Страница 60 из 61
И вдруг в конце, во время течения титров — мягко, задумчиво потекла песня. Только она меня примирила с трагическим бессмысленным фильмом. В титрах разыскал название — «Романс» группы Сплин. Скачал песню, погасив телевизор, прослушал, потом еще и еще. Выключил свет, зажег свечу, включил песню — но так и не понял, чем же она меня так зацепила. Особенно вот это — «темно в конце строки», и если бы не завершающие «будем счастливы» — не знаю, ох, не знаю…
И лампа не горит,
И врут календари,
И если ты давно хотела что-то мне сказать,
То говори.
Любой обманчив звук,
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья падает из рук,
Бокал вина.
И черный кабинет,
И ждет в стволе патрон,
Так тихо, что я слышу, как идет на глубине
Вагон метро.
На площади полки,
Темно в конце строки,
И в телефонной трубке эти много лет спустя
Одни гудки.
И где-то хлопнет дверь,
И дрогнут провода
Привет! Мы будем счастливы теперь
И навсегда.
Привет! Мы будем счастливы теперь
И навсегда.
Меня будто подхватил поток тёплой воды и уносил вниз по течению к морю, вверх по восходящим струям в небо, еще выше… Оттуда — то ли снизу от моря, то ли сверху с небес — блеснул прозрачным золотом проникающий луч света. Луч разрастался, улетал вдаль, пронзая огромную крепость, прожигая до черных дымящихся руин, взлетал выше — а там огромное поле, залитое солнцем, убранное цветами, засаженное деревьями цветущих садов, девственных лесов, окружающих дворцы, замки и храмы, деревянные избы и стеклянные небоскребы; поле окаймлено реками, вливающими прозрачные воды в безбрежное сверкающее море — и среди того великолепия множество людей — веселых и печальных, юных и старых, здоровых и больных, светлоликих и темнокожих.
— Что это? — спросил невидимого собеседника, сопровождающего меня.
— Жизнь наша, история, будущее, итог, — последовал ответ, как показалось из глубины моего сердца, из лабиринта мозга.
Услышав таинственные слова, получил нечто вроде ключа, способного открыть любую дверь пространства, строения, книги — всего, что там было.
Что за крепость? Огромная, сверкающая изнутри вспышками выстрелов, лазерами прожекторов, салютом, взрывом. Внутри миллионы людей, наверное, среди них и я, и мои друзья, и мои покойники, вечно живые и навечно погибшие.
Мы на параде, взявшись за руки с транспарантами, мы на собраниях и митингах.
Прыгаем на танцах, вздрагиваем на концертах рок-музыки, обнимаем девочек на скамейках аллеи парка летней ночью.
Стоим в очередях за едой и вином, купаемся в море и в бассейне, грызем жесткий шашлык, едим мамин салат оливье и хрустим тортом наполеон.
Вертим головами на экскурсиях по Парижу и Сочи, печём картошку в остывающих углях костра, ловим карасей, стреляем рыбу и глухарей.
Расстреливаем мишени и врагов, сбиваем истребители, сжигаем танки, суём червонцы залетевшей подруге на убийство ребенка, разбиваем кулаком лицо в кровь другу, заискиваем перед всемогущим подонком-начальником.
Воруем у соседей яблоки, выносим с завода продукцию, а со склада мешки с цементом, выгораживаем себя на допросе, кивая на соседа по камере.
Выпрыгиваем из окна двадцатого этажа на вынесенный соседом диван, затягиваем петлю на шее в надежде нежданного вмешательства, калечимся в аварии.
Зачитываемся хорошими и ужасными книгами, смотрим триллеры и мелодрамы, трясущимися руками заливаем кислое пиво в горящую глотку, пишем стихи и доклады.
Плачем над гробом друга, смеемся на свадьбе врага, рассматриваем личико сына, вынесенного в конверте из роддома, входим под покров храма, вопим «Христос воскресе!», — и засыпаем в стогу сена и в кровати, дергая ногами.
