Черный цветок

Есеня шел по лесу долго, изредка посматривая на звезды – ясной ночью он бы не заблудился, звезды он изучил хорошо и мог по ним безошибочно определить время. Наконец, чащоба вокруг него стала такой непролазной, что он решил остановиться у маленького пруда с черной водой. Ему хотелось пить, поэтому место он нашел подходящим. Комары, вившиеся вокруг головы на ходу, набросились на него целой тучей, стоило только остановиться ненадолго. Об этом Есеня не подумал – в городе комаров не было вообще, а на краю леса они не проявляли такой злости. Он сорвал ветку, и, отмахиваясь от назойливых тварей, начал изучать обстановку. Спать все еще не хотелось, сидеть было невозможно, а босые ноги, исколотые и избитые о лесные дорожки, ныли и требовали отдыха.

Через час непрерывной работы веткой Есеня понял, что жизнь в лесу – это чересчур романтично, и отправился искать место посуше. Но, куда бы он ни шел, комаров не убывало. В конце концов, он догадался залезть на дерево и посмотреть, нет ли поблизости какого-нибудь лесистого холма, где, наверное, комаров будет поменьше. Холм он увидел так далеко на горизонте, что отчаялся добрать до него к утру. Но на дереве, как ни странно, комаров поубавилось, и Есеня понял, что может его спасти. Елка, которую он выбрал, явно не подходила для того, чтобы на ней отдохнуть – слишком шершавая и колючая, да и ветви ее клонились вниз, сидеть на них было неудобно. Он осмотрелся еще раз, и увидел неподалеку подходящую сосну – она стояла на краю поляны, и разрослась в сторону открытого пространства густыми и длинными ветвями.

Вот тут-то и пригодилась простыня – Есеня взобрался наверх, с трудом преодолев часть ствола, где не было сучков, и привязал ее к раскидистым ветвям за четыре угла. Риск только придал ему азарта, впрочем, плотная ткань и крепкие узлы выдержали его вес. Шевелиться в этом гамаке возможным не представлялось, но после комариного ада и долгого путешествия Есеня нашел свое ложе роскошным. И все было бы ничего, но через полчаса он так замерз, что у него начали стучать зубы.

Он заснул только после того, как солнце стало пригревать его правый бок, а проснулся ближе к полудню, с опухшим лицом и заплывшими глазами. Очень сильно хотелось есть. Настолько сильно, что живот иногда скручивало болезненными спазмами. Он не ел без малого двое суток, если не считать кружки молока и выпитого в изобилии пива. Но и пиво в последний раз случилось позавчера.

Есеня почувствовал себя несчастным, голодным и одиноким. Никто его не любит, никто не найдет его в этой глуши и не принесет поесть. Мысль о путешествии к тетке, маминой сестре, уже не казалась ему абсурдной. Но деньги он отдал Сухану, а идти туда придется пару дней. Да он умрет от голода за это время! И явиться к тетке с пустыми руками, наверное, было не совсем хорошо.

Мысль о том, что он совершенно один здесь, в глуши, почему-то напугала его. Ночью, спасаясь от комаров, он не подумал о зверях, которых запросто мог встретить. Но не это показалось ему страшным. Просто... если с ним что-то случится, никто не поможет. Если он всего лишь сломает ногу и не сможет идти, он умрет тут, умрет по-настоящему. И никто его не найдет. Если он провалится в болото по колено, то никто не подаст руки и не протянет палки. И он утонет. От этих мыслей защипало глаза, и Есеня понял, что сейчас разревется, как девчонка. Ну и пусть. Никто не увидит. И никто никогда не узнает, что он, Балуй, плакал от страха и одиночества, оставшись в лесу всего на одну ночь.

Есеня пробрался в город через один из потайных лазов, которые были известны ему в изобилии – под старым дубом прогуливался стражник, и Есеня не знал, кого подозревать в предательстве. Сестренка не могла такого сделать – все же родная кровь. Может, Чаруша? Обиделась на него и рассказала страже. Интересно, чего ее потянуло за ним в лес? Приключений, что ли, захотелось? У девчонок скучная жизнь – рукоделие да кухня. А может и Сухан. Тот еще маменькин сынок – влетело за простыню, он и раскололся. Есеня собирался забрать у него деньги, поесть и после этого подумать как следует, так ли ему нужен теткин хутор или комариный лес. Впрочем, в тюрьму ему вовсе не хотелось, хотя потом можно было бы хвастаться всем и каждому, что он там сидел.

