Страница 2 из 9
«Возможно ли допустить сию греховную мечту? Не унизит ли себя человек, созданный по образу и подобию Божию, спустившись в преисподнюю?»
И тут же перед глазами убеждённого атеиста поплыло огромное чёрное и как бы торжествующее слово «ВОТ!».
Неожиданно сидящий рядом с Кагановичем парень поднёс к его глазам размером с ладонь светящуюся плитку с фотографией. На ней Лазарь был снят вполоборота, в этом же френче с белым подворотничком и пышными чёрными усами. Потом парень повернул плитку к девицам:
– Вы на кого батон крошите, губные гармошки? – шутливо бросил парень. – Да это же сам Лазарь Каганович…
Девки всмотрелись в фото:
– Точняк! Ну, чувачелло, колись, откуда такой лойсовый прикид? – сказали синие волосы.
– Каганович, Шмаганович – нам по барабану, не знаем такого, – вторили надутые губы, – но на этого кента точно похож. Как вылитый…
– Это вы, мокрощёлки, в наше время не жили, – протиснулась ближе бабка в розовых штанах с пузырями на коленях, стоптанных, огромных грязно-белых тапочках, но тоже с плиткой в руке, – вас тут вмиг скрутили бы да на Лубянку. Распустились совсем, Сталина на вас нет…
– В «наше вре-е-емя»… – заступился за несмышлёную молодёжь парень. – Какое такое ваше время? Родилась-то, поди, при Брежневе, а туда же, в сталинистки… – Подмигнул губам: – Старая, упоротая, а хайпануть охота, типа по ГУЛАГу тоскует.
Опять Лазарь Моисеевич ничего не понял… Какой-то Брежнев, по ГУЛАГу кто-то соскучился… Но зато заметил у всех в этой толпе, буквально у каждого… то ли пассажира, то ли жителя той самой проклятой преисподней – здесь он совсем запутался… – у каждого была такая светящаяся плитка в руках, и некоторые не только светились, но и звуки издавали.
Большинство в качающемся вагоне просто молча смотрели на эти плитки, но всё больше любопытных собиралось вокруг. Лазарь глянул в окно и обомлел: в тёмном туннеле мимо неслись, сливаясь в светлую линию, отдельные лампочки, было видно, что поезд летит с огромной скоростью, и он понял, откуда этот высокий противный звук. Таким темпом все девять километров от «Сокольников» до «Крымской площади» давно бы закончились, а они всё неслись по преисподней, и большой вопрос: куда?!
Приблизилась женщина культурного вида, в очках и почти прилично одетая:
– Лазарь Моисеевич Каганович! – торжественно объявила она, всматриваясь в свою плитку. – А я ведь по вам диссертацию писала…
– Кому писала? – вскинулся бедный член Политбюро ЦК ВКП (б).
– Как кому? – удивилась дама. – В ВАК, конечно… – И обратилась к публике весьма надменно. – Если кто не в курсе, это ему мы в Москве обязаны нашим прекрасным метро. Его так и звали – Первый прораб.
Она стала водить пальцем по плитке, похоже, читать:
– Знаете, во что превратились ваши первые 13 станций и 11,6 километра трасс? – победно посмотрела на прораба. – В 241 станцию и линии общей длиной 415 километров! Сегодня метро перевозит 2,5 миллиарда пассажиров в год, вот во что превратились ваши 13 станций! И не зря в вашу честь с 1935-го целых двадцать лет Метрополитен нёс ваше имя…
– А потом? – осторожно спросил Лазарь, забыв про нелепость вопроса.
– А потом твой друг Коба ласты склеил, – встрял кудрявый пожилой человек с футляром для скрипки, – и стало метро просто Московским метрополитеном.
– Ты на Сталина, отца нашего, не тяни, – воинственно выступила вперёд бабка в розовых панталонах. – Мало он вас, кудрявых да носатых, видать, учил. Всё вам неймётся…
– Вам, нам, – завыступал скрипач, – все одинаковы… Этот вот, – кивнул на вконец затравленного чиновника 30-х, – этот и в Шахтинском деле отличился, и на Кубани при изъятии хлеба позверствовал… Все хороши были…
Разум активного большевика Юзовки отказался понимать, откуда эти люди всё знают, кто они и как ко всей этой истории отнесётся Сталин, которого тут при нём ни во что не ставят. Учёная дама словно прочитала его мысли:
– Вы не переживайте, вы всех их переживёте: и Сталина, и друзей своих по Политбюро. Умрёте достойно в возрасте девяноста семи лет, и похоронят вас торжественно на Новодевичьем.
