Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 31

Но не так, как сейчас.

Хорошо, что на следующей неделе нам придется остановиться. Может, необходимый перерыв поможет мне посмотреть на ситуацию со стороны, и я смогу вернуться к тому состоянию, когда мне не нужно каждую ночь чувствовать тело Джексона, прижимающееся к моему, и его руки, обнимающие меня.

В любом случае, у меня есть более важные вещи, о которых стоит беспокоиться. В течение первых трех дней после начала приема антибиотиков у Молли наметились некоторые улучшения. Я была полна надежд. Я действительно думала, что, может быть, лекарство подействует. Но мне не следовало быть оптимисткой. В конце концов, это не тот мир, где когда-либо смягчаются удары. Последние несколько дней доказали, что мои надежды глупы и наивны.

Молли снова стало хуже, и сегодня утром она в том же состоянии, в каком была до того, как мы начали принимать антибиотики на прошлой неделе.

Я пытаюсь сохранить улыбку на лице, когда проверяю у нее температуру, охлаждаю ее влажной салфеткой, даю выпить немного куриного бульона и принять утренние таблетки.

— Тебе необязательно пытаться одурачить меня, — говорит она слегка надломленным голосом после того, как ей удалось проглотить таблетки. — Я знаю, что дела у меня не очень хорошо.

— У тебя все хорошо.

Она качает головой, ее голубые глаза серьезно смотрят мне в лицо.

— Они не работают, не так ли?

Я пожимаю плечами.

— Мы не знаем этого наверняка.

— Да, знаем. Все в порядке, Фэйт. В любом случае, надежда была лишь небольшой.

— Небольшая надежда лучше, чем никакой. Если понадобится, я достану тебе антибиотики получше.

— Ты не можешь совершать такое долгое путешествие всего лишь в надежде найти то, что мне нужно.

— Еще как могу.

— Джек тебе не позволит.

— Не Джексону принимать это решение, — мой голос холоден, но она поймет, что эти эмоции адресованы не ей.

— Что ж, тебе придется убедить его, если только ты не хочешь рисковать. Вдруг он забаррикадирует тебя в шкафу, чтобы уберечь от опасности, — теперь она почти улыбается.

Я качаю головой и закатываю глаза, стараясь не улыбнуться в ответ.

— Пусть только попробует провернуть что-нибудь в этом роде. Посмотрим, кто выйдет победителем.

Лучше бы я не произносила этих слов. Буквально прошлой ночью я была сверху, оседлав Джексона, пока он тер мой клитор, а я кончала снова и снова. Я краснею при воспоминании, а потом ненавижу себя за то, что была такой глупой.

Может быть, Молли видит что-то на моем лице. Она спрашивает притворно небрежным тоном:

— Как у тебя вообще дела с ним?

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. Ты мне скажи. Просто в последнее время у него, кажется, стала более пружинистая походка, и всякий раз, когда он заходит повидаться со мной, создается впечатление, будто он вот-вот улыбнется.

Я хмурюсь. В последние дни Джексон казался мне примерно прежним. Только по ночам мы чаще занимаемся сексом.

— Джексон не улыбается.

— Я знаю! Вот почему это примечательно. Я подумала, может быть, что-то намечается.

Я снова закатываю ей глаза и останавливаю себя от чрезмерно острой реакции.

— Ничего не намечается. Тебе все мерещится.

— Ладно. Может быть, — она не выглядит убежденной.

— Ты действительно думаешь, что я влюблюсь в такого жесткого, стоического мудака, как он?

— Я думаю, ты очень хорошо его знаешь, — крайне тихо говорит Молли. — И поэтому ты знаешь, что в нем есть нечто гораздо большее, чем это.

В этом она права. Я знаю, что он — нечто большее, чем показывает миру. Точно такой же, как и я сама. Точно такой же, как и все, кто все еще пытается выжить в компостной куче, в которую превратился этот мир после Падения.

Я прочищаю горло.

— В любом случае, это не имеет значения. Прямо сейчас единственное, о чем я забочусь — это о том, чтобы тебе стало лучше. Если мне придется еще раз отправиться за антибиотиками, я это сделаю.

Выражение ее лица меняется.

— Я не хочу, чтобы ты рисковала своей жизнью ради меня, Фэйт. Я не хочу, чтобы кто-либо это делал. Все в порядке, просто отпусти меня.

