Страница 1 из 9

Китайский аванпост

Григорий Быстрицкий

Китайский аванпост

Дизайн обложки Дианы Верещагиной

Григорий Быстрицкий родился после Великой Отечественной войны в Молдавии в семье геологов.

После окончания института в Тюмени был направлен в самую северную сейсмопартию Главтюменьгеологии, на п-ов Ямал. С 1968 до 2008 года занимался поиском нефтегазовых месторождений для Министерства геологии СССР в арктических районах, для нефтегазовых заказчиков – в других местах и странах, руководил сейсмическими проектами на различных континентах. Сейчас проживает в Москве.

В 2014 году опубликовал первый рассказ. В 2020-м стал лауреатом национальной литературной премии «Писатель года» в номинации «Драматургия».

Член Союза писателей России, Интернационального Союза писателей (в котором выпущены две его книги) и Национальной ассоциации драматургов.

Эта книга написана внимательным человеком. Внимательным деталям, к своим героям. Не боясь подробностей, из которых складывается яркая и вполне кинематографическая картинка, без белых пятен, поскольку ничто не скрылось от цепкого взгляда автора.

Ещё одно важное обстоятельство, отличающее Григория Быстрицкого от многих других пишущих: он знает, о чём пишет. И потому, когда он пишет, например, о бизнесе, это можно рассматривать как руководство к пониманию процессов. О чём бы он ни писал, он въедливо погружается… во всё.

Обе стороны эскалатора

– «Уважаемые пассажиры, занимайте обе стороны эскалатора!» – такое вот объявление мы будем доносить до пассажиров. Вы правы, Лазарь Моисеевич, нужно предупреждать перегруз одной стороны. А то в феврале две тысячи делегатов как насели на правую сторону, чуть нам весь двадцатисуточный штурм на нет не свели. Установили мы тогда всё-таки наши новенькие советские эскалаторы.

Первый секретарь Московского горкома партии, плотный сорокадвухлетний Лазарь Каганович, во френче, глухо запечатанном на все пуговицы, в неизменной военной фуражке и светлых туфлях, последний раз перед торжественным митингом решил лично проверить работу своего детища. На входе станции «Дзержинская» он полюбовался простым, но очень выразительным символом метро – большой красной буквой «М», изготовленной для всех тринадцати станций по рисунку архитектора Таранова.

С небольшой свитой он спускался к поезду, на ходу выслушивая отчёты инженера. Тот стоял сзади, на ступеньку выше, и всё время норовил нагнуться к начальственному уху, чем вызывал у самого Первого прораба и сопровождавших его лиц смутное недовольство.

Прозвище ПП у простого подземного народа Каганович заслужил своим постоянным, буквально днями и ночами, присутствием на стройке. Людям это нравилось, кроме того, его присутствие сильно ускоряло решение постоянно возникавших на разных участках вопросов. К дате торжественного открытия метро, совсем недавно намеченного на 14 мая, казалось, всё в основном было готово, но Первый прораб ещё и ещё неустанно выискивал недоделки.

Накануне, вечером 12 мая, он всё же решился пригласить на экскурсию Сталина, но тот отказался:

– Знаешь, Лазарь, понедельник – день тяжёлый. В цифру 13 мы, коммунисты, конечно, не верим… – Сталин усмехнулся, – но ты давай сам со своим хозяйством разбирайся. А мы послезавтра проверим.

На 15 мая 1935 года, 7 часов утра, в поезда намечено было запустить первых пассажиров, и даже определили, кто купит билет № 1 на станции «Сокольники». Счастливчиком оказался передовой забойщик 8-го отряда Латышев.

Сейчас Каганович медленно спускался к основанию эскалатора, придирчиво осматривая все детали потолка, межлестничного проёма со специально изготовленными фонарями и скользящими резиновыми поручнями. Внизу он приготовился плавно и грациозно переступить с движущейся ступени на неподвижный пол, но в который уже раз это ему удалось не вполне. На перроне его ожидал тестовый поезд из двух вагонов. За короткое время перехода к поезду промелькнула, казалось, вся его метростроевская жизнь.

Постановление Совнаркома № 806 от 25 мая 1932 года «О строительстве метрополитена в городе Москве». Этот скромный лист, подписанный Молотовым, в скобках уточнённым как Скрябин, запомнился прежде всего словом «безотлагательно», строго предписывавшим, когда именно надо начать строительство. Особо Кагановичу понравился третий пункт, заставлявший всех считать Метрострой важнейшей государственной стройкой.

Но прежде чем Молотов, в скобках Скрябин, подписал этот лист, непрерывным потоком пронеслись даты и события. 6 января 1931-го катастрофическая дорожная пробка в Москве окончательно обозначила транспортный коллапс, через двенадцать месяцев во дворе дома № 13а по улице Русаковской семь лопат начали скрести и долбить мёрзлую землю. Так рабочие Метростроя положили начало строительству первого, пока что опытного, участка.

Были страшные споры между сторонниками глубокого туннельного метро и их противниками, защищавшими открытый, «парижский», способ строительства, споры с использованием тяжёлых, но красочных обвинений типа «могильщики». Лазарь Моисеевич вместе с Хрущёвым, как первые среди «могильщиков», рукоплескали Сталину, ставшему тогда на сторону проекта глубокого заложения.

Много чего произошло под землёй и на земле за эти четыре года. Уже войдя в пустой вагон, Каганович вспомнил вдруг архитектора Душкина, который предлагал для отделки станций использовать сталь для дирижаблей. Створки двери за ним в это время сомкнулись. Сопровождавшие лица остались во втором вагоне.

Он не стал сразу проходить в кабину машиниста, присел на сиденье около двери и привалился к боковому ограждению. Его моментально сморило, поезд даже не успел тронуться. Сказалась усталость.

Сквозь сон он чувствовал лёгкое, осторожное покачивание и неспешный стук колёс на рельсовых стыках. Потом стук исчез, но зато появился какой-то странный, высокий и надсадный, звук. Первый прораб открыл глаза и не поверил им. Перед ним стояли две девицы с разноцветными волосами: одна – с колечком в носу, другая – с заклёпками в ушах. Та, что с синими волосами, держалась за поручни ограждения, на которое он слегка навалился, её лицо с дико раскрашенными глазами было совсем близко. Вторая, с ярко-красной копной на голове и огромными, уродливо-толстыми, красными же губами, не держалась, а сохраняла равновесие, широко расставив тонкие ноги в огромных солдатских ботинках. Не обращая внимания на то, что он открыл глаза, они громко обсуждали его внешность.

– Зачётный дед, зацени! Френчик такой клёвый, а лабутены – ващще ауфф.

Ни слова не поняв, Каганович возмутился:

– Вы кто такие?! Как вы попали сюда? Молчать!

Он оглянулся в поисках своего сопровождения и только сейчас заметил, что вагон полон каких-то очень странных людей. Но ещё больше его поразило, что эти две соплячки ничуть не испугались, продолжая нагло на него глазеть, а остальная публика и внимания на них как бы не обращала.

– Ты чё кипишуешь, чувак? – Одна повернулась к подруге: – Глянь, из образа не вылезет. Они наверху на площади за бабки косят: кто под Ленина, кто под отбитого урода Сталина, этот вон тоже для себя какой-то нафталин придумал…

Первый секретарь Московского горкома партии зашёлся от гнева. До него только начали доходить кощунственные, наглые, оскорбительные, невозможные слова про вождя, как вдруг он вспомнил цитату из письма столичного архиерея к митрополиту Московскому Иннокентию. Эта цитата вспыхнула красным цветом, ещё более ярким, чем причёска наглой девицы: