Ведьмина деревня

Начала она в церковь на службы да причастия ходить. Сначала коченела вся, без движения стоя. Потом привыкла, начала к песнопению прислушиваться, иконостас старенький изучать.

Смотрели на неё прихожане с удивлением, опять сплетни по деревне поползли, что отмаливает Алёна свои прегрешения, но девушка не обращала внимания.

После службы священник подолгу разговаривал с ней о вере, о бесах, что пытаются сбить с пути истинного. Жители, видя их беседы, стали лучше относиться к девушке.

А Алёна будто потеряла половину себя, чувствовать перестала. И чем больше молитвы читала, тем меньше себя понимала. Раньше она на расстоянии ощущать могла, настроение других улавливать, даже сказать, о чём человек думает. А сейчас как отрезало, стала Алёна нечувствительной.

И что удивительно, только она себя потеряла, как стали к ней люди лучше относиться, будто она теперь такая же, как они.

Алёне всё чаще казалось, будто это не она живёт, растит дочь, ходит на службы в церковь чаще, чем кто-либо из деревни, а какая-то незнакомая ей девушка. Даже Танюшу она воспринимала отдельно от себя, хотя раньше чувствовала неразрывную связь с дочерью.

На службах у Алёны кружилась голова, она теряла нить происходящего и улетала мыслями далеко от холодных стен и заунывного песнопения. Зачем она продолжает ходить — девушка и сама не знала. Священник обещал, что исцелит её душу, если она будет следовать его указаниям. Вот она и приходила изо дня в день.

«Откуда он знает, что надо моей душе? — порой думала Алёна. — Если я сама этого не знаю».

Но не противилась. Внутри неё поселилось равнодушие к происходящему в жизни. Раньше ей были свойственны страсть, желание чего-то достичь, но сейчас это улетучилось.

С каждой прослушанной службой в её сердце прибывало смирение. И оно было не вдохновляющим, а давало ощущение невозможности что-то изменить.

Раньше Алёна мечтала о возвращении Тимура, о том, что они будут счастливы, проживут долгую жизнь вместе, а временная разлука покажется сном. А теперь все надежды казались призрачными, пелена рухнула с её глаз, открыв правду текущего положения.

Во время служб у девушки было много времени, чтобы подумать, и она поняла, что уже ничего не изменить. Разлука с мужем — это её судьба, над которой она не властна, на всё воля Божья. И она должна принять это со смирением.

Алёна вдруг очень чётко поняла, что прошло уже почти два года, как её муж пропал на чужой земле, участвуя в чужой войне. И это навсегда.

«Оттуда не возвращаются», — звучали в её голове слова хозяина магазина.

Алёне даже казалось, что надо было принять его предложение. И магазин бы тогда не сгорел, и у них с Танюшей был свой, хороший дом. А что муж старый да нелюбимый, а где она любовь видела?

Их отношения с Тимуром казались ей сказкой, которую она сама себе придумала. А дочь, с её детским, открытым чувством, обнимающая её своими ма́лёнькими ручками, иногда раздражала. Её нежность будила в Алёне ту часть, что была выдернута с корнем, когда ей пришлось отказаться от себя, снять браслет и пытаться быть, как все.

Не имея возможности и дальше вариться в этом котле, Алёна упросила свекровь отпустить её в райцентр, где они учились с Тимуром. Она хотела восстановиться в училище, начать подрабатывать по вечерам и потом забрать к себе дочь. Девушка хотела начать новую жизнь и забыть обо всех горестях, что пришлось пережить в деревне.

Свекровь выслушала о её планах с недоверием. Но препятствовать не стала. Обещала последить за внучкой столько, сколько Алёне понадобится для обустройства в райцентре. Она видела, как мается невестка в деревне, и уже жалела, что способствовала быстрой свадьбе сына. Так бы уехала Алёна поступать в город и не была бы сейчас молодой вдовой с ребёнком на руках.

Глава 11. Новые надежды

Девушка уехала, надеясь на новую полосу в жизни. Но оказалось, что вернуться на учёбу она могла лишь с будущего сентября, снимать комнату дорого, а устроить Танюшу в сад, не относясь к какому-то предприятию, было непросто.

