Ведьмина деревня

— Совсем ты себя не бережёшь, девочка, — сказала она. — А у тебя же дочка растёт, как она без тебя?

— Вы тоже меня сразу хороните? — безучастно спросила Алёна.

— Не хороню, а жалею, — был ответ, — не проходит в тебя огонёк жизни, затухает сразу, а это очень нехорошо. Значит, замирает организм, растворяется жизнь.

Девушка испуганно посмотрела на говорившую. Уже не первый раз слышала она такие слова в свою сторону, сначала от врача, только научным языком, потом от сотрудницы на работе, более простым и понятным, и вот опять.

— Вы мне поможете? — с надеждой спросила Алёна.

Женщины переглянулись.

— Мы ведь не колдуньи какие-то, а обычные травницы, видим чуть больше, чем другие, но жизнью и смертью не заведуем, — сказала одна из них.

— А почему же вы меня не предупредили? — спросила Алёна. — Наедине со старухиным наследством оставили.

— Ты нам не пеняй, — сказала та женщина, что была против настроена, — у тебя своя голова на плечах. Если не знаешь, что да как, и лезть не следовало.

— Полно тебе, — перебила её другая, — девочка достаточно натерпелась, и мы могли бы ей подсказать, но боялись, что она в мать пойдёт. А когда отцовская кровь пересилила, то сразу бабка Тимура вмешалась.

Алёна вопросительно смотрела на них. Она не понимала, ждать от них помощи или уходить.

— Кто ж мог подумать, что бабка книги свои спрятала, — продолжила женщина как будто о другом, но Алёна поняла, что это про причины её состояния, — было ей строго наказано: уничтожить их, чтоб больше никому они зла не причинили. И ведь сожгла она что-то, точно помню, легче стало дышать, когда зло это ушло. Но видимо, не смогла она все книги уничтожить, а заклятие охранное наложила, чтобы мы их не видели и не чувствовали. Поэтому не знали мы, в какой ты опасности в том доме находишься. Когда отец отнёс тебе книгу с травами, а ты стала ей следовать, мы обрадовались: там сборы на помощь и добро записаны. Они должны были помочь тебе силу бабкину для света использовать да потерю мужа пережить. А потом поманила тебя другая сторона, на горе твоём сыграла, возвращение любимого посулила. Помню, плохо мне было в ту ночь, когда ты обряд творила, чувствовала я, что недоброе рядом разворачивается, да когда поняла, откуда идёт, поздно уже было. Я к тебе пошла, а ты уже с кладбища возвращаешься, и я поняла, что опоздала.

— Это вы стучали мне по ночам в дверь? — спросила Алёна. — Я открывала, а там никого.

Женщины ещё раз переглянулись и даже сотворили какие-то защитные знаки перед собой.

— Нет, это не мы, — был ответ, — обычно нечистая сила так себя проявляет.

Алёну затрясло. Она даже представить себе не могла, что всё так серьёзно. Увидев её состояние, добрая женщина взяла её за руку и повела в дом.

— Пойдём, посмотрим, что можно сделать, — сказала она.

Глава 17. В лесной деревне.

Алёна с отцом и женщиной из лесных, представившейся Евдокией, зашли в дом Степана.

Внутри было очень скромно, даже, можно сказать, бедно: большая небелёная печь, тонкая лежанка, домотканые суровые ткани, глиняная утварь.

Зато чай, который заварил отец, показался Алёне самым вкусным из всех, что она когда-либо пробовала. Возможно, потому что в него были добавлены сердечная забота и участие. И глаза отца, с любовью смотрящие на неё, казались девушки невозможными: ведь мать никогда так на неё не смотрела.

Евдокия сидела рядом, но казалось, что она далеко. Женщина что-то шептала себе под нос и смотрела сквозь окружающие вещи.

Когда Алёна выпила достаточно согревающего напитка, Евдокия встала ей за спину и положила руки на плечи. Девушка глубоко вздохнула и отдалась во власть тепла, разливающегося по телу.

Ей казалось, что каждая клеточка тела начинает пульсировать, наполняется забытой силой и бодростью. Они разливались по телу, рукам и ногам и были гораздо сильнее, чем лёгкие искорки, что Алёна почувствовала в первый раз, когда Евдокия взяла её за руки на поляне у дома.

