Граф в поезде

— Должно быть, это было так одиноко, — сочувствовала она, положив подбородок на его грудь.

Он вызвал слабую улыбку, которая, должно быть, подразумевала веселье, но не достигла цели.

— Я никогда не нуждался в компании, — хвастался он, скорее по привычке, чем из гордости, подумала она.

— Да, но разве ты не находишь, что иногда переполненная комната — самое одинокое место на свете?

Он заправил ее волосы за ухо, поглаживая маленькую прядь возле мочки.

— Перестаньте заглядывать мне в душу, миледи, особенно когда я пытаюсь обнажить ее вам. Иногда мне кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам себя знаю.

Движимая быстрым порывом, она нежно поцеловала его в щеку.

— Итак, вы отправились в море в поисках счастья, — подсказала она.

Он пристально посмотрел на нее, прежде чем продолжить.

— Фортуна нашла меня на Дьявольской панихиде, где я довольно быстро поднялся по служебной лестнице, доказав свою полезность Ладье. В конце концов у нас образовалась дружеская связь. Грач насильно добивался вещей, и я весьма наслаждался этими вещами. Для меня пиратство началось, как прилив жизнеутверждающего веселья. Свобода никого не называть королем и ни одну страну своим домом. И потом, речь шла о чем-то большем, чем я сам. Месть той самой системе, которая все еще отнимала свободу у других. Моря — такое опасное и дикое место… не только из-за природы, но и из-за людей, которые перемещают товары по всему миру. Именно трагическая история Грача, так сильно привязала меня к нему. Это подводит нас к рассматриваемому предательству, — сказал он, кажется, заметив, как смущение наморщило ее лоб. — Чего Грач не знал — чего я ему никогда не говорил, — так это того, что он стал мне братом. Мы планировали отправиться за этим древнеримским сокровищем, тайником Клавдия, на край света, а затем удалиться в рай. Мы даже говорили о том, чтобы сделать именно то, что я делаю сейчас: найти ублюдков, которые зарабатывают на жизнь сломанными спинами шанхайских мужчин, и помочь им покинуть этот мир, начиная с твоего покойного мужа.

Внезапно для Вероники все обрело смысл… и она сама закончила рассказ.

— Но вместо этого он нашел Лорелей — и меня — и тем самым связался со своим прошлым и братьями, которых он там оставил, ни один из которых не любил ни тебя, ни его пиратскую жизнь.

Его челюсть напряглась, когда он опустил ее, проверяя ее оценку.

— Я знал, что в жизни, которую он собирался построить с Лорелей, Блэквеллом и Каттером, не было места ни мне, ни остальной команде «Погребальной песни Дьявола». Будущее, к которому мы стремились, быстро исчезало, и… и я сделал что-то радикальное, чтобы – я не знаю – вырвать его из всего этого, я полагаю. Но Лорелей никогда по-настоящему не угрожала опасность, я просто подумал, что если я возьму ее с собой, чтобы найти тайник Клавдия, он увидит ее рядом и поймет, что такое сокровище на самом деле.

— Что он и сделал, — мягко сказала она. — Только не так, как ты намеревался.

— Я никогда не понимал решения, которое он принял…— Он поднял руки, пока они обе не обхватили ее подбородок с бесконечной нежностью, его глаза были яркие и пылкие, когда он смотрел на нее.— До настоящего времени.

Eleven

Поцелуй был поцелуем равной страсти и взаимной потребности.

Вероника не могла сказать, кто из них сделал первый шаг и как отреагировал на него. Их рты просто встретились. Слились.

И остальное, казалось, последовало за ним. Их туловища, бедра, ноги…Сердца.

Мужчина под ней больше не был созданием обаятельным и веселым, озорным и злым. Он был настоящим. Человек с тайной глубиной и способностью к глубокому состраданию. Он обнажил ей эту часть себя, и это каким-то образом заставило ее захотеть увидеть больше.Чтобы увидеть всё.

Пока они пожирали друг друга, ее пальцы нашли пуговицы его рубашки и начали беспокойно дергать их, освобождая их одну за другой.

Его руки зарылись в ее волосы, а гортанный стон подгонял ее дальше.

