Страница 6 из 127
— Нет, конечно, — отозвалась я. — Думаю, вам нужно позвонить в город и сообразить, как увезти меня туда, наверное — в больницу. Томографию делать, или что там ещё нужно в таких случаях. Рентген. И анализы сдавать.
— Рехнулась, что ль? — нахмурилась худая.
— Так немудрено, с такой-то жизни, как вы тут мне нарассказывали, бедная баба, кто вообще такое вынесет, — прозвучала Пелагея из-за шторки.
— Скажи-ка, Пелагея, кто у вас тут больных смотрит? — пухлая женщина смешно упёрла руки в боки и глянула на хозяйку.
— Кто-кто, я и смотрю, — пожала плечами та.
— Ты целитель? — о, ещё и брови нахмурила, тоже смешно.
Только смеяться сил нет.
— Я — кто?
— Как кто? Маг-целитель? Нам тут абы кого не нужно, ясно? — повысила она голос, смешно и как будто неумело.
Пелагея оглядела собеседницу внимательно, будто та сказала какую-то ерунду.
Впрочем, так оно и было. Какой ещё маг-целитель, вы скажите? Тут бы терапевта приличного, а может, и кого посерьёзнее. Честное слово, не буду больная в офис ходить, возьму больничный и ответственно пролечусь всё время, сколько скажут!
— Ты, Марья, руки-то в боки не упирай и валом на меня не иди, — сказала. — Я барыне твоей не враг. Понимаю, что ей тоже деваться-то и некуда, приказали — и поехала, и теперь ей тут вековать, сколько бог даст. Но хорошо или плохо, долго аль нет — это уж как сложится, и как сами сложите — тоже. Будешь голосить да требовать — и первой весны не увидишь. Глаза пошире раскроешь да сообразишь, что и как — глядишь, и приживёшься. Поэтому ты горло почём зря не рви, да ножками не топай — целее будут. Смотри, слушай и соображай — что у вас теперь и как.
— Прости, — вздохнула пухленькая Марья, подумав. — Но ты ж понимаешь, нам же нужно госпожу Женевьев поставить на ноги. Она ж и в воду холодную упала вчера, и теперь лежит, не шевелится! Она же даже в Бастионе каждое утро, поднималась и по камере ходила — говорила, что если не будет ходить, то совсем рассыплется, а ей ещё отомстить врагам и клеветникам нужно. Нет, я сама не слышала, — вздохнула Марья, — мне рассказывали, когда спрашивала о ней, я-то не в соседней камере была, не рядом. И потом тоже, пока добирались, а сама понимаешь — добирались долго и сложно, два месяца без малого. Она ж говорила всё время, что не всё ещё потеряно, и справедливость непременно победит, потому что иначе не бывает, и потому что бог за всем приглядывает, и не оставит дело так.
— Бежать, что ль, собралась? — нахмурилась вторая тётка, тощая.
— Отсюда не сбежишь, — покачала головой Пелагея. — И зачем? Жить и тут можно.
— А вы госпожа Трезон, вообще помолчите, — сверкнула на тощую глазами Марья. — Вас вот забыли спросить, кому куда бежать.
— Так придёт время, спросите ещё, — усмехнулась та, не пойми, чему.
— И не подумаю. Господина дознавателя при вас больше нет, и господина кардинала тоже нет. Никого нет, только вы. А госпожа оклемается и посильнее вас будет, ясно вам? — теперь Марья наступала на тощую госпожу Трезон.
— Поговори у меня, — нахмурилась та.
— А и поговорю. Нет больше вашей власти тут, ясно?
— Это мы ещё посмотрим, — хорохорилась тощая, но что-то мне подсказывало, что полной уверенности у неё нет.
— А ну брысь обе, — сверкнула на них глазами Пелагея, и обе посторонились, пропустили её к моей лежанке. — Меланья, неси кисель.
Я наконец-то смогла разглядеть Меланью — девочка-подросток, с длинной чёрной косой, немного похожая на Пелагею. Дочка? Она с поклоном подала керамическую чашку и деревянную ложку, Пелагея приняла.
— Придержи, — кивнула на меня.
Девочка подошла, приподняла меня за плечи — с той бесцеремонностью, которая говорит об опыте — а Пелагея зачерпнула ложкой кисель и понесла к моим губам.
Ну вот, дожила, с ложки уже кормят. Это было… как-то неправильно это было, я ж должна сама. Но сама не могу, губы-то еле шевелятся, и глотаю тоже еле-еле. Кисель оказался черничным, несладким, вкусным. Самое то, что я могу сейчас проглотить.
Небольшая чашка вскоре показала дно, и Меланья опустила меня на подушку.
— А воды… можно? Запить, — проговорила я.
Сил как не было, так и нет, и ещё голова разболелась.
— Чего ж нельзя-то, — Пелагея кивнула Меланье, и я услышала, как что-то открывается, дальше определённо зачерпнули — канистра с водой у них тут, или бак?
Девочка принесла глиняную чашку, подала Пелагее, снова приподняла меня и придержала, а старшая помогла мне напиться.
Дальше я снова дремала за шторкой, пытаясь найти такое положение, чтобы не ныла голова. Но увы — слева в лоб как будто гвоздь забили, и как ни поверни эту самую голову, лучше не будет.
— Чего мечешься? — это снова Пелагея. — Твоих я на двор отправила, пусть там пока, потом разберёмся. Нечего им тут базар устраивать посреди избы.
— Есть что от головы? — пролепетала я.
— Чего? — не поняла хозяйка.
— Голова… болит. Кажется, сильно.
Дома я при малейших признаках такого вот приступа боли хватала и пила какое-нибудь лекарство, и с собой в сумке у меня всегда что-то было. А если так прихватит, что и таблетки не помогают — то кто-нибудь ставил мне укол обезболивающего. На работе — Алина, дома — Женя, ему пришлось научиться. А тут что делать?
Вообще я на здоровье не жаловалась. Ну, как у всех — немного суставы, временами голова, в последний год замордовал гастрит, и вот ещё зрение резко стало садиться, мне говорили — работать за компьютером в очках, я сопротивлялась, потому что не люблю очки, но весной уже поддалась, и в очках стало проще. А в остальном, ну… просто сил нет, это ж отдохнуть надо, и силы придут, так?
Пелагея коснулась моего лба — пальцы у неё оказались сухими и тёплыми. Подержала немного.
— Да, что-то у тебя там нехорошо. Погоди, я сейчас.
Она опустила за собой штору, и я слышала сквозь дрёму, как говорила девочке — найти какой-то лист, согреть воды в кухне, и что-то ещё сделать.
— Пей, — внезапно я оказалась приподнята Меланьей, а Пелагея снова из ложки выпаивала мне что-то, какой-то отвар.
Отвар был горьким, но сейчас это казалось правильным — унимало тошноту.
Впрочем, ненадолго. Стоило им только вернуть меня в горизонтальное положение и уйти за шторку, как я поняла — номер не прошёл. Затошнило неимоверно, но я смогла всего лишь повернуться к краю лежанки и свеситься на пол — чтобы меня вывернуло на доски пола, а не прямо в постель.