Снежная Королева

— А ты все так же не видишь никого, кроме себя, верно, Андрей? — спокойно проговорил Снежин, — никогда не видел. Всегда был ты и только ты. Тебе всегда хотелось доказать, что ты — лучший, но всегда оставался в тени. Что ж, в чем-то тебе удалось… мне причинить боль. Но вспомни, Андрей, вспомни, что я сказал тебе тогда, тридцать лет назад, — Камышев на этих словах подался вперед, ожидая, что произойдет дальше. А Михаил стянул куртку под пристальным взглядом прозрачных глаз, обнажая левую руку, — что я отомщу тебе за каждую слезинку своей любимой женщины. А Даша… она моя дочь, моя. Аксёнова Дарья Вадимовна. Моя и Эйрене Аксёновой, дочери генерала Реина.

На левой руке, выше локтевого сгиба обнаружился безобразный ожог, который уходил куда-то под рукав плотной футболки.

— Я оставил этот след, как воспоминание от тех днях, когда ты думал, что я не выживу. Ты ошибся, Андрей, — Михаил наклонился вперед, опираясь изуродованной рукой о спинку стула, на котором застыл сейчас Темников. — Жаль, что Наталья быстро умерла, уже не расскажет… хотя нет, тот… мальчик, — он вдруг скривился от воспоминаний, — Егор, кажется, хоть и мразь конченая, как и ты, но успел, подстраховался. Он из твоей… женушки выжал все на камеру, потом посмотришь…. И говорить нам с тобой до-олго, ой, как долго…

Темников сидел с абсолютно белым лицом, но держался. Камышев даже поскучнел лицом, понимая, что так просто эта мразь не расколется.

— Наталья мертва? — удивительно спокойным голосом проговорил Темников, справившись со своими эмоциями. Он равнодушно посмотрел на бывшего друга, — действительно жаль… Только к его делам я не имею никакого отношения. Я не… знал о них. О ее делах с тем… Егором, да? — он повернулся лицом к Роману, словно искал оправдания своему неведению.

Камышев перевел взгляд на Вадима Аксёнова, но тот по-прежнему стоял в той же позе, что и раньше, но было видно, что едва сдерживает свой гнев. Камышев решил, что пора вмешаться.

— Да, действительно, ничего. Даже то, что у вас в доме обнаружено четырнадцать трупов? И сделал все это по вашей указке ваша правая рука — Егор Стрельцов, верно? Вовремя ты ему указал на тех, кто его невесту… загубил. Решил его руками замести все следы, и свалить вину на него. — Камышев говорил нарочито равнодушно, хотя у него все кипело внутри, стоило только посмотреть на довольно улыбающуюся ро… на довольное лицо Темникова. Но ничего, сейчас он собьет с него всю спесь. — Кстати, а парень-то умным оказался. Не только записал все разговоры с тобой, Темников, но и записи отправил, куда следует, — Камышев усмехнулся, заметив злость на лице главаря банды. — На его счету, как и на твоем немало убийств, но до тебя ему далеко, ты даже жену в расход пустил, когда она стала мешать.

— Да, — оскалился Темников, а потом чуть повернулся, чтобы ему хорошо стало видно лицо Аксёнова. Тот стоял в нескольких шагах от них и внимательно слушал разговор. — Я планировал избавиться от Натальи и жениться на Даше. Не смог сделать этого с Эйрене, так ее дочь покладистей, чем мать. Да и… удобно с ней, — с насмешкой проговорил Андрей, с удовольствием отмечая побелевшее лицо Вадима. — Может, теперь и благословишь по-отечески?

Камышев напрягся, ожидая, что последние слова выведут Аксёнова из равновесия, но тот лишь усмехнулся, с некоторым удовлетворением отмечая недоумение, мелькнувшее в глазах Андрея. Не на такую реакцию тот рассчитывал.

Аксёнов нарочито медленно подошел к нему и остановился рядом, смотря на бывшего друга сверху вниз.

— Знаешь, Андрей, смотрю я на тебя и понимаю — ты никогда не знал, какой характер был у Иры, и понятия не имеешь, какая на самом деле Даша. Она никогда не была покладистой и никогда бы не смирилась с таким положением, — на удивление спокойно проговорил Вадим.

— Какая прочувствованная речь, жаль не могу поаплодировать тебе — руки связаны, — ядовито проговорил Темников. — Так, что ты мне хотел этим сказать? — приподнял он белесые брови.

