Демон в полдень

Я резко откинула одеяло и села. Голова мгновенно закружилась, а к горлу подкатила горечь, но это было не так важно.

— Откуда ты знаешь, что их отец и мой отец — это один и тот же человек? — мой голос задрожал. То ли от прикладываемых усилий не заорать, то ли от едва сдерживаемых слез. — У тебя есть тест ДНК? Или может быть, у тебя есть признание этого человека? Возможно, он притаился за дверью, а сейчас зайдет и поведает мне правду о моем появлении на свет?

Хасан молча и терпеливо выслушал меня, а потом также молча потянулся к детективу, который он читал пока я спала, и раскрыл книжку на середине. Там, между страниц лежала бумажная фотография. Он вынул её и протянул мне.

Это была старая, местами помятая черно-белая фотокарточка с истрепавшимися уголками. Такие делали лет тридцать — сорок назад. На ней — трое мальчишек десяти-двенадцати лет, стоящие на берегу реки. Короткие шорты, открывающие вид на тощие и разбитые коленки, и местами порванные майки позволяли предположить, что фотографировались они летом. То ли во время какого-то похода, то ли просто во время вылазки к реке. Мальчишки позировали как взрослые — не в обнимку, а положив друг другу руки на плечи. И весело улыбались, смело глядя в камеру.

— Что это? — недовольно поинтересовалась я, помахав карточкой в воздухе.

— То, что ты искала, — хмыкнул Хасан и встал, направившись к бару. — Выпить хочешь?

Я оторопело помотала головой.

— Уверена? Насколько мне известно от Игната, после ухода из группы твоя основная карьера — алкогольная.

— От Игната? — машинально повторила я, а потом взвизгнула: — Так вот как Сашка меня нашел!

— А ты не знала? — криво усмехнулся Хасан, откупоривая запотевшую бутылку с пивом. — Твоё местонахождение не было для него тайной с тех пор, как…да вообще никогда.

Мы замолчали. Я пыталась уложить в своей голове информацию о тотальном преследовании, а Хасан пил. Но продолжалось это недолго. Вскоре он вновь подошел ко мне, забрал фотографию, которую я все еще зажимала в руке и, взглянув на снимок, с ностальгией улыбнулся.

— Это было лучшее время в моей жизни. Вот это я, — он ткнул пальцем в стоящего по середине смуглого парнишку с забавно торчащей к верху прядкой волос надо лбом. — Никогда не мог усмирить эту прядь. Чтобы я не делал — она все равно топорщилась вверх, словно гребень у петуха. Но повзрослев, я все-таки нашел способ её победить, — и он довольно провел ладонью по своей коротко-стриженной макушке. — А это братья Димитровы, — он указал на стоящих рядом ребят. — Тот, что справа Тамир, а справа — Гаспар.

— Какое-то знакомое имя, — припомнила я. — Кто это?

— С братьями Димитровыми мы знакомы с самого детства, — Хасан поправил трубку капельницы и устроился на краю моей постели. Почему-то вдруг показалось, что ему требовалось быть поближе ко мне. — Я даже не помню, когда именно мы познакомились. В большинстве моих детских воспоминаний присутствуют Тамир и Гаспар. Родные братья с разницей в два года. Из них двоих Тамир — старший. Они жили по соседству от нас. Буквально напротив, только улицу перейти. Наши матери очень близко общались. Да и все мы были как одна семья. Все праздники проводили вместе, все дни рождения и даже именины. А потом что-то произошло. И семья Димитровых в одну ночь просто собрала свои вещи и уехала. Они не оставили ни адреса, ни телефона. Ничего. Наше общение оборвалось в одну секунду. Для меня, семнадцатилетнего пацана, это стало большим потрясением. Потерять двух лучших друзей сразу, почти братьев. Я стал допытываться у матери, что случилось и когда они вернутся. Но каждый раз, когда я заговаривал о своих друзьях, на её глаза наворачивались слезы и она стремительно отворачивалась, а после и вовсе запиралась в спальне. Когда ситуация повторилась несколько раз, ко мне подошел отец, отвел меня в сад, посадил на скамейку у старой яблони и попросил никогда больше не заговаривать об этих людях. Он сказал, что они начали новую жизнь. И нам больше в ней нет места, а потому надо просто идти дальше. Это стало первым болезненным жизненным уроком, который мне пришлось усвоить — люди всегда уходят.