Наконец она расстегнула рубашку, обнажая безупречно вылепленный торс, усыпанный волосами, лишь немного темнее его гривы. Ее пальцы скользили по натянутой коже, вызываемые почти электрическим ощущением, которое пробежало по всему ее телу, тяжело и жестко приземляясь в ее сердце.

Отстранившись, она прервала поцелуй, на мгновение очарованная блеском на его опухших губах, когда он смотрел на нее восторженным взглядом. Неподвижный. Бдительный. Словно она была кроликом, который мог броситься в подлесок при первых признаках опасности.

Осмелевшая, Вероника провела обеими руками по его широким плечам и провела по холмам мышц на его груди и нижней части тела, открывая впечатляющие изгибы на его туловище.

Сухожилия его шеи напряглись и согнулись, челюсти сжались и заскрежетали от сильной потребности.

Сделав паузу, Вероника взглянула на выдающийся бугор, натягивающий его брюки.

Больше никогда. Однажды она поклялась. Никогда бы она не легла под мужчину и не позволила бы ему дергаться, потеть и вливать в нее свое семя. Никогда больше после этого, она не будет чувствовать себя каким-то мусорным баком, лежа на кровати в луже собственных слез и стыда.

И все же, похоже, сегодня наступил день нарушения этих обетов. Она также пообещала никогда не становиться на колени перед мужчиной и наслаждалась каждым моментом, когда он был у нее во рту. Его запах, его вкус, его жар, объем и форма. Его окружность соответствовала его собственным внушительным размерам, и все же она не боялась. Она не боялась…

Внутри нее зажигались мириады эмоций. Возбуждение, волнение, любопытство, надежда…Но ни единого намека на страх.

Она почувствовала вкус океана на его губах, когда он после того, что она сделала с ним поцеловал ее. И он тоже почувствовал вкус своего освобождение, задержавшийся на ее языке. Их союз создал пьянящую смесь вкусов и эротической деликатности, которые, несомненно, дополняли друг друга.

Ее тело так идеально прилегало к нему, мягкое и округлое, тогда как его плоскости были твердыми и не податливыми.

До сих пор он превосходил все предыдущие ее взаимоотношения с мужем, единственным мужчиной, с которым она была близка. Сможет ли он доставить ей удовольствие и изнутри?

— Я так сильно хочу тебя, — прошептала она, и ее тело внезапно затрепетало от правды этих слов.

Он приподнялся и сел, и это движение произвело интригующие вещи с его брюшным прессом, тогда она отодвинулась от его груди и встала на колени напротив него.

— О чем ты говоришь женщина?— Он с опаской посмотрел на нее.

— Я хочу тебя, Себастьян Монкрифф, — сказала она ему, на этот раз ее голос был сильнее. —Я хочу, чтобы ты взял меня, как ту женщину на столе.

Он протянул руку, чтобы погладить ее лицо.

— Не так, Вероника, не ты. Я буду нежным и…

— Нет, — она потянулась к лацканам его рубашки, дернув их вниз по шнуркам его впечатляющих рук, когда внутри нее собрался жестокий водоворот, —ты показал мне нежность. Ты дал мне ее. Но я больше не чувствую себя нежной. Я хочу, чтобы ты отнесся ко мне так же, как к женщинам, чьи истории сделали тебя одним из самых печально известным любовником Империи. —Забравшись к нему на колени, она оседлала его. — Я не могу объяснить это… жестокость этого голода, но он разъедает меня с того дня, как я наблюдала за тобой с этой женщиной и ненавидела ее за то, что она получила то, что я хотела. Чего я боялась хотеть.— Она обхватила его лицо обеими руками, пристально глядя в глаза цвета Коньяка, горящие огнем, который она теперь поняла. — Я больше не хочу бояться. Я хочу встретиться с тобой как с равным, ты понимаешь? Я хочу ощутить всю силу твоего желания, каким бы оно ни было.

Его ноздри раздулись, когда он сел под ней, каждый мускул напрягся, хотя казалось, что даже воздух вокруг них замер.

— Ты должна быть уверена.

Она поцеловала его. Твердо и быстро.

— Я уверена.

Демоническая улыбка играла краем его губ, а сложенные угли в его глазах превратились в языческий ад.