Соседи

— Если бы еще десяток лет с плеч долой!. Или даже полтора десятка, тогда все было бы в самом ажуре...

В дверях раздался стук. Громов быстро сказал:

— Это Эрна, у нас же, как ты знаешь, еще нет звонка.

Сперва в комнате появилась полированная палка, которую Эрна Генриховна держала наперевес, словно пику, потом показалась и она сама.

— Вот, — произнесла победно. — Едва достала, зато, кажется, будет очень хорошо...

Громов взял палку, критически сощурил глаза, оглядел со всех сторон.

— Молодец, Эрна, чудо что за палка...

Валерик с удивлением заметил, как порозовели щеки Эрны Генриховны, и ее всегда строгие глаза вдруг просияли, стали почти нежными.

— Нет, правда, хороша?

— Правда, — ответил Громов с улыбкой, словно бы обращенной к кому-то слабому, неразумному.

— Я, в общем, всегда придерживалась скорее спартанского образа жизни, — сказала Эрна Генриховна. — Главное условие, чтобы было чисто, ни пылинки, а что касается красоты, как-то не думала об этом, зато теперь мне ужасно хочется, чтобы все красиво было, нарядно, чтобы глаз все время радовался...

Она вдруг прервала себя, спросила немного испуганно:

— Может быть, это все смешно, то, что я теперь говорю сейчас?

Валерику вспомнились слова бабушки, сказавшей некогда: «Каждый человек в чем-то до самого конца ребенок». Конечно, Эрна Генриховна, которую все всегда привыкли видеть строгой, властной, предельно сдержанной, казалась сейчас, охваченная стремлением к уюту и домоводству, несколько странной, необычной, может быть, даже чуточку смешной. И все-таки была она в то же время и трогательной по-своему, и словно бы разом помолодевшей, во всяком случае, должно быть, так думал Громов, все еще продолжая с улыбкой глядеть на жену...

Позднее, когда они сидели за столом и уплетали жареных карасей в сметане, любимое кушанье Валерика, Громов сказал:

— У нас на заводе сплошные новоселья, только что для рабочих отгрохали великолепный дом в Мневниках, на берегу Москвы-реки, с лоджиями и вот такими окнами... Он широко раздвинул руки.

Эрна Генриховна невольно вздохнула, он засмеялся:

— Опять за рыбу гроши! Ну сколько раз тебе повторять одно и то же? Никогда не жалей о деньгах, деньги — вода, туман, дым...

— Однако, — заметила Эрна Генриховна, — без этого, как ты выражаешься, тумана или дыма жить грустно, не так ли?

Громов согласно кивнул головой:

— Бесспорно, кто же спорит? Но, чудак-человек, сколько раз повторять тебе одно и то же? Я не стоял в очереди, надо было поэтому еще ого-го сколько ждать! — Помолчал немного, усмехнулся собственным мыслям: — Я же не знал, что встречу тебя, что мы решим никогда друг с другом не расставаться, ну и так далее.

— И ты этому, очевидно, не рад? — спросила Эрна Генриховна.

— Я счастлив, — ответил Громов. — Даю слово...

Несколько мгновений Эрна Генриховна молча смотрела на него.

— Это что, никак объяснение в любви?

— Считай, как хочешь...

Валерик не выдержал, прыснул. Очень смешно, когда оба они, уже очень немолодые, по мнению Валерика, просто старые старики, вдруг говорят о любви? Какая такая любовь в этом возрасте? Или в самом деле еще бывает так, например, как у них, у Громова и у Эрны Генриховны?

— Вот, гляди, — сказал Громов. — Гляди, до чего ты довела юношу, он уже смеется над нами с тобой...

— Пусть смеется, — спокойно возразила Эрна Генриховна. — Если ему смешно, я не против...

Громов вышел вместе с Валериком проводить его и заодно подышать, как он выразился, немного озоном на сон.

Дорогой говорили о всякой всячине, о том, что в скором времени и Валерик с Надеждой переедет в новую квартиру, о соседях, которые разъезжаются кто куда, о бабушке Валерика, к которой Валерик решил поехать на каникулы.

И только возле метро Громов задержал руку Валерика в своей.

— В следующий раз ты не надо, не смейся так открыто...

Лицо Валерика мгновенно вспыхнуло горячим румянцем.

