Это любовь, Майор!

– Мы пытались дозвониться до тебя, – продолжил Коля. – Но ты всё не отвечал.

Не отвечал, потому что сначала у него было совещание, потом судебный процесс и ещё куча дел, требующих сосредоточенности и режима “без звука” на телефоне и потерявших сейчас абсолютно всю свою значимость.

– Тогда мы решили позвонить Кате и…

– И она примчалась к нам через пять минут, по пути вызвав скорую, – Василиса отбросила телефон на стол и обняла себя за плечи. – А ты всё также не отвечал, папа.

От этого жеста и слов у него болезненно сжалось сердце и перехватило горло, отчего задать Маше вопрос получилось не с первого и даже не со второго раза.

– Где… Куда…?

– Елену Михайловну увезли во вторую городскую, – поняла его девушка и участливо кивнула. – Езжай, я пробуду здесь столько, сколько нужно.

Родители воспитывали его вежливым и воспитанным мальчиком, который должен был выразить Баженовой свою благодарность за помощь в трудный момент, но Сашу хватило лишь на то, чтобы тоже кивнуть, молча подойти к детям, поцеловать их в белокурые макушки и крепко обнять, а затем не идти, нет, бежать, сломя голову, к входной двери, к машине и по скользкому льду от парковки через дорогу от больницы к её главному входу. На наведение справок, разговор с медперсоналом, поиск нужного отделения и этажа ушло не больше десяти минут, но по ощущениям словно несколько суток. Фигуру бывшей фальшивой девушки, которая сидела в пустом коридоре, прислонившись затылком к стене, Соловьёв заметил сразу и, не сбавляя шага, направился к ней. И чем больше сокращалось между ними расстояние, тем сильнее клокотало в груди и громче шумело в ушах. Мозг посылал сигналы бедствия и одно за другим подкидывал картинки-воспоминания с их последней встречи.

Её уверенность в своём признании, звучащее на периферии его сознания всё это время, что они они не виделись, и не утихающее там ни на миг. Её взгляд, меняющийся из беззаботно-восторженного на разочарованно-обиженный. Её гордо вздёрнутый подбородок, неестественно выпрямленная спина и “…я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку”.

Саша встряхнул головой, надеясь, что это поможет сосредоточиться на главном, никак не связанном с дочкой шефа событии, но реальность переплелась с ней настолько тесно, что наряду со страхом за маму он чувствовал и то, что сейчас ощущать было лишним. Да что там “сейчас”? В целом и общем ощущать было нельзя. Не после того что сказал-сделал и в чём так отчаянно убеждал себя и всех вокруг. Не после того как решил, что “это” ему не нужно.

Решил ведь, не правда ли? Решил точно и наверняка! Тогда какого же ляда сейчас только от одного её вида так плющит?! Какого, бл*ть, спрашивается?! У него мама в неизвестно каком состоянии и неизвестно по какой причине находится за одной из этих похожих друг на друга дверей и напуганные дети дома, а он глаз не может оторвать от девчонки, с которой трахался под прикрытием серьёзных отношений! И ну и что, что она, как всегда, выглядела так, будто словосочетание “бесподобно красива” придумали специально для неё? Это, с*ка, не было поводом для распускания слюней ниже колен и появления внезапной амнезии!

Разозлившись на себя ещё сильнее, чем в последнее время, Майор резким движением ослабил галстук, который за последний час превратился в персональную удавку, и остановился напротив Трофимовой. Секунда на вдох и с губ сорвалось напряжённое:

– Катя.

Секунда и она открыла глаза. Ещё секунда и знакомые чертята в них утянули его в зелёные бездонные омуты с головой. И ему было бы проще скажи девушка что-то в ответ, но она молчала. Смотрела на него пристально снизу вверх, при этом совершенно не чувствуя себя не в своей тарелке, и молчала. Кудри собраны в высоком хвосте, на кукольном личике минимум макияжа, в руках маленькая сумочка в тон обтягивающему кашемировому платью молочного оттенка длиной ниже колена. Это платье в отличие от других вещей из её гардероба было без каких-либо волнующих воображение деталей в виде прозрачных ставок, разреза до бедра или открытой спины. Наоборот оно было достаточно закрытым и целомудренным, открывающим вид лишь на хрупкие ключицы в квадратном вырезе, но этого хватило, чтобы у Соловьёва мгновенно пересохло во рту.