Тогда Алёна нашла работу сутками, уезжала рано утром и возвращалась на следующий день жутко уставшей, засыпала до вечера. Один свободный день помогала свекрови и занималась с Танюшкой, которая стала капризной и не хотела отпускать мать.

Но Алёна часто брала себе дополнительные смены и вообще не приезжала домой. Поспит в подсобке часок-другой и вновь заступает. Пока молодая, сил много, да и деньги неплохие платят.

Всё заработанное Алёна откладывала: по её расчётам, отработав так до осени, она сможет снять комнату в райцентре и перевестись на ночные смены: днём учиться, ночью работать.

Как в этом случае видеться с дочерью, девушка не знала. И предпочитала об этом не думать. Как и о Тимуре. Думы о двух самых любимых людях бередили душу непонятными ей теперь чувствами. Ранили эти воспоминания хуже стрел. И Алёна старалась поменьше общаться с Танюшкой, чтобы не будила она в ней тоску по прошлой жизни.

Уже давно минуло сорок дней, что ей полагалось ходить в церковь, и она с радостью освободилась от этой повинности. Священник сказал, что не видит больше в девушке бесовства, что излечили Алёну молитвы да святые причастия. Очистили её душу от наговоров тёмных.

Алёна слушала об этом безучастно. И вообще не понимала, что её раньше мучило. Был браслетик на руке — чем он мешал? Травки она сушила — кому от этого плохо? А что магазин сгорел — так это не она его подожгла. Не понимала девушка, что так тяготило её душу, что позволила она чужим вмешаться и изменить её.

Так незаметно пришла весна. Когда зимняя одежда стала слишком тёплой, пришлось Алёне идти в свой дом на краю деревни, чтобы взять свои лёгкие вещи.

Всё время, что она работала в райцентре, она продолжала жить у свекрови, ведь дома почти не появлялась и никому не мешала.

В редкие свободные дни девушка вглядывалась в дочь, и Танюша с каждым днём казалась ей всё более непонятной. Девочка с интересом изучала природу: могла долго рассматривать снег или первый подснежник, смотреть на парящих в небе птиц…

Алёна с удивлением вспоминала, что раньше тоже так могла, а теперь её раздражали медлительность дочери и её интерес к окружающему миру. Саму девушку в последнее время интересовала только работа и скопленные деньги, на них она мечтала начать новую жизнь.

И вот теперь, идя по деревне в направлении своего старого дома, Алёна чувствовала тревогу. Она изо всех сил старалась заглушить это чувство, не понимая, что её беспокоит.

Дойдя до дома, где они жили с Тимуром, девушка остановилась. Ноги не несли её дальше. Алёне казалось, что если она зайдёт внутрь, то всё начнётся сначала. Всё то, что она заглушала в себе почти полгода. И ведь смогла почти забыть томление и предчувствие, тонкое восприятие мира и любовь к природе. Свои травы и ночные видения. Отрешиться от них, вычеркнуть из памяти и заклеймить греховными.

Она вдруг вспомнила, как счастлива была прошлым летом, когда, взяв дочь на руки, шла с ней по залитому солнцем полю и собирала луговые цветы…

Воспоминание мелькнуло и пропало, сменившись видом красных нитей её браслета, лежавших на ледяном полу.

Уняв накатившую дрожь, Алёна смело шагнула за ворота. Её встретили мягкая весенняя земля и промёрзший за зиму дом, и неожиданно она ощутила себя живой. Впервые за долгое время её захотелось глубоко вдохнуть.

Втянув в себя воздух, она сильно закашлялась. Будто внутри за это время скопился пепел, который мешал дышать и жить.

Стоя посреди старого дома, Алёна не замечала холода. Последние полгода такие неудобства как холод, усталость или болезнь не воспринимались ею. Своему телу она сказала работать и не жаловаться.

Но вот сдержать неожиданно возникший кашель Алёна не смогла. Сначала ей показалось, что это от спёртого воздуха дома и царящей вокруг сырости, но даже выйдя на улицу, девушка не могла остановиться.

Когда у неё уже не было сил сотрясать грудную клетку, и стало не хватать воздуха, она глубоко вдохнула и заметила, как спазм начал спадать, и до самых кончиков пальцев разлилось тепло весенних дней.