Он помолчал, глядя в пустоту. А после так же отрешенно продолжил:

— Но жизнь — забавная штука, Фима. Через пять лет мы встретились. На войне. Мы были в разных отрядах. Я — в штурмовом. Гаспар и Тамир оказались участниками разведывательного формирования. Во время выполнения одного из боевых заданий они попали в западню к противнику, и нас отправили их вызволять.

Взгляд Хасана, устремленный куда-то сквозь меня, затуманился.

— Это был страшный день. В засаде оказалось больше боевиков, чем предполагалось ранее. Боезапасы быстро закончились. И когда пуль больше не осталось пришлось идти в рукопашную. Мы потеряли больше половины своих бойцов. Шестеро из оставшихся в живых десятерых человек были ранены. Я был уверен, что тоже не переживу тот день. Но пришел в себя в госпитале. Без одной почки, которую пришлось удалить после ножевого ранения. А на соседней со мной койке лежал Гаспар — бледный, осунувшийся, с затравленным взглядом, но живой. Его голова была перебинтована, а правая рука время от времени дергалась…

— О, Боги…, — прошептала я и тут же прикрыв рот рукой. И в этот раз я была уверена зачем — чтобы не завопить от понимания ужасной правды. — Так это же…

— Да, ты все правильно поняла, — жестко промолвил Хасан, подтверждая ужасную догадку. — Гаспар, которого знал с детства я и с которыми в своем время познакомилась ты — один и тот же человек. Он стоит слева на фотографии. А вот это, — Хасан берет с тумбочки газету и швыряет мне на колени. — Его старший брат.

Я опускаю взгляд и вижу на передовице большое количество текста, сопровожденного не менее большой фотографией. На ней крупным планом был запечатлен высокий крупный мужчина в дорогом костюме сидящий за красивым письменным столом в кабинете. За его спиной флаг страны и герб.

Глава 39

— Глава? — одними губами шепчу я, словно пребывая в оцепенении.

Хасан кивает. А затем снова встает и отходит к окну, застывая у него.

— Мы вернулись домой вместе. Наши контракты закончились, но мы так долго пробыли на войне, что понятия не имели, как жить на гражданке. Это было странно — просыпаться каждое утро в своей спальне под звон будильника, а не под зычную команду к подъему. Спускаться в пустынную кухню, включать чайник и, в ожидании пока закипит вода, готовить себе завтрак. А потом есть в одиночестве, тупо уставившись в беспрестанно болтающий телевизор. Приходилось опять учиться всем тем социальным навыкам, которыми обладают обыкновенные люди. Делать заурядные вещи — покупать продукты в супермаркете, сдавать вещи в прачечную, выносить мусор, здороваться с соседями, ходить на работу к восьми и возвращаться домой к семи. Да, — насмешливо хохотнул Хасан, — ты представляешь? Я устроился на обычную отупляющую гражданскую службу! Работал охранником в частной школе. Каждый день смотрел на этих избалованных богатых деток, похожих на меня в детстве, и вспоминал тех детей, которых видел на войне. Похожих на зверьков — тихих, собранных, осторожных. И с пугающе взрослыми осознанными взглядами. Именно их глаза пугали меня больше всего. Потому что дети не должны смотреть на этот мир так — глазами хорошо поживших стариков. С усталостью, пониманием и болью.

А потом Хасан вдруг резко повернулся ко мне и сказал:

— Именно это привлекло меня в тебе. Когда мы встретились в первый раз у тебя был точно такой же взгляд.

Я открыла рот, чтобы что-то ответить, но не смогла произнести ни слова. Но Хасану и не требовался мой ответ. Он вновь отвернулся.

— Мне было тошно от той работы. Мне было тошно от мира, который слишком сильно изменился. А может быть, слишком сильно изменился я. Родителей к тому времени уже не стало. Вернее, отец скончался в тюрьме за полгода до моего возвращения, а мама так и не смогла справиться со своей душевной болезнью, вызванной сначала посадкой отца в тюрьму, а после, его смертью.