Стасик

– Жалко шарф?

– Да надоел он мне. Мама хочет, чтобы я всегда в нём ходил, её бы воля – и в тридцатиградусную жару бы им шею укутывал.

– Зачем?

– Не зачем, а почему, – Игорь помолчал, снял очки, подышал на стёкла, протёр подолом свитера. – Эдькин шарф-то.

– Ох ты, – понял Стасик. – Дела.

– Видеть этот шарф уже не могу, и отказаться сил нет. Я его сюда-то взял только потому, что она хотела, чтобы я ещё и в берете Эдькином ехал. Ну, в том, что привезли. От берета напрочь отбоярился, пришлось хоть шарф надеть, а то бы она три часа плакала.

– Да, понимаю.

Сидели на стволе прибрежного топляка, молчали. Эдика, брата Игоря, забрали в Афганистан в самом конце войны. Цинковый гроб привезли уже в разгаре вывода войск: десантный майор приехал и сержант ещё. Стасик с Витькой пришли с похорон к Игорю домой, слушали, как майор за поминальным столом строго говорил верные и справедливые слова: про службу Эдьки, про интернациональный долг и про вечную славу героям. Отец Эдика, сам бывший старший прапорщик, кивал головой, соглашался. Мать просто сидела как каменная, неясно, слышала ли. Потом Игорь шепнул друзьям: «Надоело». Кивнул в сторону коридора, вышли на лестничную площадку. Там курил сержант-десантник, выпивший уже изрядно.

– Что, пацаны, интересно майор говорит? – зло затянулся. – Только враньё это. Он и не знал парня вашего: замполит, ему врать по службе положено. Да и я толком не знал – он из молодых, только приехал, я его раз пять на построении видел мельком, и всё. Он в другой роте был, а мне за доставку «груза двести» дембель пораньше комбат оформил. А в последний момент к борту и замполит этот подтянулся: ему всё лучше в Союз слетать, чем снег месить на Саланге, колонны вывода прикрывая. Так что не верьте вы, не надо.

– И что, никто не знает, как на самом деле всё вышло? – голос Игоря тонко звенел. – Вообще никто?

– Почему, мне в общих чертах пацаны из его роты рассказали. Я же понимаю родительское горе, все мы там на его месте могли оказаться, к любому кто-то должен был вот так гроб привезти. Только отказываются почти все – дурная примета считается, так вот в Союзе побывать. Но говорят, есть и другие, которые раза по три с оказией на побывку съездили домой, и ничего с ними потом не случилось. Но сам таких не видел, только слухи ходят. А мне-то теперь уже всё равно: завтра билет на поезд и домой. Хватит, отстрелялся.

– Так с Эдиком-то что там случилось? – вернул сержанта в текущую реальность Витька.

– А, с этим. Да ничего особенного. Вышли колонной из трёх БМД на Кабул из Баграма. По дороге там есть такой кишлак Мирбачикот, известное змеиное гнездо, его все на самой высокой скорости проскакивают. И тут у них какая-то поломка у головной бээмдухи случилась, встали все как на витрине, мехводы побежали совет держать к первой машине, десант на землю спрыгнул, а он же наводчиком был по штату, им обычная команда «по-боевому!». Ну вот только ствол БМД успел в сторону кишлака развернуть, как по его машине и прилетело. Он один там погиб. Ещё один лёгкий «трёхсотый» был, кажется. Самая обычная история. Это если по правде… Говно эта война, пацаны, вот что я вам скажу. Никому не верьте, если будут звать воевать не пойми за что. Хорошо, что кончилась наконец.

Тут вышел отец Игоря, позвал: «Пошли за стол, мы вас там потеряли». Сержант с Игорем вернулись в квартиру, а Стасик с Витькой отправились по домам. И голубой Эдькин берет теперь всегда у них дома на комоде лежит, рядом с его фотографией в рамке. Вот и всё.

«Игорь, ты где? – раздался над рекой голос мамы Стасика. – Поднимайся, я тебе шарф нашла!» Игорёк сморщился, сказал капитану: «Ох уж мне эти шарфы». И побрёл наверх, обернулся: «Щук только больше не лови. Нам же их опять чистить».

