Это любовь, Майор!

– Запомни этот день и свои слова, Саша, – голос не дрожал, не ломался и не срывался. Он просто был не её – бесцветным и безжизненным. – Чтобы потом понимать, почему я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку.

Пара секунд на то, чтобы запомнить его вот таким – взбешённым, жёстким, чужим. Ещё пара секунд, чтобы запечатать этот образ и доставать его в моменты, когда без него будет совсем тяжко. И мгновение на то, чтобы полюбоваться синими глазами, в которых, несмотря на все его старания скрыть свои эмоции, творился самый настоящий армагеддон в её честь.

Какой же ты всё-таки красивый, Майор. Какой же ты всё-таки мой.

Развернувшись, Катя уверенно направилась к выходу. Благо, что сумочка с документами, телефоном и деньгами лежала в прихожей и ей не пришлось ходить по всей квартире собирать свои вещи. Этого действа её нежная психика точно бы не выдержала и ногоприкладство таки бы произошло. Правда, пакет с нижним бельём и оставшимися новогодними украшениями лежал на диване в гостиной, но девушке он уже был не нужен. Как и подарочный конверт с текстовым признанием. Положив его на тумбу, Трофимова принялась обуваться. Раз сапог. Два сапог. Чёрт, молния заела! Да хрен с ней, пусть будет застёгнута не до конца. Шарф вокруг шеи. Зимняя тёплая парка. Шапка. Варежки… Твою ж налево, да где они?! Кис-кис-кис, идите к мамочке. Мамочке нужно убраться из этой квартиры как можно скорей и подальше.

– А как же "люблю тебя со всеми твоими заморочками"? – раздалось насмешливое со спины, а перед лицом появилась ладонь с теми самыми варежками. – Всё, уже передумала и любишь наполовину меньше?

– Любить и унижаться – это не одно и то же, – запихнув пропажу в карман и не оборачиваясь, всё в той же, несвойственной для себя интонации ответила Трофимова. – Счастливо оставаться, Майор.

Девушка решительно взялась за ручку двери, не менее решительно на неё нажала и уже хотела было сделать самый решительный в своей жизни шаг, как почувствовала руку на своём плече. И, если раньше фраза "и мир замер" казалась лишь красивым литературным выражением, то сейчас она вдруг стала реальностью. Всего одно прикосновение и будто кто-то поставил время на "стоп", подарив им последний шанс на то, чтобы исправить то, что натворили несколько минут назад.

Пожалуйста, Саша, скажи, что ты одумался. Скажи, что веришь в нас не меньше меня. Скажи, что тоже любишь. Это же так просто!

Катя почти обернулась. Почти позволила себе вновь надеть розовые очки. Почти разжала пальцы на дверной ручке. Но вместе с его дурманящим запахом, путающей мысли близостью и ощущением сильной ладони на плече в сознание ворвалось снисходительно-строгое:

– На дороге будь аккуратней. Если будешь реветь, лучше остановись у обочины и не рискуй собой.

И, если те слова были последней каплей, то эти стали последним гвоздём в крышке гроба.

Шаг вперёд, громкий хлопок дверью и, не дожидаясь лифта, вниз по ступенькам на улицу, где уже начало темнеть и зажглись фонари. Во двое пусто, на дорогах, по сравнению с другими днями, тоже. Поэтому путь до своего дома Трофимова преодолела в рекордное время, не превышая скорости, не нарушая правил дорожного движения и не размазывая слёзы по щекам. Не было их и всё тут. Да даже, если бы и были, то Катя не собиралась реветь. Не собиралась, ясно тебе, Синеглазый?! И не ревела! Не ревела, переодеваясь и сгружая подарки в машину. Не ревела, набирая Маше смс с предупреждением о своём приезде. Не ревела, заезжая через сорок минут во двор дома Баженовых. Не ревела, даже когда, оказавшись среди близких людей, мгновенно окруживших её теплом и праздничной суетой, встретила обеспокоенные взгляды подруги и отца. Внутри месиво, а она, без единого намёка на влагу в глазах, принялась с энтузиазмом упражняться в юморе с Машиным папой – дядей Валей, помогать по кухне и болтать ни о чём с её мамой – тётей Светой, водиться с сыном старшего брата подруги и играть с псом. Лишь бы только не возвращаться мысленно к тому, от кого так красиво ушла.

