Страница 59 из 61
— гремящая рок-музыка, танцы до седьмого пота, блатные песни под гитару у костра, шашлык с вином по средам и пятницам, пьяный телесный пароксизм с девчонками, лихие бесстрашные призывы нечистой силы словами на букву «ч» или «д», презрительные насмешки над тёмными постящимися молящими бабками и теми друзьями, кто успел войти в церковный ковчег. По мере чтения жития святых понимали мы еще кое-что: сколько миллионов душ загубили сатанисты-коммунисты, как по-звериному мучали, пытали кротких беззлобных христиан — за что? За веру в Бога, которую сами растоптали в себе и в сердцах миллионов честных людей. И это «Распни, распни Его!», что орали безумные людишки в Претории Иерусалима, да еще с довеском «Кровь Его на нас и на наших детях!», отправляя стрелу проклятия в будущее — до сих пор звучит по всей земле, включая, увы, и нашу Богом хранимую страну, Святую Русь.
Нас будут затаскивать в рамки теорий по вопросу заработка денег, раздувания славы — короче в политику. Нас будут пугать и нагонять страх (особенно любят они мистический, неподконтрольный даже сильным мира сего).
Да что там! У них — оппонентов — немало возможностей (кроме одной – спасение души) А что у нас? У детей Божиих? Только одно – вера в Бога. Доверие Богу, каждому слову Его. Абсолютная уверенность в Его всемогуществе. И в том, что Он каждого из детей Божиих защитит. А если нет – значит это для нас неполезно.
А как вам этот принцип апостола «Если со мною Бог, то кто против меня?»
Нам повезло — мы созидатели, если хочешь — демиурги. Без нас никуда. И не зря нас соединила и сдружила олимпиада-80 — последний великий проект страны перед развалом.
Эти слова, скороговоркой, пулеметной очередью выпущенной из горячих недр души в сердце моего школьного товарища, разогнали его сомнения, навеянные тем самым противником спасения, их черных лап которого ускользала еще одна потенциальная жертва.
Евгений сделал последний волевой рывок — и вошел в храм. Вошел! Сам.
Пережив «святые 90-е годы» живыми, вступили мы в полосу более-менее спокойных времен свежего века. Фирма вернула себе прежние прибыли, недвижимость и оборотные средства. Интерполовая жизнь друзей также наладилась…
Но пришла беда, откуда не ждали — потеряли форму, отрастили животы, обленились в молитве и стояниях в храме, охладели, опустились, расслабились. Нет, иногда, встречаясь всё реже и реже, пытались «взбутетениться», разъяриться, стимулировать самих себя, но всё это было как-то неубедительно. Расплющив носы о стекло огромного аквариума с морской водой и живностью, перебирая морские фотографии, захлебываясь слезами вперемежку с вином, дергали гитарные струны и ревели, подражая Высоцкому:
«Жил я славно в первой трети Двадцать лет на белом свете — по учению, Жил безбедно и при деле, Плыл, куда глаза глядели, — по течению.»
…Поэтому когда закончились славные безбедные годы, когда вернулись трудности, мы не удивились, а даже с тревогой в душе воспрянули и осторожно обрадовались. По-новому засияла Битловская «Естудэй»:
Yesterday
Я вчера
All my troubles seemed so far away,
Огорчений и тревог не знал,
Now it looks as though they're here to stay.
Вдруг все беды сразу повстречал.
Oh, I believe in yesterday.
Вот бы вчерашний день настал.
