Страница 17 из 58
— Правда? — наивно спрашивала Асмик и смотрела в зеркало, поистине не веря своим глазам.
А Эмма Сигизмундовна продолжала:
— Вы в ней совсем другая, тоненькая, как южноамериканская лиана.
И, не краснея, бесстыдно уверяла, что в этой кофте Асмик можно дать на добрых пятнадцать лет меньше, что она в ней девочка, просто девочка, да и только!
— Но я не отдам ее вам, я ее себе оставлю, она мне тоже идет, — заявляла Эмма Сигизмундовна.
Асмик великодушно соглашалась:
— Берите, какие могут быть разговоры!
Эмма Сигизмундовна вздыхала в ответ:
— Нет уж, забирайте, пока я не раздумала. Она как на вас сшита. И совсем недорого — шестьдесят пять рублей.
Асмик выкладывала ей деньги, брала кофту и ни разу не могла надеть ее.
Володя злился, на чем свет стоит ругал Асмик.
— Чего ты нюхаешься с этой спекулянткой? Она же на тебе здорово зарабатывает!
Асмик соглашалась с ним, клятвенно обещая ничего больше не покупать у Эммы Сигизмундовны.
Асмик хорошо зарабатывала, но погоня за туалетами основательно подкосила ее бюджет.
Володя получал ставку ординатора, все деньги отдавал Асмик и был на редкость неприхотлив, ему ничего не нужно было, ни пальто, ни костюмов, ни нарядных рубашек.
Он сердился, когда Асмик покупала ему рубашку, или белье, или итальянские, жатой кожи башмаки.
— Я не франт, — говорил он. — Прохожу в том, что есть.
— Я хочу, чтобы ты был красивый, — отвечала Асмик и продолжала покупать для него, что ни увидит.
Бабушка, как и обычно, часто звонила ей по телефону.
Расспрашивала о здоровье, ругала за то, что Асмик не пишет диссертацию.
— В наше время, — кричала бабушка, — с твоими способностями, пренебрегать научной деятельностью…
Асмик слушала ее сокрушенно. Бабушка еще не знала о самом главном — о Володе.
Что будет, когда она узнает?
Она посоветовалась с Володей. Володя отнесся к ее словам безразлично.
— Мне бы твои заботы, — сказал он. — Ты что, все еще мыслишь себя несовершеннолетней?
Асмик разозлилась и заказала разговор с Ереваном на ноль часов.
Ночью слышимость была всегда отличной.
— Бабушка, — начала Асмик, — у меня новость…
— У меня целых две, — перебила бабушка. — Во-первых, я еду на конгресс в Амстердам, а во-вторых, у Ленивца была чумка, но в легкой форме, мы с Шушкой пичкаем его витаминами, и он поправляется…
Асмик слушала ее. Как начать? Как подойти, чтобы не испугать бабушку?
— Что же ты молчишь? — спросила бабушка. — Может быть, не надо давать так много витаминов? Это все Шушка, я против, а Шушка все свое.
Асмик решилась сразу, словно с головой в воду.
— Бабушка, я вышла замуж.
— Плохо слышно, — закричала бабушка. — Повтори еще раз!
Должно быть, она все-таки что-то расслышала, потому что голос ее зазвучал встревоженно.
— Я вышла замуж, — сказала Асмик. — Я люблю, и меня любят, и я очень счастлива.
— Сумасшедшая, — сказала бабушка и замолчала.
— Алло, — позвала Асмик. — Бабушка, куда же вы пропали?
Бабушка не отзывалась.
Асмик стучала по рычагу, кричала изо всех сил:
— Дайте Ереван! Безобразие! Почему вы прервали разговор?
— Не ори, — неожиданно тихо сказала бабушка. — Я тебя хорошо слышу. Кто он, этот безумец?
— Врач, — ответила Асмик. — Мы вместе работаем.
— Значит, диссертация побоку? Теперь уже окончательно?
— Нет, почему же, — пристыженно сказала Асмик.
Она не думала ни о какой диссертации. Ни о чем решительно не могла думать, только о Володе.
— Напиши мне подробное письмо, — приказала бабушка. — А то я, кажется, не все понимаю по телефону.
Асмик написала длиннющее письмо. Описала Володю, его внешность, манеры, характер. Только об одном умолчала — о Володином возрасте. Боялась, бабушка прочтет и разразится долгими поучениями и назиданиями о поспешности и необдуманности предпринятого Асмик шага.