Солидный мужчина, стоявший чуть поодаль, показал часы, на циферблате которых красовался памятник из розового гранита среди больших деревьев. В это время из толпы вылезла голова чучела петуха с бордовым хохолком, за ней показалось всё длинное вертлявое тело в изорванных штанах. Размером побольше других плитку чучело развернуло перед Кагановичем:
– Бумер наш звездой Интернета стал, двести тысяч уже набрал…
На плитке Первый прораб страшно и убедительно прокричал «Молчать!» в сторону девиц и с этого момента стал уменьшаться в размерах. Вокруг стояли очень странные люди, и вагон был ими полон. Определив, что «прораб» ничего не понял, чучело пояснило:
– Вот сейчас, чел, в данный момент, любой куколд или там зуммер сопливый в любой точке земного шара может вас увидеть. За несколько минут вас посмотрело уже более 200 тысяч человек, а через час будет миллион!
«Всё, – подумал Лазарь Моисеевич, – Иосиф мне этого не простит…»
Спас его родной голос машиниста Долгопятова.
– Следующая станция, – машинист деликатно тронул Кагановича за плечо, – «Дворец Советов».
Он проснулся, машинально глянул на часы и с ужасом увидел на них цветные светящиеся фигурки. Постепенно внутреннее мерцание поблекло, выступил знакомый циферблат часов швейцарско-советского мастера Габю, которые ему недавно подарил товарищ Сталин.
Школа бизнеса
(киноповесть)
Голова болела так, что лучше бы он и не просыпался. Повернуть её и посмотреть вбок не получалось. Он лежал на спине и смотрел в потолок. Пытался вспомнить вчерашнее, но, кроме холодной воды в туалете, ничего не припоминалось. Поводил рукой по дивану – рядом никого не было. Другую руку опустил вниз, нащупал открытую бутылку «Боржоми», жадно допил, не в силах поднять голову и обливаясь, и снова заснул.
Второй раз проснулся от крика горничной. Он повернулся в попытке разыскать воду и на полу, рядом с пустой бутылкой, увидел поварской секач, обильно покрытый засохшей кровью с пучком седых волос. Мысли двигались медленно, наличие секача он связал с пустой бутылкой, вспомнив, как она при падении обо что-то звякнула…
Кто бы мог подумать, что за короткое время его жизнь так может измениться? Всего-то год назад он и не представлял, что начнёт выпивать и вести такой отвратительный образ жизни. А уж о том, чтобы вот так ужраться, как последний алкаш, о таком он даже помышлять не мог.
Григорий Каледин, двадцати двух лет, студент первого курса факультета бизнеса и менеджмента Высшей школы экономики, – юноша с очень непростой судьбой. Его мать пятнадцать лет назад погибла в автокатастрофе. Отец, Каледин Антон Григорьевич, известный в 90-х как безжалостный и циничный бандит, ставший в 2010-х годах солидным, богатым бизнесменом, воспитывал двух сыновей от разных браков. Младший из них, Гриша, о прошлом отца не догадывался. Старший, Слава, узнав о бандитском прошлом папаши, задумал поиграть на этом.
Первая жена Антона Каледина, мать Славы, сошла с ума и умерла. Её мать, тёща Каледина, Нина Марковна Полянская, в прошлом была опытным военным хирургом. Среди братвы, которой помощь врача в те бандитские времена требовалась тайно и постоянно, оказалась в большой цене и уважении. Она проживала в доме Калединых, пытаясь воспитывать мальчиков. Женщина властная, всё про старшего Каледина знавшая, она не боялась, не стесняясь в выражениях, высказывать все свои претензии зятю и его последней жене – молодой Виктории. Бандит Каледин её побаивался.
В девятнадцать лет Гриша ушёл из отцовского дома. Сводный брат по каким-то своим соображениям не посвятил его в особенности биографии их отца. Но и без этой информации Гриша с раннего детства с трудом выносил постоянное бульдозерное давление, с которым отец пытался строить сыновью жизнь согласно своим представлениям. Когда охрана с шести лет возила его на теннис, он не протестовал, хотя с большим удовольствием играл бы в баскетбол. Когда отец заставил его носить очки с сильными диоптриями для уклонения от армии, он подчинился, хотя не видел ничего страшного в службе. К тому же с хорошей игрой на ударных инструментах он заручился тогда согласием знакомого дирижёра на зачисление в оркестр Черноморского флота.