Черный цветок

– Вот это да! – выдохнул он.

– Что тебе так понравилось? – скептически поинтересовался Избор.

– Девки, – Есеня облизал губы, – это тоже ты сам рисовал?

– Это называется «пастораль», – вздохнул Избор, – и я такого не пишу.

– А корыто зачем?

– Это ванная комната. Тут моются. Раздевайся, вода еще не остыла.

– Моются? – Есеня озадаченно посмотрел вокруг. Однозначно, благородные не вполне нормальные люди.

– Да, моются, не вижу в этом ничего удивительного. Или ты никогда не мылся?

– Мылся, конечно.

– Раздевайся, я наберу тебе воду.

– Да зачем? Сейчас обратно полезем, опять весь испачкаюсь.

Избор остановился и присел на край ванны.

– Обратно? Я... я не подумал об этом. Мне даже в голову это не могло прийти. Как странно. Я так хотел свободы, а когда у меня появляется реальная возможность, я не знаю, что с ней делать... Как странно.

– Да я вообще не понимаю, почему ты не высадил эту раму и не ушел, – пожал плечами Есеня.

– Действительно... Но ведь высоко? – лицо Избора было задумчивым.

– Да две сажени до террасы, а потом лестница. Можно подумать, здесь я живу, а не ты! – Есеня хохотнул.

– Послушай, а медальон все еще у тебя? – неожиданно спросил Избор.

– Я его спрятал, – Есеня хитро прищурился.

– Почему? Зачем? Почему ты не отдал его страже?

– Ну, не они мне его дали, не им и забирать. А надо было?

– Нет, конечно, не надо. Ты что, хотел получить от меня деньги?

– Да зачем мне твои деньги! Золотой и разменять-то трудно, не то что потратить. Дал бы тогда серебряник, вот я бы развернулся!

Избор посмотрел на него с жалостью, но все же продолжил расспросы:

– Тогда почему? Я не понимаю.

– Что почему? Почему не отдал страже? Сказал же – не они мне его давали.

– Это что – кодекс чести? – усмехнулся Избор.

Есеня не понял, что тот имеет в виду, и равнодушно посмотрел в потолок. Избор поднялся, засунул руки в карманы халата и вышел в большую комнату.

– Знать бы, сколько осталось до рассвета...

Есеня пожал плечами и подошел к окну, выходящему на север.

– Ну, примерно два часа. Сейчас четыре с четвертью.

Избор остановился у окна рядом с ним и долго всматривался в темноту.

– Я думал, ты увидел часы на башне. Но башню отсюда не видно. Откуда ты знаешь, что сейчас четыре с четвертью?

– Знаю, – пожал плечами Есеня, – вон там, на севере, яркая звезда, видишь? Она всегда на севере. А остальные вокруг нее движутся. А дальше – дело техники.

– А тот, кто научил тебя определять время по звездам, не сказал тебе, как эта звезда называется?

– Меня никто не учил. Откуда мне знать, как она называется? – Есеня почувствовал что-то вроде укола. Почему этот человек все время хочет его задеть?

– Но ты ведь умеешь, значит, тебя кто-то учил?

– Я же сказал – никто меня не учил! Чего, непонятно что ли? – он отошел от окна. Ему было неуютно. Слишком чисто, все сверкает, страшно ногами на пол наступать, и этот Избор говорит с ним так, как будто Есеня – полное ничтожество. А сам-то? Не догадался раму выломать... Надо уходить отсюда. Спросить про медальон, и уходить. Но спрашивать про медальон он почему-то боялся – вдруг Избор снова начнет над ним издеваться? Надо с ним поосторожней.

– Пойду я, – угрюмо сказал Есеня и вышел в комнату с открытым окном. Зачем он вообще сюда забрался? Только промок напрасно, а на улице ветер, и ночи становятся холодными. Скоро осень...

– Погоди. А зачем ты вообще сюда залез?

– Захотел и залез, – ответил он и тут увидел уголок с махоньким озером между сосен: настоящие скалы, настоящая трава, только все совсем маленькое, – ух ты! А это что?

– Нравится?

– Ага, – Есеня на секунду забыл, что решил быть с Избором осторожным.

– И что тебе понравилось здесь? Девок, вроде, нет.

– Ничего, – он отвернулся от волшебного уголка и решительно подошел к окну.

– Ты что, обиделся? – рассмеялся Избор.