Начались наши «troubles», пожалуй, с Димы. Генеральскую дочку перестали удовлетворять заработки мужа, её потянуло в Парижи-Миланы-Лондона. Дмитрия школьный друг, «откинувшийся» из мест заключения, пригласил в фирму подельников. Они скупали бросовые земли за кольцевой, строили коттеджные поселки и распродавали по цене, в 10-15 раз превышающую вложения. Дима наш, как сказал Николай «забурел». Купил себе коттедж о семи комнат с бассейном, лимузин Мерс-600, обвесил жену и себя золотом, запустил модницу в европейские бутики. Его-то самого «братва» ни на шаг от себя не отпускала, заставляла работать по системе «7/24». Так что, когда супруга приехала домой с ворохом шмоток, там жили другие люди, а тело супруга ожидало в морге, где мы с Николаем отмаливали, отпевали, оплакивали покойного друга, сбитого насмерть сумасшедшим стритрейсером, гнавшим свой болид на скорости более 300 км/час. Вдова, фыркнув на всё это печальное торжество, бросилась на шею телохранителя из отцовских офицеров в отставке и отбыла с ним по его местожительству.
У Коли дела тоже пошли не очень ладно — «перестроечные» картины покупать перестали, мастерская разорилась, заказы стали редкостью, да и платили ему сущие гроши. Попробовал он поработать в нашей фирме, но во время его отлучки, технология ушла вперед, техника обновилась, рабочие стали требовательными, капризными, командировки на юг ему не нравились, он боялся потерять свою клиентуру. От переживаний и сопутствующего пития «хлебного вина с селедочкой» у Николая случился инсульт — половина тела потеряла подвижность. Оставшаяся верной гениальному метру постаревшая модель от нечего делать сидела у поверженного тела и только, по словам Николая, наводила на больного тоску. От моих посещений Николая капризно отказался, я ведь приходил к нему без спиртного, запрещенного врачом, но с диетическими продуктами. От исповеди, причастия и соборования его тошнило, при упоминании о таинствах он нервничал, от поездки в Дивеево на святые источники — то же… В общем затух наш друг, зачах, да и помер. На поминках модель объявила о тайном браке с покойным, потрясая свидетельством о заключении брака, о завещании с передачей ей владения квартиры-мастерской со складом картин. Но мне всё это было уже не интересно.
Моя Аня тоже загрустила. Оказывается, в школе с ней случилась первая любовь, она забеременела в шестнадцать лет, под давлением мамы сделала аборт — и теперь не могла иметь детей. Я обещал не оставить её, вылечить церковными средствами… Но с момента признания в нашем доме повисла тишина. Аня смотрела на меня как побитая собачонка. Я обнимал ее, утешал как мог, но моя тихая скромная подруга таяла, часто плакала и, наконец, в один печальный день я вошел в опустевший дом с пустыми шкафами, вешалками, с запиской на столе: «Прости». Спасали меня только упрямая молитва о упокоении друзей, о здравии пока еще живых близких — и работа, работа по системе «7/24».
Правда, от поездок на море отказаться не мог — ведь там служил сын того самого старца Сергия — иеромонах Алексий, который после окончания духовной академии заступил на место славного духоносного отца. Мы с ним продолжили затеянные отцом ежедневные беседы. А однажды в купе моего поезда вошла тихая скромная молодая женщина по имени Аня, сходу ринулась на колени и, обливаясь слезами вперемежку со смехом, объявила о своем возвращении и желании жить со мной и «делать всё, как я скажу». Аня сказала, что мы с ней вымолили ребеночка, ей об этом сказал старец-отшельник из Михайловского монастыря, который видел в тонком сне нас обоих с малыми детками на руках. И стало нас опять двое, потом трое, потом четверо… Как говорится, жизнь обрела очертания.
Мы будем счастливы теперь и навсегда.
Смотрел фильм, в котором прямо на сцене умирает танцор балета. Ради чего? Прыжков и полёта над сценой? Видели ноги танцоров? Это одна сплошная рана, шрамы, уродство, мозоли, а порой и кровь — ради чего? На потеху публике, собственному тщеславию, а в конце, как стихнут аплодисменты, — обрушение в ад… Допрыгался… Занавес. Мутило от фильма, от оскорбительных насмешек главного героя над дочкой и остальными окружающими — признак убийственного тщеславия, гордыни сатанинской.