Шведская сказка

Король отвечал, как обычно уклончиво, в изящно сформулированных выражениях. Пообещал скорую помощь. Но она была каплей в море.

Зимой солдаты перебрались из палаток в финские курные избы, и теснота, грязь, в которой они обитали, вызвали эпидемии. Стединк ввел наипростейшие, но жесткие правила – не есть заплесневелого хлеба, не пить сырой воды и изгнать из армии всех проституток. Но нищета изнуряла людей. У солдат не было ничего – ни ткани для мундиров, ни одеял, ни чулок, ни ботинок. Не было фельдшеров и лекарств.

- Ни один солдат в мире, кроме, может быть, русского, не перенесет безропотно подобного с собой обращения! – признавался Стединк.

Король обещал помощь от графа Эренсвэрда, из Свеаборга. Но у коменданта крепости не было лишних людей. Он отказал полковнику. К счастью, Стединк нашел выход и достал гвоздей и болтов, так необходимых ему для изготовления канонерских лодок. Зима, как назло была долгой, но к маю барону удалось спустить на воду шесть судов. Ему прислали двух фенриков с армейского флота. Нужны были точные карты, во время ночной рекогносцировки, Стединк с капитаном Дёбельном заблудились и чуть не угодили в руки к русским.

- У каждой пули есть своя цель, и если одна из них сразит меня, здесь нет никого, кто бы мог занять мое место! – горько констатировал полковник.

***

Против Стединка стояли три русских отряда. На севере, близ Нейшлота, 2000 человек генерал-майора Шульца, в центре 1800 – генерал-майора Богдама фон Кнорринга, на юге – главные силы, численностью около 8000 человек, ими командовал Михельсон. Еще около 20 000 располагались возле Фридрихсгама и Выборга, составляли экипажи галерного флота. Этими войсками командовал граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин.

Михельсон считал графа бездарностью и нарочито игнорировал все его приказы. В ответ Мусин-Пушкин жаловался на него в Петербург. Один – царедворец опытный, другой «покоритель» Пугачева. Спренгпортен, чувствуя, что доверие к нему императрицы после развала мятежной конфедерации упало, отчаянно интриговал против всех. Особенно, если дело касалось денег «на известное назначение». Михельсону он доказывал:

- Иван Иванович! Ведь вы знаете цель моего пребывания при вашем корпусе. Наблюдение за противником! А как это можно делать, не имея денег? Мне даже донесения писать не на чем.

Тот переправлял его рапорта к Мусину-Пушкину, а уж главнокомандующий, относясь, как всегда с полным доверием ко всем заявлениям Спренгпортена, уверял императрицу, что «финны крепки» в своем намерении не драться с нами, и что Спренгпортен крайне полезен здесь.

Ответ ждать себя не заставил – 1000 червонцев лично Егору Максимовичу и еще 4000 «на известные нужды, производя сии дачи посредством», опять же, барона Спренгпортена. Тутолмин, губернатор архангельский и олонецкий, вдруг вспомнил, что на те же нужды выдавал уже 4000 червонцев барону, еще в бытность его начальником олонецкой экспедиции, про которую Спренгпортен и забыл вовсе, а отчета нету! Но нерешительный Тутолмин так и не смог предъявить претензию нахальному барону. Егор Максимович даже отвечать не счел нужным. Ну и чтоб закончить с финансовыми делами господина барона следует напомнить читателю о тех самых 10 000 червонцев, что были выделены для бригадира Гастфера… Выделены то были, а вот куда подевались… На сей счет документы отсутствуют.

Зимой не у дел оставшись, барон вдруг вспомнил и развил опять кипучую деятельность с олонецкой экспедицией, (о деньгах полученных от Тутолмина ни-ни, конечно.) Представил заодно проект укрепления Сердоболя, на случай нападения шведов с севера, подавал предложения о формировании в этом городе отряда драгун, ратовал за снабжение всех войск лыжами на случай зимнего похода и прочее. Но очень его заинтересовало другое.