Что же это за напасть-то такая?! Не ситуация, а сюр какой-то. Или точнее цирк, в котором он главный клоун.

– Где мама? Что с ней?

Барби пожала плечами и демонстративно спокойно перекинула ногу на ногу. Будь они в другом месте и в другой обстановке, то он бы попытался удержать себя и свои эмоции, что с каждым мгновением становились всё неуправляемее, под контролем, но сейчас это было невозможно. Холодящий изнутри страх и тревога за маму, взвинченное состояние на протяжении последних недель, достигшее в эту минуту крайней точки, Катино присутствие на расстоянии вытянутой руки и вызванные им чувства смешались в сумасшедший коктейль, сбивающий с ног с первого глотка и напрочь вышибающий мозги. Хвалёная выдержка, здравый смысл и хладнокровие испарились в миг, словно их и не было никогда. Резкий шаг вперёд и Саша навис над дочкой шефа, расставив руки по обе стороны от неё. То, что таким образом он заключил в ловушку не её, а в первую очередь себя, до него дошло не сразу, а через пару секунд, когда девушка отреагировала на его приближение лишь вздёрнутой бровью и рецепторы защекотал её клубничный аромат.

– Я задал тебе вопросы! – процедил сквозь зубы мужчина. – Нормально ответь, что с мамой! У меня нет времени на твои обидки!

Она, наклонив голову к плечу, окинула его лицо, находящееся на расстоянии каких-то десяти сантиметров от своего, изучающим взглядом и вдруг спросила:

– Где ты был, Майор?

Соловьёв непонимающе нахмурился.

– Твой рабочий день закончился шесть часов назад. От управы до твоего дома дорога даже с пробками занимает максимум час и следовательно ты должен был быть дома, как минимум, пять часов назад. Примерно в то же время Елена Михайловна готовила ужин для твоих детей и ждала их возвращения с занятий, поэтому повторяю свой вопрос, Саша. Где ты был?

– Хватит! Говори прямо то, что хочешь сказать.

Он никогда не уходил вовремя с рабочего места и Трофимова прекрасно об этом знала, поэтому её вопрос казался ему совершенно бессмысленным.

– А я это и делаю, Майор, – пропустила мимо ушей его резкий тон девушка. – Прямо спрашиваю, где ТЫ был, пока ТВОИ дети не знали что делать, когда ТВОЕЙ маме стало плохо? Подожди-подожди, не отвечай, хочу сама угадать, – она наигранно задумалась. – Пока Вася и Коля, будучи в панике из-за состояния родной бабушки, пытались по очереди до тебя дозвониться, ты занимался тем, чем похоже готов заниматься до конца своих дней. И я не про секс, потому что очевидно, что после меня у тебя ни на кого больше не встаёт, – Катя растянула губы в ангельской улыбке. – Я про твою работу, в которую ты прячешься как в панцирь, лишь бы только ничего не слышать-не видеть-не чувствовать и продолжать жить как робот.

Саша сузил глаза и наклонился к ней ещё ближе, хотя расстояния между ними и так почти не осталось. Руки с силой сжались на подлокотниках кресла, глаза впились в её глаза, а в горле запершило из-за желания высказать всё, что он о ней сейчас думал. Думал Соловьёв сейчас в не самых лицеприятных и цензурных формулировках, что его совершенно не красило как взрослого и самодостаточного человека.

– Слушай, Саш, – дочка шефа поёрзала на месте, поудобней устраиваясь под ним. – А давай поспорим насколько тебя с таким темпом жизни хватит? Сейчас ты, конечно, как огурчик. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – постучала кулачком по деревянному сиденью. – Но ставлю свою дизайнерскую сумочку, что лет этак через пять… Хотя, нет, нельзя забывать про твоё баранье упрямство. Через пять с половиной лет ты начнёшь сдавать. Постепенно так, незаметно. Ещё через годик-два не узнаешь себя в зеркале. В сорок семь начнёшь пихать во все карманы таблетки для сердца, давления, печени или всего вместе разом, но будешь забывать их пить. К пятидесяти задумаешься о завещании. Дай бог, если доживёшь до рождения внуков, хотя… Даже при всём моём к тебе отношении, я в этом сильно сомневаюсь.