Земля

— Очень.

— Ты чуть не задушил меня.

— Может, ты не хотела?

— Хотела, очень даже хотела, — поправила волосы Ция. — Давай подождем чуть-чуть. Надо дух перевести. Ты меня так долго целовал.

— Долго? Я тебя еще раз поцелую.

— Только не сейчас...

— А когда же?

— Когда ты закончишь прокладку канала. Ты же сможешь новым экскаватором вынимать еще больше земли?

— Да я в день две нормы буду давать!

— Что это за экскаватор? — удивилась Ция. — Как он может две нормы за день вырабатывать?!

— При чем здесь экскаватор? Это я буду давать две нормы за день, чтобы...

— Не говори ничего больше, ладно? Сама знаю, почему ты будешь в день две нормы давать! Вот увидишь, и я от тебя не отстану, Уча.

В здании управления Лонгинозу не хватало комнат для всех своих сотрудников, и поэтому часть из них помещалась на втором этаже барака опытной станции. Здесь же был и кабинет Ломджария. Мотоцикл всегда стоял у входа, и стоило начальнику управления вызвать Ломджария по телефону, как он почти в ту же минуту входил в его приемную. Но здесь была его святая святых, и здесь он сам был себе хозяином, чем немало гордился.

В городе Ломджария был нарасхват, всем он был нужен и по всякому делу. «Ломджария сделает» — эта фраза переходила из уст в уста, и Лонгинозу нравилось ощущать себя нужным всем.

Была у Лонгиноза еще одна странность. Разговаривая по телефону, он всегда басил. Если кто-нибудь заходил к нему во время телефонного разговора, лицо его принимало многозначительно-загадочное выражение, и он, прикрыв рукой микрофон, сообщал посетителю, что говорит с начальником управления, или поднимал палец вверх, а это означало, что на проводе совсем уже высокое начальство. Он любил напускать на себя важность и басил, чтобы придать своему голосу солидность и строгость.

Обо всем этом были хорошо осведомлены его сотрудники, но, зная беззаветную преданность Лонгиноза порученному делу, прощали ему эти маленькие слабости.

Домой он всегда возвращался далеко за полночь. Дел у него было невпроворот, и он непрерывно носился на своем мотоцикле или допоздна засиживался в своем кабинете. Иногда и без дела, но в постоянной готовности к нему. Вот и теперь он был в кабинете. Уча робко, едва слышно поскребся в дверь и, не ожидая разрешения, вошел в кабинет вместе с Цией.

Лонгиноз строго смерил Цию взглядом и едва не подмигнул ей, что происходило с ним всегда, когда он видел красивую женщину. А Ция настолько поразила Лонгиноза своей красотой, что даже пот выступил у него на лбу. Опасаясь, как бы спутник Ции не заметил его состояния, Ломджария строго спросил их:

— Что привело вас в столь позднее время? Вы что, не знаете, работа давно уже закончилась.

— Нужда привела нас к тебе, Лонгиноз.

Только сейчас Ломджария узнал Учу.

— Э, да ведь ты никак Уча Шамугия?

— Что, не узнал меня?

— Узнать-то узнал, но ты в таком виде, что... Ты, случаем, не с рыбалки возвращаешься? Где это тебя так угораздило?

— Какая там рыбалка, Лонгиноз...

— Ох и хитрец. А сам на крючок такую девочку подцепил.

— Эта девочка, Лонгиноз, моя невеста.

— Невеста?! — Лонгиноз вскочил, за руку поздоровался с Цией и, не сводя глаз с ее босых ног, подвинул ей стул.

— Ты, видать, босиком ее похитил! В спешке, видно, было не до обуви. Угадал?! — Лонгиноз по-прежнему не смог отвести глаза от стройных Цииных ног.

— И вовсе нет. Нашу обувь море унесло, дядя Лонгиноз, — смущенно пробормотала Ция и, стремясь спрятать ноги от его жадного взгляда, села на стул.

— Вы что же, прямо в одежде в море купались?

— Да, в одежде.

— Это еще почему?

— Не знаю.

— И ты не знаешь? — на этот раз Лонгиноз обратился к Ции.