– Нет, – коротко рыкнул Есеня и приоткрыл окно. Холодный ветер окатил его с головы до ног: мокро.

– Погоди. Ты мне так и не сказал, зачем ты приходил.

– И не скажу, – Есеня забрался на подоконник.

– Послушай... Я не хотел тебя обидеть, честное слово, – Избор не двинулся с места, будто боялся его спугнуть, как зверька, который может убежать от одного неосторожного движения.

– Какая разница, хотел или не хотел, – проворчал Есеня.

– Мне... мне надо пойти с тобой.

– Зачем?

– Я должен закончить то, что начал. Погоди, я переоденусь.

– Ладно, – снисходительно вздохнул Есеня и слез с подоконника.

Жмур. К разбойникам

Кузнец Жмур сидел в лавке Жидяты и пил третью кружку чая подряд. Никогда ему не хотелось напиться так отчаянно, но организм его не принимал спиртного.

– На, возьми, погрызи... – Жидята подвинул ему вазочку с орехами в меду.

– Да не нужны мне твои сласти! – Жмур хлопнул по столу ладонью.

– Давай-давай. Помогает.

Жмур сжал кулак и снова ударил по столу.

– Мало я его драл? Все как об стенку горох, все бестолку! Волчонок проклятый! Что я сделал не так, Жидята? Почему он так и не понял? Сидел бы тихо, не высовывался, и все было бы хорошо.

– Он такой же как ты, только и всего, – вздохнул Жидята.

– Вот именно! Ну что мне надо было сделать? Что еще? Сильнее драть или чаще?

– Да не помогло бы. Учить его надо было, чтобы все баловство в ученье пошло.

– А я что, не учил?

– Да чему ты мог его научить? Молотом махать? Ты что, не видел, каким он растет? Ты что, не видел, как он звезды считает, как он чертежи рисует?

– В том-то и дело, что видел! Видел! И к чему это привело? Я с самого начала знал, чем это кончится! Звезды он считает! Досчитался! – рявкнул Жмур, и добавил почти шепотом, – Что он сделал, а? За что его ищут?

– Знаешь, я могу и ошибиться. Но в городе рассказывают, будто у благородных пропал медальон. Тот самый. Ты его видел, в отличие от меня. Благородный Избор под домашним арестом, и вся стража в городе ищет только медальон. Я думаю, это Избор его украл. И спрятал.

– А мой-то паршивец причем?

– Может, он с Избором виделся, может, помог ему в чем-то. Иначе они бы с ног не сбивались.

Жмур подумал немного и вздохнул. Если Жидята прав, есть только один выход.

– Знаешь, у нас история была дней десять назад... Он мне золотой не принес, который ты ему дал за булатный кинжал.

– Да он его попрошайке отдал, – засмеялся Жидята, – весь базар об этом говорил. Обвела дурачка вокруг пальца, стерва.

– Правда? Я думал, потратил на что-нибудь.

– Да на что он может золотой потратить, подумай сам!

– Не в этом дело. Я его тогда из дома вышвырнул, и сказал без денег не возвращаться. Он две ночи где-то околачивался, а вернулся и отдал мне золотой. Где он его взял? А главное, стража тогда в первый раз приходила, его еще дома не было.

– Вот что я тебе скажу: золотой ему мог дать только благородный. Наверное, Избор отдал ему медальон и велел спрятать, и денег заплатил.

– Да надо было сразу страже его вернуть! Он что, совсем дурак у меня? – Жмур привстал.

– Это тебе так кажется. Не забывай, какой ты, и какой он. Сам в шестнадцать лет отдал бы что-нибудь страже, а?

Жмур опустил голову. Его жизнь разделили на две половинки, и он с трудом мог вспомнить ту, первую. Он помнил, как померкли краски, как захлопнулись двери, как погасло что-то внутри. На место противоречий и жгучих желаний пришло умиротворение. Он чувствовал, что счастлив. Он и теперь думал, что счастлив. Он любил свою жену, своих детей, ему нравилась его работа, он гордился своими успехами: тем, что все его уважают, здороваются на улице. Благородный Мудрослов считал его лучшим кузнецом в городе. О чем он мечтал до этого? Перевернуть мир? Переделать его по своему образу и подобию? Теперь это казалось мелким, смешным. И его жизнь среди вольных людей – опасная, кровавая – не шла ни в какое сравнение с уютным домом.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.