Соседи

Как-то Эрне довелось видеть его. Низкорослый, прыщеватый, нос картошкой. Есть кого любить, по ком с ума сходить...

К слову, он женился на той самой сестре. И жили они, словно кошка с собакой, не было дня, чтобы не дрались.

И Эрне вспомнились слова Кучеренко, сказанные уже и не вспомнить по какому поводу:

— Бог тогда наказывает человека, когда исполняет его желания...

«А у меня нет никаких желаний, — думала Эрна, не то радуясь этому, не то удивляясь. — Нет как нет».

Однажды в конце июля она записалась на поезд здоровья. И поехала вместе с другими врачами и сестрами их больницы за грибами под Можайск с ночевкой.

Ей понравился этот поход прежде всего потому, что все было в новинку — туманный рассвет, тихая росистая трава, по которой идешь ранним утром, молчаливые деревья вокруг и под ними желанные коричневые, розовые, серые шляпки грибов.

Она зашла далеко, в самую глубь леса, огляделась, никого поблизости, крикнула:

— Эй, кто здесь есть еще?

Молчание было ей ответом.

Она не испугалась, пошла дальше, где-то вдалеке раздавался шум проезжавших машин, она знала, там шоссе, и побрела в ту сторону. В корзине ее было штук десять сыроежек, один трухлявый белый и два подберезовика.

И тут вышел из-за деревьев он. Казалось, все время стоял тут же, только и ждал, когда она подойдет поближе.

Глянул в ее корзинку, спросил:

— Это все?

— Да, — ответила она.

— И наверное, ходите с самого утра?

— Конечно.

— Не густо, — сказал он; нагнувшись, поднял земли свою корзину, показал ей. — Что скажете?

Корзина была полна доверху, грибы — сплошь белые и еще подберезовики и подосиновики, сыроежки — ни единой.

— Вот это да! — воскликнула Эрна.

— То-то, — сказал он. Сорвал несколько широких, разлапистых листьев папоротника, прикрыл ими свои грибы. — Чтобы никто не завидовал.

— А вы боитесь зависти? — спросила она.

— Нет, не боюсь, напротив, жалею завистников.

— Почему вы их жалеете?

— А им тяжко живется, ведь всегда найдется тот, кому в чем-то повезло больше: грибов ли больше собрал, или потолок в квартире выше, или волосы гуще...

Тут она впервые заметила, что он лысый. У него была круглая, словно шар, красивой, законченной формы, совершенно лишенная волос голова.

На смуглом худощавом лице очки. Глаза добрые, внимательные, и весь он, довольно высокий, с узкими плечами и длинной шеей, производит впечатление очень здорового, уравновешенного, доброго человека. Уже не молод, хорошо за пятьдесят.

— Кажется, я заблудилась, — сказала она.

Он улыбнулся. От улыбки лицо его похорошело. Даже стало как будто бы немного моложе.

— Здесь трудно заблудиться...

— Так я же заблудилась!

— Вам это только кажется.

— Вы здесь живете? — спросила она.

— Отнюдь, приехал из Москвы, как и вы.

— Откуда вы знаете, что я из Москвы?

— Если бы я был Шерлок Холмс, а вы, к примеру, Ватсон, я бы вам объяснил, что прежде всего знаю, по выходным сюда приезжают грибники из Москвы, во-вторых, у вас за ремешком часов билет.

Она глянула на свою руку: в самом деле, за ремешком заткнут обратный билет до Москвы. Улыбнулась, сказала:

— Все ясно.

— Так говорил обычно этот классический тупица и бестолочь доктор Ватсон, когда Холмс объяснял ему все, что следует.

— Ну, не такая уж я бестолочь, — сказала Эрна, ничуть, впрочем, не обидевшись.

— Заранее скажу, совсем вы не бестолочь, — согласился он.

Подошел ближе.

— Давайте познакомимся, хотите?

— Давайте.

— Я — Илья Александрович. Фамилия у меня громкая.

— Какая же?

— Громов.

— Громов? Скорее громовая.

— Может быть, и так, — сказал он. — Меня, кстати, большей частью все зовут по фамилии. Так как-то получилось. Возможно, потому, что короче, пока произнесешь «Илья Александрович», наверняка полсигареты выкуришь, а «Громов» — коротко, лаконично, даже выразительно. Вы не находите?

