора у якутов) щипали бурую, истерзанную ветрами траву.
— Принимай урожай! — крикнул я.
Мужики помогли вытащить лодку на берег, и пока я отогревал над огнём закоченевшие от брызг и холодного ветра руки, молча принялись перегружать мешки с хлебом на волокуши.
Подобную операцию мы собирались проворачивать дважды в год. Ранней весной мне следовало снабжать поселение продовольствием, а ближе к осени доставлять ещё и зерно, которое Матвей должен был отвозить начальнику и выдавать за собственный урожай.
Начальнику пока было не до земледелия, он разгребал последствия мятежа и только прошлой зимой его помощник, объезжая туземные жила, заскочил в посёлок. Наскоро осмотрел заснеженные «поля», хижины, больше похожие на шалаши, и уехал дальше ясак собирать. Так что обман пока сходил с рук. А вот мужики, судя по их постным лицам, мошенничество не одобряли. Молча загрузили волокуши и повели лошадок прочь.
— Лён или коноплю кто-нибудь из вас сеял?– спросил я вдогонку. — Сможете вырастить?
— Если так-то как хлеб растим, то чего бы не смочь, — хмуро ответил один из них.
— Нет, мне пенька настоящая нужна. Пенька и парусина.
— Полотно ткать да канаты крутить мы, барин, не обучены. Переняли бы да не у кого здесь перенять. А посеять можно. Чего уж.
Я, в общем, и не ожидал немедленной отдачи от капиталовложений. Наша с Дерюгиным афера ещё далека была до созревания. Но всё оказалось куда хуже. Пока мужики отвозили первую партию, мы обменялись мнениями и Матвей посетовал:
— Одно здесь плохо — людей занять нечем. Работы-то немного. Ну, домики, конечно поставили. Навели видимость пашни. Для скотины сена собрали. А всё остальное время бражничаем да в шашки играем. Хорошо, шашки взял с собой, научил их.
— Ты смотри, не развращай мужиков-то! — остерёг я. — Они мне пахарями нужны, а не пропойцами.
— Так ведь целый год, считай, нечем занять, — развел руками Дерюгин. — Ну там, грибы, ягоды собираем, рыбу промышляем, понятное дело. Рыба хороша тут. Но то, когда тепло. А зимой-то что делать? Иные просто лежат, в потолок смотрят, иные… две бабы вот рожать собрались и то польза. А впереди таких ещё год или два. Как хочешь, а не выдержат они безделья. Сопьются или в Нижний острог сбегут, или к дикарям в жила подадутся.
— Тут ты, пожалуй, прав.
Глядя на языки пламени, гложущие чахлые веточки, я задумался. Получается, что здесь крестьяне от скуки воют, того и гляди сорвутся, в то время, как там они нужны до зарезу. Но мы вынуждены мариновать людей здесь. А для чего? А для того, чтобы видимость создать, будто дело хлебное развивается, народ на местных землях добреет.
Но ведь вместо пашни мы начальству пустыри показываем. Отчего нельзя и с людьми такое провернуть? Сам светлейший князь Потёмкин подобными трюками не брезговал.
— Вот что, — сказал я наконец. — Давай так поступим. Оставим тут все эти домики, пару лошадок, да несколько мужиков тебе в помощь, кто в шашки хорошо играет. Чтобы зерно отвозили в Верхний острог, а когда чины понаедут, чтобы им по ушам тереть, мол, народ отошёл на промыслы. Рыбу промышлять, зверя, или еще что. Лыко, там, резать…
— Лыко по весне готовят, — удивился собеседник моей необразованности. — А тут так и позже, наверное.
— Ну не знаю, придумай что-нибудь.
— Ладно, — кивнул Матвей.
— Ну вот. А остальных давай готовь к переезду и гони сюда, к заливу. У меня скоро кораблик попутный из Охотска проходить мимо будет. Груженым пойдёт, конечно, но думаю возьмёт твоих подопечных хотя бы до Уналашки, а там ещё кораблики будут, найдём, куда их пристроить. Потерпят.
— Когда? — спросил Матвей.
— Точно не скажу. Но через месяц пусть кто-то здесь уже сторожит. И остальные пусть много не болтают. Не нужно нам, чтобы прежде времени власти прознали. Да и потом не нужно.
Пришлось заскочить в Охотск вне расписания. «Кирилл» уже готовился к обратному рейсу, но напрямую с Яшкой я не рискнул встречаться. Парень и так не особо приязненно ко мне относился, а потому и фокусы с перемещением ему ни к чему было видеть. Да и остальным на глаза после моей мнимой смерти не стоило появляться.
На одного Данилу тут можно было рассчитывать, он-то к тайнам, внезапным появлениям и сменам личностей давно привык. В его дом я и пробрался в сумерках, чтобы на улице лишний раз не мельтешить.
— Скажи Якову Семёнычу, чтобы «Кирилл» лишнего груза не брал. Пусть львов и всё остальное для следующего корабля оставит. Перезимуют здесь, ничего с ними не случится.
Дюжину больших каменных львов я переправил сюда по одному ещё прошлой весной. К ним вдобавок прикупил несколько ангелочков, амурчиков, женских фигур из мрамора (одна мастерская в Амстердаме распродавала не выкупленные кладбищенские памятники), а также разнообразные каменные барельефы. Весило это хозяйство — будь здоров, но дело того стоило. Львов я собирался поставить перед парадными наших важнейших зданий и на набережной, а остальными фигурами украсить атриум «Императрицы» и другие подобные места. Пока же каменный зверинец дожидался погрузки в сарае Данилы.
— А что случилось? — спросил он.
— Нужно будет вот сюда заскочить, — я передал карту, где крестиком отметил место. — Оттуда срочно нужно снять бедолаг, пока не одичали совсем. С женами, детьми и скотиной. До Уналашки хотя бы подбросить, а там разберёмся.
— Скажу, -кивнул Данила, но что-то его тревожило и он, не выдержав, спросил: — Тут слушок ходил, будто помер ты. Одни говорили, мол, утонул, другие, что медведь задрал. Я-то не верил, конечно, но все же беспокоился малость, а ну как не врут?
— Не врут. Помер. Да только не я. Но ты слушок-то подогрей. Мол, да, помер Ваня, а вместо него теперь в Америке племяш заправляет. Наследничек, чтоб его. А на этом берегу брат поставки осуществляет. О том, что я жив-здоров никому знать не надо. Ни нашим, ни начальству, ни этому Никитину из Петербурга. Он-то сам что, отмучился или как?
— Когда уезжал отсюда в Якутский, то живым показался, хоть и немощным. Кашель его скрутил.
— Ладно, — сказал я. — Теперь вот что. Со следующего года я хлеб через Сибирь возить больше не буду.
— Как так?