— Я... я же ничего, я нечаянно, — забормотал он, стараясь не встретиться с Громовым глазами.

— А я тебя ни в чем не виню, — возразил Громов. — И пожалуйста, не оправдывайся, ты не совершил ничего худого, ровным счетом ничего. Просто на будущее прошу тебя, не смейся в открытую над старшими. Договорились?

— Да, — ответил Валерик, по-прежнему не глядя на Громова.

— И потом, — продолжал Громов, — не осуждай нас за то, что мы на старости лет суетимся, стремимся обуютить наш дом. Это, поверь, не вещизм, не мещанское желание залезть поглубже в укромную берлогу и там притаиться, никого и ничего не видя. Это, уверяю тебя, вполне естественное желание людей, впервые в жизни получивших отдельную квартиру, где только они двое хозяева. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Валерик. —Я тоже хочу в нашу новую квартиру купить книжные полки. И хорошо бы, как у вас, фонарь с цветными стеклами на балконе...

— Я помогу тебе, — сказал Громов. — Мы вместе осмотрим все как и есть и решим, что, куда и как...

Пожал в последний раз руку Валерику, улыбнулся и свернул в свой переулок. А Валерик спустился в метро.

Он ехал почти в пустом вагоне, ехать было долго, времени думать предостаточно.

«Как это я мог? — спрашивал себя Валерик и не находил ответа. — Как это можно было нахально расхохотаться прямо в лицо?»

Он нещадно ругал себя и давал себе слово: с этого дня никогда, ни за что, ни единого раза не улыбнуться даже и в том случае, если не Громов, а сама Эрна Генриховна начнет объясняться Громову в горячей своей любви.

Никогда и ни за что.

В прошлом месяце Сева вернулся домой. Вроде, бы прочно и навсегда. Однажды вечером явился с чемоданом, спросил:

— Как, принимаете гостей?

— Каких гостей? — удивилась Ирина Петровна. — Ты что, один? А где же Симочка?

— А одного что, не примете? — спросил Сева.

Ирина Петровна растерянно поглядела на него, но Рена, умница, поняла все сразу.

— Это твой дом, — сказала. —Ты у нас не гость, а хозяин.

Утром Сева встретился с Лелей возле ванной.

— Как, насовсем? — спросила Леля, заранее предвкушая ответ.

— Насовсем, — ответил Сева. — Как видишь, я снова девушка.

— Вот и хорошю, — одобрила Леля. Она была очень довольна собой: все вышло так, как и следовало. Сева вернулся домой, а Симочка осталась с носом, пусть теперь покукует, поищет достойную замену, еще неизвестно, найдет ли...

Ирина Петровна не переставала допытываться, что случилось, почему Сева переехал обратно к ним.

— Хочу пожить у вас, — коротко отвечал Сева.

— Но все-таки, — не отставала Ирина Петровна. — Вы поссорились? Да? И кто же виноват, как ты считаешь?

— Никто, — отвечал Сева. — И вообще, очень прошу тебя, мам, меньше вопросов и выпытываний, поверь, так будет для всех спокойней.

В конце концов Ирина Петровна отстала от него. Должно быть, здесь сыграла свою роль Рена, как-то строго-настрого приказала матери не приставать к Севе.

— Они сами разберутся, что к чему, — сказала Рена.

Сама она, хотя Сева ничего не рассказывал ей, поняла все, как есть. Она была и рада тому, что брат снова с нею, что наконец-то прозрел, увидел, какова на самом деле его любимая Симочка, и в то же время неподдельно жалела Севу.

Он сильно переживал. Плохо спал ночами, часто вставал, выходил в кухню, курил.

Развод с Симочкой оформили удивительно быстро.

Сева сам заплатил деньги, еще несколько дней заняла прописка по старому адресу, но когда Симочка как-то позвонила ему и спросила:

— Не пора ли вернуться в лоно семьи?

Он ответил:

— А я и так в лоне, с сестрой и с мамой...

— А я что же? — удивилась Симочка. — Выходит, не семья?

Сева сказал:

— За неимением гербовой пишите на простой...

Симочка засмеялась:

— Что? Что ты сказал? Повтори!

— Некогда повторять! — И Сева громко хлопнул трубкой о рычаг.

Севе и в самом деле было некогда. Наконец приехал в Москву Крутояров. Застать его оказалось делом не из легких.