— Пожалуй, — сказала Эрна.

— Так что называйте меня, пожалуйста, по фамилии. Идет?

— Идет.

— Кстати, — начал он снова, — а вас-то как кличут?

— Эрна Генриховна.

— Солидно, — сказал он.

— Обыкновенно, — сказала Эрна, она не любила, когда к ее имени-отчеству относились, как ей думалось, несколько предвзято.

— Пошли в ту сторону, — сказал он,

— К шоссе?

— Да.

Не торопясь, дошли до шоссе.

— Вот я и вывел вас на дорогу, — промолвил Громов.

— А где же в таком случае вокзал?

— Километров за пять отсюда, только зачем он вам?

— Просто на всякий случай. Мы же с вокзала поедем домой.

— А сперва соберетесь все вместе, будете сидеть вокруг костра и петь песни?

Он сморщил лоб, вдохнул воздух и запел тоненько, жалобно:

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...

— У вас не получается, — сказала Эрна. — Видно, что кому-то подражаете, но выходит как-то ненатурально.

— Может быть, и вправду неестественно, но я до того не люблю эти организованные вылазки на природу!

— А вот мне это все в новинку!

— Вы раньше никогда не ходили в лес за грибами?

— Нет, представьте, как-то ни разу не приходилось.

— Счастливая! — воскликнул он.

Она удивилась:

— Чем же я счастливая?

— Потому что вам все это предстоит узнать в первый раз — ходить в лес, искать грибы...

— Уже искала, — она кивнула на свою корзинку. — Теперь бы еще своих найти.

— Я говорю не о сегодняшнем дне. Потом ночевать в лесу, в палатке, просыпаться на рассвете, и дрожать от холода, и умываться, когда утренний ветер с силой хлещет в лицо, и потом снова ходить по никогда не виданным дорогам...

— Вы говорите, как стихи пишете, — заметила она. — Того гляди в рифму начнете.

Он, как бы опомнившись, улыбнулся, сложил вместе ладони, словно прощения просил.

— Вот что, я назначаю вам свидание. Давайте здесь, на шоссе, ровно в пять, хотите?

Его глаза за стеклами очков смотрели на нее c дружелюбным интересом. Казалось, он давно и хорошо знает ее.

И Эрна ответила с готовностью, слегка удивившей ее самое:

— Хочу.

Она дошла до своих, потом собирала сучья для костра и пекла вместе со всеми картошку и слушала байки, которые неминуемо травят, усевшись вокруг костра, испытанные рассказчики, и слушала песни. Один раз, не сдержавшись, засмеялась тихонько, когда завхирургией, солидная женщина Магда Валерьевна, запела жалобно:

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...

Слово «тонкая» Магда Валерьевна произнесла на французский манер, слегка в нос.

Эрна то и дело поглядывала на часы. А потом незаметно встала, впрочем, никто не удержал ее, да и вряд ли кто заметил ее уход.

Ровно в пять она стояла на шоссе, на том самом месте, где они расстались.

На шоссе никого не было видно, лишь на обочине, в стороне стояла темно-зеленая машина «Жигули», и ни одного человека поблизости.

«Вот дура-то! — с досадой обругала себя Эрна. — Надо было спешить, бежать что есть сил, словно девчонка, на шоссе, тоже мне, разбежалась, а никто не встречает и не встретит!»

Подумала о том, как уютно и защищенно сидеть сейчас у костра, слушать всевозможные рассказы, даже петь всем известные песни тоже, в конце концов, не так уж плохо...

— Чего же вы стали? — донесся до нее голос, ставший уже знакомым. Илья Александрович вышел из зеленой машины. — Давайте-ка сюда...

Она подошла к машине.

— Поедем?

— Куда?

— В Москву. Нечего вам в поезде томиться, я вас быстро домчу.

Она послушно села рядом с ним. На заднем сиденье стояла его корзинка, старательно прикрытая сверху широкими листьями.

— А я свою корзину позабыла, — вспомнила Эрна. — Осталась где-то там, возле костра...

— Ничего, — сказал он, захлопнув дверцу машины. — У вас было столько грибов, сколько примерно у меня волос на голове.