Есеня, не таясь, добрался до дома Сухана, подпрыгнул и заглянул через забор. Товарища он не увидел, зато его сразу заметила мать Сухана, подметавшая двор. Лицо ее исказилось до неузнаваемости, и она не то что бы закричала – взвыла, указывая пальцем на голову Есени, торчащую из-за забора. На ее крик из дома выбежал отец Сухана, стеклодел Надей, бледный и перепуганный. Есеня не понял, чего они так волнуются, и хотел об этом спросить, но Надей замахал на него руками и зашипел:

– Вон! Вон отсюда! Быстро! Чтоб духу твоего здесь не было!

– Чего такое-то? – все же спросил Есеня – висеть на заборе было неудобно.

– Я сказал – убирайся! – рука Надея потянулась к чугунному горшку, из которого кормили собаку.

Есеня не стал дожидаться, когда горшок полетит ему в голову. Может, зайти к Звяге? Может, он объяснит, чего на него так взъелись родители Сухана? Сухан и Звяга жили по соседству, Есеня пошел вдоль окон Сухана по улице, как вдруг услышал стук в стекло над головой – из-за закопченного стекла на него смотрела зареванная рожа товарища. Тот приложил палец к губам и начал открывать окно, стараясь делать это как можно тише.

Есеня помог ему выбраться на волю, и они бегом припустили вдоль по улице.

– Надо спрятаться где-нибудь, – запыхавшись, выдохнул Сухан, когда они оказались там, где их голосов не могли услышать его родители.

– Чего случилось-то?

– Пойдем, к Бушуюхе в сарай залезем, там нас не увидит никто... – Сухан нервно оглянулся по сторонам.

Бушуюха, старая бабка, давно похоронившая мужа и не нажившая детей, не очень заботилась о своем имуществе, и залезть к ней во двор труда не составляло. Они прокрались в ее сарай задами, и плюхнулись в старое, слежавшееся сено – после гамака на дереве, Есене оно показалось мягким и уютным.

– Ну давай, не томи. Чего там такое?

Сухан набрал в грудь побольше воздуха и хотел что-то сказать, но не выдержал и расплакался.

– Ты че? – не понял Есеня.

– Ща, погоди. Я щас. Я только...

– Да ладно, не реви... – Есеня не стал над ним смеяться – он сразу почувствовал что-то нехорошее.

– Звяга... К нему первому стражники пришли, мать моя услышала и меня в сундук спрятала. Рано утром, спали еще все, – Сухан всхлипнул и размазал слезы по щекам.

– Ну?

– Ему руку сломали. Я в сундуке сидел, окна все закрыты, я и то слышал, как он кричал... – Сухан вздрогнул, и слезы снова побежали у него по щекам, – сломали молотком – его мать моей рассказала. А потом крутили. Звяга... Ты не подумай про него плохо... он не хотел. Но ты представь себе, как это...

– Да я ничего про него плохого не думаю... – прошептал Есеня – мурашки пробежали у него по спине, он закусил губу – Звягу было жалко до слез.

– Он им рассказал, что ты к старому дубу пошел прятаться, и что сестренка тебе денег дала на дорогу, и что мать тебе велела на хутор идти к тетке.

– А ты откуда знаешь?

– Мать рассказала, – Сухан шмыгнул носом.

– А Звяга?.. Он как? Его в тюрьму забрали?

– К лекарю увели. Когда в себя пришел. Меня дома заперли, стражникам сказали, что я гуляю где-то. Но им уже не очень надо было, поэтому они не стали меня искать...

– А мои как? Не знаешь? – Есеня вдруг испугался. А что если они так же с мамой... или с сестренками...

– Откуда? Я же дома сидел, говорю, заперли меня.

– Мне надо к ним сходить, – он начал выбираться из сена, но Сухан схватил его за рубашку.

– Куда? Ты с ума сошел? Давай я сбегаю, узнаю.

– Не. А если тебя поймают? Погоди.

– Да чего им теперь меня ловить, если им Звяга все уже рассказал?

– Кто их знает, – упавшим голосом сказал Есеня, сел и обхватил колени руками. Он бы не стал признаваться самому себе, как страшно ему стало. Если со Звягой, который ни в чем не виноват, поступили так жестоко, то что же сделают с ним, когда поймают?