Страница 21 из 132
Я перечитал ее несколько раз и понял две вещи: принцесса действительно за мной следит, иначе откуда бы взялась эта записка? Но я не упущу шанс повидать мою семью. Даже если это игра. Хотя бы издали — я слишком долго не смел об этом даже мечтать.
Поэтому я, уже начав вживаться в новую роль, твердо приказал подать мне карету.
— Конечно, господин, — поклонился мне дворецкий, пришедший вместе с Ори.
Я все еще лежал в постели, мне было очень плохо и стыдно: по правилам следовало проснуться на рассвете и давно уже быть готовым, а я только глаза продрал, да к тому же отдаю приказы.
— Желаете завтракать здесь, господин? Принести вам кофе и газету?
Я тут же вспомнил графа, который каждое утро проводил за кофе и газетой.
— Нет, — торопливо выдохнул я. — Благодарю.
Я также попытался отказаться от завтрака. Несмотря на усталость, есть хотелось безумно; раньше голод удавалось не замечать, но не сейчас — или потому, что я волновался больше обычного, или особняк принцессы и впрямь был заколдован…
— Господин, как можно? — удивился дворецкий. — Вы же волшебник! Прошу вас, завтрак уже готов, это не займет много времени…
Они уговаривали меня вдвоем, снова как ребенка. А когда стало ясно, что я не соглашусь, дворецкий воскликнул:
— Хотя бы кофе!
И отчего-то побледнел, когда я попросил принести мне только воду.
Оказалось, вода стоит на прикроватной тумбочке, а я умудрился и ее не заметить. Ори готовил мне костюм, как настоящий камердинер, и мне стало интересно: кому он служит, когда принцесса не тащит в свой дом спутников? Глядя на меня, он грустно сказал:
— Господин, миледи рассердится, если узнает, что вы морите себя голодом.
Но она еще больше рассердится, если ее дорогостоящий спутник превратится в толстяка.
— Господин, на нас она тоже рассердится. Вам же плохо от голода станет, — добавил Ори.
Я заверил его, что не станет. Он молчал все время, пока я выбирал костюм — что-нибудь наименее кричащее, чтобы не очень бросаться в глаза. Но это было бесполезно: не только цвет, но даже ткани не оставляли на это шансов. Бархат, серебристый мех чернобурки, шелк… Ори еще попытался нацепить на меня одну из тех цепей из шкафчика на туалетном столике. «Но как же, господин! В Нуклии…»
И словно невзначай поставил передо мной фруктовую тарелку, пока причесывал. Половину из того, что было в тарелке, я раньше видел только на картинках, но, конечно, не стал пробовать. Честное слово, это было даже смешно. Если госпожа так хочет, пусть сама прикажет мне завтракать, а пока я буду действовать по своему усмотрению.
Карету действительно подали — без Королевского герба на этот раз, к счастью. Она стояла у парадного подъезда, и лакей открыл дверь еще до того, как я по привычке сам к ней потянулся.
Внутри было на удивление тепло. Я прислонился лбом к обшитой мягким бархатом стене у окна и закрыл глаза. Мне очень хотелось спать, и у меня болела голова.
В последний момент в карету забрался Ори. Он тяжело дышал.
— Простите, господин, я опоздал!
Я уставился на него, полагаю, не слишком дружелюбно, потому что он отодвинулся подальше и сбивчиво объяснил:
— Я должен вас сопровождать, господин. Вдруг что-то понадобится?
— Госпожа приказала за мной следить?
— Сле… Нет, господин, что вы!
Я отвернулся к окну. Конечно, приказала. Не думал же я, что она так просто меня отпустит. Раз сама не может или не хочет со мной поехать и наблюдать, конечно, ей понадобится подробный отчет.
— Простите, господин, — повторил Ори.
Я покачал головой. Я не обвиняю его: он слуга, как и я. Все мы пляшем под дудку хозяев.
День выдался морозным и солнечным. Свежий снег сиял ярко, а холод просачивался в карету — или я дрожал от волнения? Руки в перчатках леденели, пока я бездумно смотрел на белые поля, и я не заметил даже, как Ори укрыл меня пледом. Но теплее от этого не стало.
Два года назад я оставил Тину и мать в съемном доме на северной окраине столицы в одном из бедных районов. На мамино имя с доверенностью на Тину был открыт счет в Королевском банке, куда переводились деньги. Наверное, мама распорядилась ими с умом, потому что адрес, который оставила мне принцесса, вел в один из благополучных, пусть и отдаленных от центра, районов столицы. К тому же рядом с художественной школой. Я боялся поверить, что все настолько хорошо.
— Господин, вы точно не голодны? Если пожелаете… — начал было Ори, но я смерил его взглядом, и он замолчал.
Что за одержимость едой у слуг принцессы? Не понимаю.
Кварталы среднего класса: торговцев, ученых, клерков, банкиров — не блещут роскошью, как поместья аристократов. Здесь все основательно, добротно и серьезно. Колеса кареты застучали по брусчатке — от снега дорогу здесь чистили. Блестели витрины магазинов, не украшенные ничем, кроме самого товара. Горели фонарями застекленные веранды ресторанов.
Из ателье, совсем не похожего на замок в миниатюре и, конечно, без лент, бантов и королевских звезд на стеклах — Лавиния сюда и ногой бы не ступила, — выпорхнула стайка девушек в одинаковых коричневых пальто. Двое из них несли рулоны ткани, третья — тонкий квадратный футляр едва ли не больше ее самой. А четвертая…
Четвертую я узнал.
Я оставлял Тину больным угловатым подростком. Ей было четырнадцать, но тогда она казалась младше года на три — так высушила ее болезнь. Она уже начинала задыхаться, а по утрам пылала, как печка, а потом шутила, что об нее можно греться — и нет нужды тратиться на уголь.
Сейчас ей было шестнадцать, она улыбалась, и ветер трепал золотые — темнее и, конечно, длиннее, чем у меня, — пряди волос, выбившиеся из-под ее шапки.
На дрожащих ногах я выбрался из кареты и прошел к ателье, глядя Тине вслед. Ее подруги о чем-то смеялись, и та, что с футляром, весело им размахивала.
Я смотрел, как она уходит, и понимал, что не смогу ее позвать.
Два года назад я оставил документы на кухонном столе — там их непременно нашли бы — и ушел раньше, чем мать спустилась готовить завтрак. Я не попрощался: они бы меня не отпустили. Мать сказала бы, что есть другой выход, что мы непременно его найдем.
Она ошибалась: выхода не было, чуда не случилось и нам никто не помогал, а Тина умирала. Что мне оставалось?