При генерале Гюнцеле, коменданте выборгском, состоял некий военный чиновник, по должности пограничный комиссар, а по фамилии Рубин. Неприметный такой, невзрачный. Но он крепко держал в своих руках все нити, связывающие Россию и Шведскую Финляндию. От него уходили сотни таких, как Тимо Сорвари, собиравших нужные сведения о противнике. Это был конкурент Спренгпортену. Что уж там Егор Максимович нажжужал доверчивому Мусину-Пушкину, только пришлось Валентин Платоновичу отписать в Петербург:

- Как господин генерал-майор барон Спренгпортен о сем Рубине сделал мне описание, по коему его человеком надежным и честным почитать неможно, то я и известиям его не давал веры, приказав оному Рубину, чтобы он удержался раздавать деньги, ему на таковые случаи данные.

- Ну и что теперь делать прикажете? Перкеле! – Ругался Тимо Сорвари, сидя с маеором Кузьминым под стенами Нейшлота. – Чем я платить своим людям буду? Я ж всегда получал деньги от пограничного комиссара Рубина. А теперь это красномордый генерал вместо него - Спренгпортен.

- А что Спренгпортен этот? – поинтересовался Кузьмин.

- А…! – махнул рукой карел. – Снега зимой не допросишься! Ножищами затопал, покраснел, как индюк, заорал: «Знаю я вас. Все разворовать готовы! Зачем вы мне нужны все. Я и без вас прекрасно извещен обо всем происходящим в Финляндии». Плюнул я и ушел! Чья бы мычала… разворовать… - еще долго не мог успокоиться Сорвари.

- А что, твои за так работать не будут? – поинтересовался комендант.

- Нет! – покачал головой карел. – Кто за так, там – кивком показал на противоположный берег, - голову подставлять будет?

- А как же Петро наш? Как донесения передавать будет?

- Не знаю! – опустил голову Тимо.

- Ты, это… вот что… - заволновался вдруг маеор. – Мне тут орден дали за сиденье наше, да и тыщу золотых матушка от щедрот своих отсыпала. Так с меня и Георгия хватит. Солдатушкам нашим тоже по рублю серебряному пожаловала. А мне-то старому деньги ни к чему. Жалование и то не знаю куда девать-то. Ты… вот что, Тимо… возьми-ка деньги эти и употреби на известные нужды. Про Петра мне все докладывай. Понял?

- Чего ж не понять. – усмехнулся невесело карел, - только ли ваше это дело по служебной надобности свои деньги тратить?

- Ну это не тебе решать! – шутливо погрозил ему маеор. – Мои деньги, как хочу ныне так и трачу. А не то пропью все без остатку!

- Да уж… вы-то и пропьете. – рассмеялся Сорвари.

- Бери!

В мае через Петербург прошли две тысячи башкир, наводя ужас на население. Их поскорее отправили дальше к Фридрихсгаму. От греха подальше их тут же бросили в бой против тысячи шведов близ деревни Кюро. Это была первая крупная стычка в летнюю кампанию.

Для этого себя надо представить толпу отчаянно визжащих всадников в полосатых халатах, в мохнатых рысьих шапках, осыпающих противника тучами стрел. И так-то, еще с легкой руки Карла XII за русскими укрепилось прозвище «варвары», а тут башкиры, как наглядное подтверждение. Шведы приняли их за людоедов и в панике бежали.

Ободренный удачей Михельсон бросился вперед, рассчитывая так же легко разгромить и Стединка с его небольшой армией. Этому способствовал и состоявший при его отряде Спренгпортен.

- Ваше превосходительство! – генерал устрашающе вращал глазами и надувался от собственной важности. – Позвольте, я возглавлю штурмовую колонну. Я знаю, что перед нами Саволакская бригада, это мои бывшие солдаты. Я знаю каждого парня, что стоит в строю. Они не будут сражаться против меня.

- А откуда они узнают, что вы среди нашего войска? А, генерал? – хитро прищурившись, спросил Михельсон.

- А мы с Егерхурном мундиры старые финских полков наденем! – тут же придумал Спренгпортен. – Нас сразу и опознают. И поверьте, генерал, ни одного выстрела не прозвучит.

- Заманчиво. – подумал Иван Иванович, - в бой поведет их этот толстый финнляндец, а коль и правда викторию одержим, так мне все лавры достанутся! Давно в отличиях-то не бывали. При Кюро не в счет. Так мелочь. Попугали башкирами, а тут сам Стединк. Про него и императрица наслышана.