Выдержка дала сбой только после встречи Нового года, боя курантов и обязательного запуска фейерверков. И, нет, Катя не ударилась в рыдания у всех на виду. Поняв, что не в силах больше находиться в четырёх стенах и веселиться наравне со всеми, девушка тихонько вышла в сад, где весной потрясающе красиво цвели яблони, и плюхнулась на качелю, на которой в тёплое время года проводила с подругой часы напролёт. Она, завернувшись в куртку и нахлобучив капюшон, не чувствовала холода, хотя снова где-то забыла варежки. Не видела яркие разноцветные вспышки, то и дело озарявшие чёрное небо с разных сторон. Не слышала аромат мандаринов, казалось, напрочь впитавшийся в пальцы. Она, вопреки всем стараниям, вместо хмельных пузырьков шампанского в голове чувствовала-видела-слышала лишь мысли. Тяжёлые, шумные, горькие. С каждой секундой они множились и разрастались, но желание от души и чинно поплакать её так и не посетило.

Так что зря переживал, Саш. В твою честь нет ни одной слезинки.

В его честь только сожаление и глобальное разочарование. Первое в жизни и, хотелось бы верить, что последнее. По крайней мере, наступать на одни и те же грабли девушка больше не планировала. Любовь любовью, а душевное спокойствие и свой комфорт дороже. Она не Господь Бог, чтобы заставить взрослого человека одуматься. Да и в случае с Соловьёвым даже высшие силы будут бессильны, пока он сам к этому осознанию не придёт. Произойти сие великое событие могло завтра, через пять лет или в следующей жизни и Катя не собиралась самоотверженно ждать этого часа. Жизнь утопающего – дело рук самого утопающего. А тонуть до конца своих дней в её жизненные цели никогда не входило, как и класть на алтарь любви себя в качестве жертвы. Нет уж! Не на ту напал, Александр Николаевич! Ей всего лишь двадцать два года. Впереди столько всего интересного и захватывающего. Конечно, Трофимовой хотелось бы пройти этот путь рука об руку вместе с ним, повзрослеть на его глазах, достигнуть всех своих мечт и реализовать цели, но Мистер-отъе*итесь-от-меня-все предпочёл шагать по жизни в гордом одиночестве. Замечательно! Как говорится, каждой твари по паре, а его Синеглазому превосходительству в пару самую главную тварь – себя любимого.

Неожиданно в поле её зрения ворвалась тёмная четвероногая фигуру, со всех лап бежавшая по направлению к ней.

– Гера, стой! Осторо… – попыталась остановить горячо её любившего пса девушка, но было легче смириться с ситуацией, чем заставить затормозить семидесяти килограммового немецкого дога.

Секунда и Катя едва не полетела с качели в сугроб, потому что Геральд-Филипп-Людвиг-Третий со всей дури запрыгнул рядом и принялся проявлять к ней свои чувства. Шершавый язык, море слюней и тяжёлые лапы по самым болевым точкам – вот что значит настоящая, искренняя и преданная любовь. Кое-кому бы следовало этому поучиться.

– Фу… Гера.. Крх… Ой, только в ухо не надо!

– Гера, сидеть! – послышался командирский голос отца и пёс послушно сел всей своей тушей на неё, лишив её возможности дышать и похоже едва сдерживаясь, чтобы не продолжить своё прежнее занятие.

– Я сказал, рядом сесть, чудовище, а не на мою дочь.

Гера на эту фразу и ухом не повёл, но слезть на землю ему всё же пришлось, потому что генерал-полковник был крайне решителен. Вернувшийся доступ к кислороду позволил ей глубоко вздохнуть, а свобода движений вытереть слюни с лица.

– Я тоже тебя люблю, сладкая морда, – приведя себя в маломальский порядок, погладила Катя пса, усевшегося возле её ног по голове. – Только давай в следующий раз будем выражать чувства спокойнее, хорошо?

– Он просто чувствует, что ты чем-то расстроена и пытается таким образом приободрить, – Сергей Иванович сел рядом с ней и крепко обнял за плечи. – Что случилось, радость моя? Почему ты здесь, а не с Соловьёвым?

Трофимова тяжело вздохнула и вместо обидчивого "потому что он му*ак, а я красивая" честно ответила: