Соседи

— Скворцов? Это тот, кто лечился у тебя чуть ли не в течение десяти лет?

— Он самый. Лет восемь подряд бывал у меня, недавно мы его оперировали, и вот...

Он взял ее руку в свои ладони, поднес к губам, но не поцеловал, а стал тихо дуть, словно пытаясь согреть с мороза. Она глянула на его озабоченно склоненную голову, и на миг стало словно бы легче.

— Пойдем сядем, — сказал он. Обнял ее, осторожно усадил на диван. Сам сел рядом с нею. — Что было, то было. Не мучайся, не грызи себя.

Эрна Генриховна заплакала, прерывисто повторяя сквозь слезы:

— Пойми, я думала, что все самое страшное позади... Все позади... все, все...

Он молчал, только гладил ее по голове и по плечу.

Глава 17. Рена и Симочка

Первой принесла эту новость Ирина Петровна. Правда, давно уже ходили слухи, что дом забирают под гостиницу, а всех жильцов переселят кого куда, но, как это часто случается, слухи то разгорались, то снова гасли, и тогда о них быстро забывали.

Но на этот раз, кажется, все уже было определено и досконально решено: к весне всех жильцов выселят в различные районы Москвы, а в доме, которому надлежит стать гостиницей, начнется капитальный ремонт.

— Все получат отдельные квартиры, — сообщила Ирина Петровна. — Это мне сказал инспектор жилуправления, я с ним случайно познакомилась, он в нашу фирму приходил договориться насчет няни, так вот он сказал, что это абсолютно точно. Конечно, на центр рассчитывать не приходится, наверно, будем жить в разных Свибловах и Медведковах, зато в отдельных квартирах...

Кто радовался этому известию, кто слегка даже огорчался. Семен Петрович был, в сущности, и рад и не рад. Он сильно постарел в последнее время, его частенько мучил радикулит, и не хотелось думать, чтобы не расстраиваться, о том, как-то придется добираться из какого-нибудь отдаленного района до редакции.

Леля тоже не была в восторге: на первых порах в новой квартире, наверно, не будет телефона, а при ее сложной личной жизни, как она выражалась, ей без телефона зарез.

— Я буду начисто отрезана от жизни, — жаловалась Леля Марии Артемьевне. — Без телефона — это хуже, чем без рук.

Мария Артемьевна, неунывающий оптимист, старательно успокаивала Лелю:

— В конце концов, поставят телефон, не могут же не поставить. Ты читала в «Вечерке», как много новых АТС вводят в строй?

Леля не выдержала, улыбнулась.

— Меня радует, — сказала, — твоя бесспорная вера в печатное слово, иногда, мама, ты мне кажешься даже моложе меня...

Мария Артемьевна не стала с нею спорить. Моложе? Что ж, пусть будет так...

Впрочем, ни к чему было размышлять о том, кто моложе, кто старше. Теперь предстояли большие хлопоты: в скором времени, наверно, придется ездить смотреть и выбирать новые квартиры, потом укладываться, паковаться. Ведь недаром говорят: один переезд стоит двух пожаров...

Для Надежды эта новость не играла особой роли: так и так она должна была весной вместе с Валериком переехать в новую квартиру, которую предоставил ей институт.

Как ни странно, меньше всего обрадовалась предстоящему переселению Ирина Петровна, больше всех нуждавшаяся в новой квартире и имевшая право на первую очередь в районе. Она ни за что не соглашалась ехать куда-нибудь дальше Пушкинской или площади Восстания, да и житье в коммунальной квартире не угнетало ее: было на кого оставить Рену, с кем посоветоваться. Правда, в исполкоме ей пообещали квартиру в капитально отремонтированном доме, на худой конец за выездом. Но квартиру отдельную, с изолированными комнатами, ей и Рене.

Обе намеренно не упоминали о Севе. Сева выписался, прописался к Симочке. Что же, все вполне понятно и объяснимо.

Зато, живи он вместе с ними, они получили бы не двух-, а трехкомнатную квартиру.

Рене часто думалось:

«Ведь может же так случиться, что Сева вернется обратно, домой. Или Симочка его выживет, или он наконец разберется, какова она на самом деле».

