Страница 124 из 127
Прибыл и счастливый жених, Гаврила Григорьевич, с братом, ой, с двумя братьями! Самый младший в семейке имел то же лицо, но льняные волосы, вел себя вежливо, от роду ему было лет двадцать, не более, и счастливая матушка звала его Павлушей. Оказывается — прибыл накануне в отпуск по случаю братниной свадьбы, потом должен отбыть обратно к месту службы в губернский город Сибирск, где состоит в чине коллежского регистратора при канцелярии генерал-губернатора.
Вот так, оказывается, третий-то братец у них путёвый! Вёл себя вежливо, кланялся, сидел при матери, а мать даже помягчела немного, смотрела не так сурово.
К слову, братцы Вороны принесли рисовой водки. Молодцы, правильно. Столько выпивки, сколько в них помещается, у меня просто нет. Хорошо, что сами о себе позаботились.
Алексей Кириллович из Косого распадка пришёл со своим ближним человеком и подарил две книги. Я глянула — язык местный, какие-то исторические сочинения. Почитаем, непременно почитаем. С ним пришла Дуня, и принесла мешочек, в нём были какие-то баночки. Потом посмотрю.
Демьян Васильич принёс алый шёлковый… халат? У меня чуть глазки не выпали, как я увидела эту невозможно алую ткань — среди здешних довольно сдержанных красок во всём, и в природе, и в людях. По алой ткани рассыпались золотые цветы, и как же это было красиво! И сказал — не подойдёт, так что другое из этой штуки для себя сделаете. Ну охренеть подарки, в общем.
Платон Александрович просто пришёл своими ногами и принёс… гитару. И сказал, что не имея за душой почти ничего, готов отдариться песнями и танцами. Удивительно, что.
А потом явились гости с горы — отмытые, разодетые и благоухающие. И все на своих ногах, разве что генерал с тростью. А подарили они вино и что-то вроде коньяка.
— Это, госпожа маркиза, когда вы вновь победите врагов и останетесь без сил, — генерал с улыбкой протянул мне крупную фляжку.
Я открыла пробку и понюхала — да, коньяк, или что-то, очень на него похожее. Поблагодарила.
— Это просто к трапезе, — были предъявлены три бутылки какого-то тёмного вина. — И, можно сказать, сувенир с далёкой родины из моих личных запасов. На особый случай — найдётся же у вас такой, я думаю?
Последние две бутылки были пузаты и солидны, и судя по пробкам в оплётке, внутри было что-то игристое.
— Маркиза потеряла дар речи и не рада лимейскому вину, — рассмеялся полковник Трюшон.
— Я сегодня то и дело теряю дар речи, но я весьма рада вашему визиту. И подаркам рада тоже, благодарю вас, — кивнула я. — Прошу садиться.
И дальше понемногу дело пошло. Начали с речи отца Вольдемара о том, что Поворотница весьма рада новым жителям. Дальше ещё что-то говорили, желали долго и радостно жить в этом доме, а ещё обсуждали предстоящую свадьбу, предстоящую зиму, как скоро наступят холода и как скоро ляжет снег — мол, подзадержался в этом году, будто ждал, пока Женевьева Ивановна в новом доме устроится.
Ну вот, значит, и погода с природой за меня. Спасибо старичку-бурундучку?
А когда почти всё съели и порядочно выпили, взялись танцевать на свободном месте. Платон Александрович играл что-то разухабистое, ему подыгрывали на взятых со стола ложках и какой-то небольшой дудочке, а потом он отдал инструмент Павлуше Ворону, и тот взял, а сам подошёл ко мне.
— Маркиза, вы ведь не откажетесь танцевать?
Я рассмеялась.
— Платон Александрович, мне очень приятно, но я не танцую.
— Как так? — он не поверил.
— Так сложилось.
И мне очень повезло, что Женевьева не танцевала, потому что как бы я иначе выпутывалась? Я ж и близко не знаю ни менуэтов, ни сарабанд, контрдансы видела вполглаза, и то только потому, что пару лет назад приглашали на корпоратив преподавателей, и они какие-то простейшие вещи разучивали со всеми прямо там. И так объясняли и так на всех смотрели, что выходило даже у тех, кто отродясь ничего не танцевал. И это мой единственный опыт, больше не знаю ничего.
— Тогда давайте петь, — сказала Федора Феоктистовна. — Ульяна, запевай!
Ульяна, ничуть не смущаясь, запела что-то величальное — как у нас на горе, да на бережку высоком, да стоит новый дом, а кто же в нём живёт, а Женевьева-свет Ивановна, а руки-то у неё, как золото чистое, а глаза-то как яхонты заморские, и что-то ещё, и как-то очень гладко у неё выходило, загляденье просто. Прямо вспомнилось, что в прошлой жизни был телефон, и на него всё снимали, а тут — только сохранить в памяти, никак иначе.
— Женевьева, ты тоже певунья, я помню, — улыбнулась Ульяна.
— Я подумаю, — кивнула я.
Платон Александрович под гитару спел о чёрных очах, которые не забыть, если увидел хоть раз, а я подумала — всё одно пропадать, так отчего не прямо сразу?
— Не дадите ли гитару, Платон Александрович?
— С огромным удовольствием, — то протянул инструмент.
Не пела я давно, не играла ещё давнее, но вдруг не опозорюсь? Наверное, от меня не ждут больших умений, если Женевьева не пела? Потому что пальцы-то отвыкли от струн!
Я с юности люблю романсы. Но Женя не любил их категорически, кривился и хмурился, и я забросила. Но сейчас-то никто не станет кривиться!
И я взялась петь про белой акации гроздья душистые, скорее немного подыгрывая себе, чем полноценно аккомпанируя, но — как уж смогла. Руки-то тряслись.
Однако, встретили моё сольное выступление весьма благодушно, просили ещё. Ещё — потом, нужно тренироваться, вот.
Что, выходит, жизнь есть и на краю мироздания, так? И не самая худшая, так?
У меня есть отличный дом, печь топится, вокруг если не одни лишь друзья, то расположенные ко мне люди, их тут есть сколько-то. Значит, будем жить.