Мое горло сжимается так резко, что становится больно. Я едва могу проглотить ком.

— Перестань нести чушь. Я не собираюсь тебя отпускать.

***

Я расстраиваюсь, когда ухожу от Молли, и не хочу ни с кем разговаривать, поэтому вместо того, чтобы помогать в саду или со стиркой, я бреду на кухню, где все еще стоит немытая посуда после завтрака.

Предполагалось, что этим займется Лэнгли, но ее вызвали помочь со стиркой, где им понадобилась дополнительная пара рук. Поскольку что-нибудь бездумное — это именно то, что мне сейчас нужно, я наливаю воду в одну из раковин, добавляю немного мыла и принимаюсь за работу.

Я заканчиваю примерно половину работы, когда не могу удержаться от воспоминаний о том, что сказала Молли в конце. О том, чтобы отпустить ее. Я смотрю на раковину, мои руки погружены в мыльную воду, и я закрываю глаза, борясь с волной эмоций, которая накатывает на меня.

Если бы мне было шестнадцать, я бы залилась беспомощными слезами, но сейчас я не плачу. Я вообще не плачу.

Я не уверена, что вообще способна заплакать.

Мне вдруг захотелось, чтобы сейчас была ночь. Чтобы я могла быть с Джексоном. Почувствовать его дыхание, его тело, его руки.

Это часть проблемы, когда дело касается регулярного секса с ним. Я начинаю нуждаться в этом не только для отдыха, но и по другим причинам, и это нехорошо для меня.

Я пытаюсь взять себя в руки, когда чувствую чью-то руку на своей спине.

Люди не прикасаются ко мне. Никто больше не прикасается ко мне, кроме Джексона, и то только в темноте спальни. Поэтому ощущение руки на моей спине заставляет меня ахнуть и дернуться.

Это Джексон. Стоит рядом со мной, положив свою большую ладонь мне между лопаток. Он не встречается со мной взглядом, и это единственная причина, по которой я не отстраняюсь.

Мне нравится чувствовать его руку. Это ненавязчиво. Поддерживает. Придает мне сил, и я нуждаюсь в этом. Мне это необходимо.

Так же сильно, как мне необходимо, чтобы он трахал меня каждую ночь.

И это гораздо страшнее, чем все остальное.

Я стою совершенно неподвижно, внутренне содрогаясь и не в силах отстраниться, пока он, наконец, мягко не спрашивает:

— Как она?

Я качаю головой.

— Нехорошо. Мы потеряем ее, если не получим лучшие антибиотики.

Джексон отвечает не сразу, но природа этого молчания иная. Он собирается возразить. Я знаю это и осторожно отодвигаюсь от его руки.

— Мы должны пойти, — выдавливаю я из себя. — Мы должны.

— Ты действительно хочешь рискнуть двумя нашими жизнями в призрачной надежде, что мы, возможно, сможем спасти одну? Что это за математика такая?

— Это не математика! Она — личность. Она человеческое существо, и она была одной из нас с самого начала. Я не позволю ей умереть, если мы можем что-то сделать, чтобы спасти ее.

— Ты понятия не имеешь, может ли эта вылазка спасти ее, но ты все равно хочешь это сделать, — теперь он суров. Сердит. Я слышу это в его мягком голосе и вижу в глазах, которые, кажется, с каждым мгновением становятся все более серыми.

— Да, я все равно хочу это сделать. Я говорила тебе. Я не собираюсь просто позволять ей умереть. Я не могу.

— Ты потеряла своих маму и папу, Брэда, Рикки, Грету, Даниэль, Монику, Стивена и по меньшей мере двадцать других наших людей здесь. Но теперь ты готова пойти на иррациональные меры, чтобы спасти одну из них?

Я дрожу. Заметно. Я знаю, что Джексон это увидит, но, похоже, ничего не могу с собой поделать.

— Да. Меня не волнует, что это иррационально. Я должна это сделать.

— Тогда скажи мне почему.

Я смотрю на его напряженное, влажное лицо.

— Скажи мне, — хрипло произносит Джексон. — Скажи мне сейчас.

Я открываю рот в ответ на его настойчивость, но, по правде говоря, я понятия не имею, что сказать. Понятия не имею, как объяснить принуждение, которое продолжает толкать меня на это, хотя я никогда раньше не поступала так опрометчиво.