Потом женщина начала ходить вокруг Алёны, продолжая что-то бормотать себе под нос, водила руками вдоль позвоночника и над головой.

Девушка сидела и старалась не дышать: так хорошо и спокойно ей было от рук и тепла этой женщины. Вспомнилась бабушка, мама отца, которая приводила Алёну в этот дом и тоже дарила тепло. Её образ расплывался в тумане воспоминаний, но тело помнило тепло и добро, исходившие от пожилой женщины.

В какой-то момент Евдокия остановилась и, подержав ещё раз руки на плечах Алёны, будто запечатывая всё то, что она сделала, села за стол. Девушка чувствовала себя гораздо лучше, а вот женщина выглядела усталой.

— Нехорошо дело, — наконец сказала она, — совсем ты себя истощила, все силы отдала.

Степан с беспокойством смотрел на говорившую.

— Я сейчас к себе схожу, — продолжала она, — расклад сделаем, мне посмотреть надо, какое развитие возможно из этой ситуации.

После этого женщина быстро встала и вышла из избы.

Алёна осталась наедине с отцом. Вдруг почувствовала себя неловко: рядом был незнакомый пожилой мужчина, а она сидела в его доме. Она украдкой осматривала окружающую обстановку, отмечала скудность и бедноту жизни. Начала понимать, почему её мать не захотела здесь жить. Несмотря на все лишения, мама Алёны любила красивые вещи и хорошую жизнь, хоть никогда их не имела.

— Почему вы расстались с мамой? — спросила Алёна у отца. — Она не захотела здесь жить?

— И поэтому тоже, — вздыхая, ответил Степан, — Маша всегда хотела интересной жизни, мы собирались уехать в город, устроиться там на завод, получить квартиру.

«Твоя мама в выходные хотела ходить в театры и на концерты. Увидев однажды гастроли театра в нашем областном центре, она загорелась желанием часто бывать на представлениях. Для этого надо было уехать в город. Я был согласен. Полон надежд, что мы молоды и у нас всё получится.

Но Маше пришлось пойти против своих родных, чтобы быть со мной. Никто не радовался нашим отношениям. Моя матушка тоже отговаривала от этого, головой качала, беду чуяла. Просила на наших девушек внимание обратить. Но я упёрся и сказал, что кроме Маши мне никто не нужен. Тогда мама согласилась с моим выбором, но просила беречь чувства, иначе пропадём.

И когда я привёл Машу знакомиться, матушка хорошо её приняла, приголубила. А вот родители твоей мамы не хотели ничего обо мне знать. Говорили дочери, что не пара я ей, дать ничего не могу, образования нет. Хотя школу я закончил, ходили мы с ребятами в школу через лес.

Чтобы не мозолить глаза местным и идти к своей мечте, мы с твоей мамой сразу в город уехали, выбрали ближайший, хотели выучиться, а потом в большой город переехать. Расписались скромно, я на работу грузчиком устроился, а вечером учился. Она тоже куда-то пошла. Снимали угол у старушки, жили небогато, но всё было. Потом ты родилась. Я был счастлив, старался побольше быть с тобой, но в выходные я ездил матушке помогать, не мог же я её бросить.

Все наши недовольны были, что ушёл я, ведь на одного мужика в деревне меньше стало. Мужицкий труд на вес золота, когда на своём хозяйстве живёшь. Но я был готов пойти против наших правил ради твоей матери, а всё зря…»

Степан опять покачал головой и ударил кулаком по воздуху. Алёна молчала, она впитывала долгожданные сведения о своих родных и никак не могла поверить, что такие чувства и готовность к преодолению, какие были у её родителей, закончились плохо.

«Маша всегда была недовольна, когда я уезжал, говорила, что я должен быть с ней и ребёнком, а не ездить в лес. Но я не мог оставить мать без помощи. Она одна, отца давно уже не было.

И начали мы понемногу с женой ссориться, то я уставший с работы приду, то она с тобой намается, то уеду я на два дня, приезжаю, а мне никто не рад. Маша скандалила, да так, что бабка, у которой мы жили, сказала, что выселит нас, если голосить будем.

Ты-то на удивление спокойная росла, а вот Маша с каждым днём всё больше расходилась. Обвиняла меня в том, что из-за меня со своей роднёй поссорилась, теперь помощи попросить не у кого, а жизни городской она не увидела: угол чужой да вечная экономия. А я вот своих не бросил.