Страница 114 из 123
- Черт! - заорал Трясогузов, за мгновение до этого, поняв, что это работает кондиционер, за которым просто давно никто не следил. Лопасти слегка касались решетки и получалось именно то, что слышал толстяк, когда затаил дыхание.
Он даже рассмеялся, на секунду забыв о Полозове и его перерезанной шее. Он снова лег лицом в ковролин: теперь его не беспокоил ни запах мерзких кошек, вовремя не нашедших себе туалет, ни то, что он лежит, не имея возможности уехать на коляске, которая отъехала куда-то вдаль темную.
- Ладно, - сказал толстяк сам себе, - пора выбираться. Посмотрим, посмотрим, - вновь сказал он, явно на что-то рассчитывая, стараясь повернуться назад, помогая себе руками. Толстяк стал разворачиваться на месте, хватаясь за обшарпанные стойки столов, которые он, наконец, нащупал. Занозы от старого ДСП вонзались в ладонь, но Трясогузов, не обращая на них внимания, отталкивался от широких стоек, на которых покоились столешницы, с поставленными на них древними пыльными мониторами. Наконец, он развернулся к своему креслу, которого, по-прежнему, не мог видеть, но чувствовал, что его любимое сидение где-то впереди, и надо ползти в ту сторону, где лежал труп Полозова.
- Черт! - снова вскричал он, вспомнив, наконец, что находится в комнате не один, а с покойником, к которому, в последнее время даже начал испытывать уважение. Он остановился, отдыхая перед тем, как снова кинется (в его случае - поползет) в битву за кресло.
Пот лился ручьем, заливая солоноватыми струйками и так ослепшие глаза. Он, не обращая внимания, что теперь пот капает и на высунутый от напряжения, язык, помогал себе руками. Трясогузов был сейчас похож на толстую ящерицу: у нее осталось всего лишь две лапы, на которых она и должна доползти до спасительного дерева, где укроется от преследовавшего ее варана или журавля, или кто их там вообще жрёт. Эти странные сравнения приходили от, переполненного страхами, мозга, дававшего Трясогузову возможные подсказки через картинки, живо рисовавшиеся в воображении Альфреда. То, что здесь было жарко из-за испорченного кондиционера, добавляло "реализма" - теперь толстяк полз точно по пустыне, только вместо песка был вонючий ковролин, настеленный везде, куда бы он ни повернул голову...
- А-а, стоп! - крикнул толстяк: рука, наконец, что-то нащупала - оно было твердое, угловатое, и, вроде бы, даже, похожее на его родное кресло. Ну, что - это оно?
- Ха-ха! - вскричал он, лежа на полу, как, выброшенная на берег рыба, только без хвоста. Трясогузов хотел вскочить на ноги, но желание осталось лишь желанием. А как бы он прыгнул, если б кто знал: такому прыжку позавидовал бы сам Бубка, давний олимпийский чемпион по прыжкам в высоту. Из всех спортсменов только его фамилия и всплыла в голове толстяка, жаль, что было это совсем не к месту.
Альфред вздохнул и, крепко ухватившись за металлическую подножку, притянул к себе кресло. Слава Богу, что оно не перевернулось, а так, пришлось бы его ставить на "ноги", а это, знаете ли, задачка посложнее математических, которые лежали в кармане подлокотника.
- Маргарита! - вскрикнул он, и снова пожалел, что не сдержался. Сейчас нужно вести себя как можно тише, иначе можно... А что, иначе? Кроме слабых звуков кондиционера, он ничего не слышал: так что ори, не ори - страшнее уже не будет, если только кто-нибудь не стоит в данный момент за дверью и не прислушивается к звукам в кабинете, как несколько минут назад делал это Трясогузов, находясь в коридоре.
Толстяк правой рукой хватался за кресло, а левой старался держаться за стол, чтобы помочь себе чуть приподняться. Наконец, он облокотился правым плечом на сиденье, и стал разворачивать тяжелое тело, чтобы поместить его между подлокотниками. Глаза, залитые потом, можно было спокойно закрыть - все равно, в такой темноте ничего не видно, и это экономило силы. Так, с закрытыми глазами, толстяк втиснулся, наконец, между подлокотниками, и, приподнявшись на них, как на брусьях, плюхнулся на сиденье. Тяжко дыша, он сидел, положив голову на спинку кресла и вытирая лицо от пота, переставший к тому моменту литься ручьем - теперь он лишь высыхал на разгоряченном лице толстяка, превращаясь в липкую соленую плёнку.
Он сидел, не шевелясь, еще какое-то время. Его мысли, сменяя друг друга, вращались вокруг одной и той же догадки: Кондрашкина его подставила. Нагло, просто, обведя, как младенца, вокруг пальца, принесла его на блюдечке местной полиции, или кто там занимается арестами, расследованиями, и заключением под стражу. Жрать ему, конечно, будут давать всякие отбросы, и та псевдоовсянка, которою готовили в столовке, покажется ему тогда настоящей овсянкой - о ней он будет мечтать всю оставшуюся жизнь, болтаясь на цепях, бренча кандалами...
- О, Боже, - прошептал он горячо, - что мне делать?
Трясогузов оглянулся по сторонам, впрочем, не надеясь хоть что-нибудь увидеть - единственным направлением, куда можно было двигаться беспрепятственно, был путь вперед - к закрытой двери. А позади, тем временем, лежал труп - труп фокусника, психолога, и просто хорошего или плохого человека: Трясогузов так и не смог до конца разобраться в характере этого субъекта, пытавшегося то ли воспользоваться толстяком в своих целях, то ли искренне ему помочь... Ну, а первые плоды этой помощи можно было увидеть, хотя нет, теперь уже не увидишь - полная тьма, ведь, правда? И первый "плод" лежал сейчас в крови, распластавшись на ковролине. Что будет дальше?
Трясогузов запретил себе думать о будущем - надо попробовать справиться с дверью, до которой нужно еще доехать. Он, не включая моторчика, не нужного сейчас при таких-то условиях "невидимости", руками стал крутить колеса. Давно он не пользовался мускулами, разленившись из-за обилия электрических розеток на "Цитроне".
Осторожно, держась как можно ближе к правому ряду столов, он, поминутно их ощупывая, чтобы не пропустить поворот к выходу, почувствовал, наконец, что столы "кончились" и началась пустота.
- Так, теперь, направо, и еще метр вперед. Теперь повернуть на сорок пять градусов, и - два-три метра вперед, - давал себе команды Трясогузов, всё более и более веря в то, что собственный разум не оставит его на произвол судьбы, и найдет выход, как из этой чертовой комнаты, так и из этого проклятого положения.
Трясогузов ехал в полной уверенности, что, в такой темноте, его мозг рисует точную карту, по которой и надо двигаться.
Он уперся подножкой в стену. Так, теперь, наверное, надо ехать вдоль стены. Альфред снова повернул кресло, встав параллельно стене, и, иногда касаясь ее рукой, чтобы далеко не отъехать, стал продвигаться вперед. Наконец, рука нащупала, что-то похожее на косяк, и потянулась чуть дальше. Пальцы толстяка пробежались по поверхности, похожей на дверь: есть шероховатая материя, пружинящая под легким давлением пальцев - дерматин, сто процентов. И есть обойные гвозди, рифленые шляпки которых цеплялись за ногти...