Рена ничего не могла с собой поделать: она еще никогда, ни к кому не испытывала ненависти, но Симочку ненавидела исступленно.

Ей казалось, что вся мелкая, хищническая сущность Симочки, вся, как есть на виду, только слепому не ясно, какая она в действительности, несмотря на все ее улыбки, сладкие слова, ласковые взгляды...

Она силой заставляла себя слушать разглагольствования матери о том, как необыкновенно повезло Севе.

Ирина Петровна иногда навещала Севу с Симочкой, возвращаясь оттуда, не уставала рассказывать, какая Симочка замечательная хозяйка, какая она милая, щедрая, великодушная...

Порой Рена, не выдержав, спрашивала мать:

— В чем ты видишь Симочкину щедрость и великодушие?

— Во всем, — отвечала Ирина Петровна. — Если хочешь, спроси Севу, он тоже скажет, что вполне счастлив...

Сева бывал нечасто. Поначалу Рена обижалась, что он редко приходит, потом постепенно привыкла, заставила себя не обижаться, не ждать его.

Зато звонил он каждый день. Илья Александрович — несравненный умелец — провел к Рене в комнату параллельную трубку от общего аппарата, висевшего в коридоре, и теперь Рена могла беседовать с Севой у себя, не выкатывая свое кресло в коридор к коммунальному телефону.

Каждый раз Сева подробно объяснял, как он сильно занят — им предстоял ремонт Симочкиной дачи в Тарасовке, а ремонт, Рена должна была понять, дело далеко не простое и до ужаса мытарное.

Потом Симочка поступила на курсы кройки и шитья, занятия там кончаются поздно, она боялась одна возвращаться вечерами домой, и он встречал ее. Сам Сева рассчитывал с осени начать учиться на вечернем факультете МАДИ — Московского автодорожного института.

— Можешь себе представить, сколько у меня дел? — спрашивал Сева Рену.

«К чему ты так? Я же тебя не упрекаю, я знаю, что ты занят. Ты очень занят, я понимаю тебя, только не оправдывайся, не нагромождай одни объяснения на другие», — думала Рена.

— Представляю, — говорила она, — и, пожалуйста, не рвись, мы с мамой превосходно управляемся вдвоем.

А ночью просыпалась, вспоминала о том, что почти не видится с Севой, и тихо, чтобы не разбудить мать, плакала.

В последнее время Сева стал приходить чаще. Он казался оживленным и в самом деле довольным жизнью, снова, не переставая, рассказывал о том, как он сильно занят и как много дел у Симочки.

Как-то Рена оборвала его в тот самый момент, когда он описывал Симочкин день, заполненный до конца, буквально ни одной свободной минуты.

— Хватит! — отрезала Рена. —Я уже и так все поняла. Ты что, хочешь уговорить меня, что она до того занята, что не может прийти к нам?

— В общем, ты понимаешь, — начал Сева, но она снова не дала ему продолжать.

— Уверяю тебя, я нисколько не обижаюсь на нее. Я все понимаю.

— Вот и хорошо, что понимаешь, — обрадовался Сева.

«Ты веришь мне, потому что хочешь верить, — думала Рена, глядя на его довольное, успокоенное лицо. — Так тебе уютней, легче...»

— Ну, само собой, — согласилась она.

— Симочка к тебе относится очень хорошо, — сказал Сева. — К тебе и к маме. Она вас обеих любит...

— А почему бы ей нас не любить? — удивилась Рена. — Мы же ни во что не лезем, не вмешиваемся, не надоедаем. — Почти против своей воли, невесело добавила: — Особенно я не надоедаю...

— Да-да, — рассеянно отозвался Сева.

«Какой же ты стал дубокожий, отстраненный, — с горечью подумала Рена. — В другое время ты не дал бы мне говорить так. Ты бы стал уверять, что скоро я начну ходить, что со мной все в порядке».

— Кланяйся Симочке, — сказала Рена.

Сева расцвел мгновенно:

— Непременно передам твой привет. Она тоже каждый раз напоминает: позвони Рене, привет ей, как она там...

— Скажи ей, что у меня все хорошо.

— Скажу, — ответил Сева.

Уходил он в самом лучшем расположении духа и потом говорил Симочке:

— Рена тебя очень любит.