Стасик сделал целых пять удачных забросов и лишь на шестом не успел вовремя остановить полёт блесны. Леска традиционно запуталась вокруг старинной инерционной «невской» катушки. Отец обращался с ней ловко и обещал купить Стасу персональный спиннинг с персональной же новейшей безынерционкой, которая самостоятельно не допускает «бороды», но выполнит он своё обещание лишь тогда, когда начинающий спиннингист научится успешно пользоваться его древним рыболовным атрибутом. В целом дело шло к тому, что к концу похода можно будет успешно сдать экзамен по спиннингу, но навык нарабатывался непросто.

Распутывая леску, Стасик постоянно возвращался мыслями к тёте Варе, маме Игоря. Как она прошлой зимой была вся остановившаяся, как будто замёрзшая на поминках по Эдику, как потом дома мимоходом проводила рукой по фотографии на комоде, как провожала в этот поход Игоря, тревожно спрашивая у Стасиковых родителей: «Всё же в порядке будет, правда?» И поправляла шарф на шее сына, который тот благополучно потерял во время недавнего привала на берегу реки. На этом же самом, левом.

На этом же левом, да. И недалеко: сколько мы потом проплыли, километров пять, наверное? Человек идёт со средней скоростью пять километров в час, время сейчас – папа сказал, когда отложил готовку ужина, – шесть вечера, ну пусть половина седьмого. Если быстро сбегать туда-обратно, то никто и не заметит. Нет, заметят, конечно, отругают вечером, но победителей не судят. А шарф потом пусть Игорян хоть в самую глубину своего рюкзака засунет, лишь бы тёте Варе его назад привёз. Потому что потому. Потому что так надо.

Стасик прислонил спиннинг с нераспутанной «бородой» к лежащему рядом на песке большому топляку и скорым шагом отправился вдоль берега вверх по реке. Метров через сто топкий песок уткнулся в крутояр, и отважный капитан, продираясь сквозь прибрежный кустарник, поднялся наверх. Слабая тропинка вела по белому мшанику средь сосен уверенно и просто, ветер гнал по небу весёлые облака, и от полноты хороших чувств и предчувствий Стасик запел из мультика: «Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката…» Песня закончилась вместе с тропинкой, потерявшейся на спуске к заросшей кустами смородины ложбине, тянувшейся к реке. Ручей, пробивавшийся там сквозь мокрые камни и поваленные деревья, оказался широким и глубоким, форсировать его по скользким стволам Стасик не решился, сообразив, что если подняться по ручью вверх, то там он наверняка окажется мельче и доступнее для переправы на другой берег. Но ложбина тянулась и тянулась, прибрежный сосняк сменился тёмным густым ельником, а выход на противоположную сторону всё не находился.

Наконец, после четвёртого или пятого спуска к ручью спасатель Игорева шарфа сумел перебраться через обмелевшее водное препятствие и поднялся в берёзовую рощу, за которой виднелось понижение в сторону реки. Облака на небе окрасились в розовый цвет, но Стасик ощущал, что конечная цель экспедиции уже близка, и, чтобы срезать угол, пошёл к речке не обратно вдоль ложбины, а по низменному травяному логу.

Троп здесь не было, идти приходилось по высокой траве, обходя многочисленные кочки. Под ногами начала хлюпать грязная болотная вода, вокруг поднялись заросли камыша, но Стасик упорно, хоть и медленно, продвигался вперёд, уверенный в правильности выбранного направления и скором благополучном выходе к месту обеденной стоянки. Мысли о суровом разговоре с родителями по возвращении в лагерь отгонялись отдельным напряжением силы воли.

Неожиданно камыш поредел и сквозь него проглянула водная гладь. С трудом преодолев ещё с десяток кочек, Стас понял, что впереди озеро. Над головой свистели стаи уток, потянувшихся на вечернюю кормёжку.

Когда Стасик выбрался обратно из камышей, на небе уже висела ранняя вечерняя луна, вполне бледная на фоне последних лучей закатного солнца. Стало окончательно ясно, что шарф спасти сегодня уже точно не удастся и нужно постараться вернуться под справедливый удар родительского гнева до наступления финальной темноты стремительно гаснущего дня. Вода под ногами продолжала предательски хлюпать, когда вместо знакомого березняка впереди возникла стена темнохвойного леса. Стасик ещё надеялся, что где-то там в глубине он найдёт тот самый ручей, который вернёт его обратно к реке, но надежда таяла со скоростью появления между верхушек елей и лиственниц ночных звёзд.