«Ну, а если она его увидит, — размышляла Асмик. — Что тогда?»
Ей представлялись черные, изумленные глаза бабушки, сравнивающие ее и Володю. От нее можно ждать всего, чего хочешь, возьмет да и ляпнет прямо, без обиняков:
— Несоответствие возрастов — верный залог недалекого развода.
Или еще что-нибудь в этом роде. Что ж, пусть ее.
Она, Асмик, земная, жизнелюбивая. Она не хочет подавлять свои желания. Она верит Володе, верит в его любовь.
И Асмик усмехалась своим мыслям. Вот до чего дошла! Не только красиво говорит, но и думает крайне изысканно…
14
Туся не любила воскресенья.
Уже в субботу ей виделся длинный, бесконечно долгий, как дорога в пустыне, день. Нет работы, ничего не надо делать, она одна и четыре стены.
Сама о себе она думала так:
«Я из той породы, что трудно переносит одиночество».
Правда, ее нельзя было назвать совершенно одинокой. У нее были друзья, и они любили ее, но у каждого своя жизнь, а она — она была то, что теперь модно называть «женщина с неустроенной судьбой».
Асмик сердилась на нее.
— Когда же ты влюбишься? Хоть в кого-нибудь?
— Никто не нравится, — отвечала Туся.
— Ты же красивая, — удивлялась Асмик. — Если бы я была такая, как ты, в меня бы все влюблялись! И я бы влюблялась!
Асмик до всего было дело, ей очень хотелось устроить Тусино счастье.
Когда бабушка звонила ей из Еревана, Асмик жаловалась:
— Что делать с Тусей? Она тоскует…
Но в бабушке Асмик не могла найти сочувствия.
— Я этого не понимаю, — возражала бабушка. — Как можно тосковать в наше время?
И начинала длинную лекцию о том, как интересна, многообразна, необычна эпоха, в которую мы живем, только жаль, не хватает жизни, чтобы узнать и увидеть все то, что происходит на земном шаре.
Асмик слушала бабушку и чувствовала себя виноватой в том, что невозможно, непозволительно счастлива, а Тусина жизнь продолжает оставаться тусклой.
Однажды Асмик сказала:
— Наверное, ты до сих пор любишь Ярослава.
Туся даже рассмеялась:
— Вот уж нет.
Оставшись одна, снова вспомнила о словах Асмик. Она не солгала ей. Не любит она Ярослава. Давно разлюбила.
Она не была святой. За эти годы случались увлеченья. И проходили, не оставляя следа.
Ее друзья удивлялись и не одобряли ее. Фенечка сказала:
— Ты прирожденная холостячка, словно Моника Лербье. И вообще, в твои годы…
Витя категорично определил:
— Брак или, во всяком случае, совместная жизнь — это работа. А ты ленива и нелюбопытна.
— Может, и так, — согласилась Туся.
Один Михаил Васильевич, казалось, понимал ее. Он даже вспомнил знаменитое изречение Монтеня: «Брак без любви — вещь предельно аморальная». А может быть, он сказал это потому, что некогда хотел видеть Тусю женой Сережки?..
Асмик переживала за нее. Ей хотелось, чтобы Туся была счастливой, и никак это не получалось, несмотря ни на что!
Она жаловалась Володе и бабушке. Володя равнодушно отвечал:
— Оставь ее в покое. Это же не твое дело!
— Мое! — горячилась Асмик. — Почему не мое? Мы же подруги…
А бабушка неожиданно разразилась по телефону длинной речью.
Бабушка считала, каждый человек заслуживает то, что имеет. Туся не имела ничего, не дорожила ничем, она была пустоцвет, и ей воздалось по заслугам. Ее никуда не тянет, ничто не влечет, она живет по инерции, не думая о том, что будет дальше.
Туся не завидовала Асмик. Отнюдь. Ей было лень кому бы то ни было завидовать. Вернее сказать, она просто старалась избегать сильных эмоций, ей не хотелось ни любить, ни ненавидеть, ни ревновать, ни завидовать.
Самое большее, на что она была способна, — дружба с Асмик. И дружба эта, как ей казалось, до конца исчерпала все ее душевные ресурсы.
Может быть, будь Асмик менее горячей, менее открытой или относись она к Тусе равнодушно, Туся первая отвернулась бы от нее. Отошла и забыла бы, как спокойно, невозмутимо забывала о многих.