Но эта великая крепость ветшает, падает, разрушается, а на ее месте рождается в муках новое сооружение. Что уцелело, переносим в новостройку, учимся жить по-новому. Мечтаем, выдумываем, лепим новых идолов, узнаем об их лживой сущности, разбиваем вдрызг.
Возвращаемся к старым ценностям, оцениваем на основании опыта бед и приобретений, вторгаемся в область, где чудо есть норма, выслушиваем упреки, уворачиваемся от плевков и ударов бича — и, обдирая руки и плечи, покрываясь шрамами, седея и теряя друзей, прорываемся к свету Истины.
Сейчас кажется, что это случилось давным-давно, но вспоминается так кристально, будто я прямо сейчас сижу за тем столом, похлебывая культовый суп Олега Олеговича. В тот вечер мы втроем с друзьями были необычно печальны и сосредоточенны. Вещий Олег, напротив, блаженно улыбался, повторяя безумно, в растяжку, напевно, каких прекрасных друзей Бог послал ему, в качестве утешения одинокой старости — и вроде припева шептал под нос: «как же я вас люблю». Вдруг Дима, облизав ложку, промокнув губы салфеткой, сказал, потупив очи:
— Вань, сейчас серьезно. Ладно? В случае чего, ты должен продолжить книгу. У меня все не было времени заняться ею серьезно. Сам понимаешь — бизнес, жена, короче, суета-сует, а тут нужно полное сосредоточение на главном. Я тебе передам свои записи, блокноты, диски — как говорится, пусть будет.
— Вот уж одарил меня Господь такими чудесными друзьями, — рефреном вторил Олег Олегович. — Как же я вас люблю…
— Прости, Ванюш, — сказал Николай, — у меня тоже к тебе будет просьба. Я тоже ко-что писал в нашу книгу, да еще нарисовал целый альбом иллюстраций — туда же. Так и от меня прими, на всякий случай. Пусть будут.
— Как я вас люблю, — шмыгал носом старик, убирая со стола.
— Ну, ладно, хорошо, — проворчал я, кивая тяжелой головой. — Приносите, пусть будет. Уж не знаю, понадобится ли, не знаю, что смогу сделать, но ладно.
— Какие хорошие друзья у меня в гостях, — бубнил старик, вытирая тряпкой клеенку. — Как же я вас люблю…
Так уж получилось, что остался в живых из Триады лишь я один. Как ни откладывал работу над «нашей книгой», как малодушно ни заваливал себя работой и семейными делами, а картонная коробка с бумагами от покойных друзей каждый день попадалась на глаза — и словно звала к себе тихими словами: «пусть будет».
Наконец, случился тот знаковый день с прозрачной ночью, когда жена с детьми уехала навестить маму. На меня снизошли мистические ощущения. При этом я не спал, не впал в ступор, а чувствовал бодрость в теле, душе, уме — и понял, что пришло время!
Прежде чем запустить руки в коробку с рукописями, альбомами, дисками, встал на предначинательную молитву, как учил отец Сергий — и перво-наперво пытался разобраться с главной идеей книги. Ностальгия? Учебник выживания? Летопись временных лет? Новейшая история нашего поколения? — Да всё сразу! Тот золотой луч, прожигающий огнем колосса на бетонных ногах, превращая нежить в пепел, освобождая при том всё живое, светлое, доброе — к Истине — вот символ стремления ввысь и роста нежного колоса в нечто огромное и несокрушимое.
И не надо отворачиваться от событий, по которым прошли мы как по ступеням — раз Всемогущий и Всеведающий благословил нас пройти сквозь огонь искушений и познания, значит это необходимо, значит это в конце концов — спасительно. Ведь именно ради этой головокружительной творческой энергии воли Господь ограничил Свое всемогущество на размер нашей человеческой свободы.
Я вернулся внутрь той символической крепости. Снова и снова проживал вместе со всеми события нашей обыкновенной чудесной жизни. Поднимались в черные бездны мертвого космоса — и опускались на зеленую траву земли, мы низвергались в мрачную пучину преисподней — и взлетали в блаженные небесные высоты, где всё — совершенная красота и безбрежная любовь.