— Да ничего, — пожал он плечами, чем, кажется, удивил не только Темникова, но и Камышева. — Смысл что-то тебе говорить, но, пожалуй, я сделаю себе небольшой подарок. Чтобы, так сказать, на прощание, — с этими словами он достал из внутреннего кармана куртки какой-то листок, сложенный вчетверо. — Это, — он помахал перед носом недовольного Темникова, — последние результаты твоего обследования. Мне пришлось приложить небольшие усилия, чтобы достать их. Ничего криминального, — успокоил Михаил Камышева, заметив его напряженный взгляд, — но откуда они у меня, говорить не буду. Так вот, Темников, — снова обратился он к бывшему другу, — у тебя есть еще в запасе пара месяцев, прежде чем твой мозг окончательно превратится в грязно-серый кисель. Так может, все же облегчишь душу, и расскажешь все?

— Я честный предприниматель… — зло прошипел тот в ответ, глядя с ненавистью на бумаги, которые держал в руках Аксёнов.

— Конечно-конечно, — издевательски хохотнул он в ответ, — а, знаешь, это было интересно — видеть, как в клинике боялись рассказать тебе о диагнозе. Потому что у них рыльце в пушку. Это ведь там тебя заразили, — он не спрашивал — утверждал.

— Что? — взревел Темников, снова подскакивая со стула, но Камышев не спешил подходить к нему, ожидая развязки. — Что ты такое… говоришь⁈ Ты все лжешь!

Аксёнов покачал головой, смотря на перекошенное лицо Темникова.

— Нет, зачем мне это? — равнодушно спросил Вадим, — только ты не учел одного — не только у тебя есть связи. А я и так слишком долго ждал, чтобы, наконец, увидеть твою перекошенную физиономию, когда сам скажу тебе об этом, — практически прошипел он в лицо Андрею.

— Хм, — кашлянул Камышев, привлекая к себе внимание, — можно поподробнее?

— Можно, — кивнул согласно Вадим, — отчего ж нельзя⁈ Думаю, мой друг и сам хочет об этом узнать, — бросил он насмешливый взгляд на Темникова. — Помнишь, Андрей, несколько лет назад ты обратился в частную клинику, в которой тебя о-очень хорошо знали, чтобы провести кератопластику[1]? — ответом ему стало понимание на лице Темникова, а еще его злой взгляд. Аксёнов как-то подозрительно ухмыльнулся. — Да, вижу, помнишь. Врачи тогда настояли на операции, и тебе пришлось согласиться….

— Как… ты…

— Всему свое время, друг, — на последнем слове Вадим скривил презрительно губы. — Донора, конечно, проверили практически на все инфекции, но… пропустили один ма-аленький нюанс, который всплыл только сейчас, при твоем последнем обследовании. И, естественно, руководство клиники тебе пока сообщать ничего не стало… — Аксёнов демонстративно повернулся спиной к Темникову, чтобы продолжить. — Что ты знаешь о такой болезни Крейтцфельдта-Якоба[2]? Вижу, что тебе незнакомо это заболевание, — Камышев лишь тихонько хмыкнул себе под нос, — а меж тем это твой официальный диагноз, — Вадим кивнул на бумаги, — проще говоря, твой мозг постепенно атрофируется и… в скором времени наступает смерть, — Аксёнов повернулся, чтобы посмотреть на эффект, произведенный его словами.

И он последовал.

— Врешь! Ты врешь, сволочь, — заорал Темников, бросаясь на Вадима, но тот даже не шевельнулся, чтобы отстраниться. Лишь сжал кулаки, сдерживая клокочущую внутри ярость. Не будет он пачкать руки об эту мразь, ему еще дочку хочется обнять. И он придет к Даше не испачканным в этом дерьме.

— Как давно у тебя проявляется раздражительность, рассеянность? А, Андрей? Головные боли, — перечислял Вадим, — как давно ты был со своей женой или испытывал настоящее желание к женщине? Ты, верно, и не заметил этих расстройств, свалил вину на работу и нервную жизнь. А вот судороги… я выяснил тут у твоих не в меру болтливых охранников, что они начались у тебя примерно месяцев шесть назад. Сначала подрагивали брови, губы, а теперь приступы, схожие с эпилепсией стали наблюдаться, — Аксёнов говорил сухо, называя лишь признаки, но по виду Темникова стало понятно, что до него дошел весь смысл сказанного. — А дальше… дальше тебя ждет глубокая деменция[3], мышечные атрофии, нарушение глотания и… смерть. Медицина шагнула очень далеко, но… все же и она не всесильна. Умирать ты станешь медленно, может, и не будешь к тому времени соображать, потому что нечем будет, и….