— И я не знаю, — потупилась Ция.

— Ну, вы даете!

— Невелика отвага! — засмеялся Уча.

— Отвага в любом деле нужна, парень.

— Это верно, Лонгиноз, — согласился Уча.

— Еще бы, в этом уж я толк знаю. Долго ты собираешься босиком водить этого ангела?

— Ну, сейчас уже пора отдыхать. А утром я ей раздобуду обувку, — сказал Уча.

— Где же она спать собирается, если не секрет?

— У вас.

— Где, где?

Уча протянул ему записку Гванджи Букия.

— Это вам директор опытной станции прислал.

Лонгиноз быстро пробежал записку глазами.

— Так вы в нашем бараке жить будете?

— В вашем бараке. Только не мы, а я одна.

— Ты — здесь, Уча — в Кулеви? Что это за жизнь?

— На первое время мы так решили.

— Так не годится. Я и дня не выдержал бы врозь.

— Но у нас нет другого выхода.

— Что значит нет? Есть у меня одна свободная комнатка. Вот и вселяйтесь вдвоем.

— Ничего не получится.

— Это отчего же? — заинтересовался Лонгиноз.

— Пока мы не закончим прокладку главного канала и не осушим Коратский массив, это невозможно.

— Ничего не понимаю, — удивился Лонгиноз.

— Пока мы на земле не поселимся, свадьбу играть не будем.

— Вот это да! Но при чем здесь земля?

— Мы обещание дали, — осмелев, сказала Ция.

— А еще молодежь называется! Кому вы это обещали? Не богу же? Так возьмите назад свое обещание, и дело с концом.

— Мы свое слово нарушить не можем, иначе зачем было обещать?

— Кто вам мешает забрать его назад, кто?

— Совесть. Мы с Антоном Бачило дали друг другу слово сыграть свадьбу в день открытия главного канала. Циины родители нам то же условие поставили: мол, никакой свадьбы, пока на земле не поселитесь.

— Условие неплохое, — сдался наконец Лонгиноз. — Умные, видать, родители у Ции. А невеста Антона такая же красивая, как Ция?

— Для меня нет никого на свете красивее Ции.

— Уча! — рассердилась Ция.

— Я сказал, что думал, Ция.

— И мне казалось, что прекрасней моей невесты нет никого на свете. А теперь мне кажется, что каждая женщина красивее моей жены.

— Нельзя так говорить о своей жене, товарищ Лонгиноз, — вежливо упрекнула его Ция.

— Что-о-о?.. — Вдруг Лонгиноз покраснел от стыда. — Верно ты сказала, дочка. Я пошутил. Моя жена для меня и сейчас еще красавица. И люблю я ее ничуть не меньше, чем тогда, в первый день. — Ломджария поднялся. — Ну что, пошли! У меня для тебя настоящая светелка припасена, какая и положена царевне. Только вот не доводилось мне босых царевен встречать, — засмеялся он, помимо воли скосив глаза на стройные Циины ножки.

Комната оказалась действительно уютной. Два широких окна с пестрыми занавесками глядели во двор. У стен стояло две кровати с тумбочками, посередине комнаты — три стула, в углу — шкаф для одежды.

— Ну, чем не светелка! — воскликнул Лонгиноз, уловив восторг на лицах молодых.

— Да это просто царские покои, — не смогла скрыть радости Ция.

— Вот если бы и ты поселился тут, тогда был бы полный комплект. Жених и невеста — пара.

— Не за горами это время, дядя Лонгиноз. Уча обещал две нормы давать на своем экскаваторе.

— Ты смотри, как он, оказывается, под венец рвется! Молодцом, ничего не скажешь. Когда мы с женой поженились, у нас даже не было на чем спать. Ну и вкалывал же я тогда, девятерым за мной было не угнаться!

— За тобой и сейчас не угнаться, всю стройку на плечах держишь.

— Ну, сейчас совсем другое. Тогда я только на себя работал, а сейчас на нас смотрит вся страна.

— По коню и корм.

Похвала пришлась по душе Лонгинозу.

— Знаешь что, — обратился он к Уче. — Поехали ко мне домой. Ции, наверное, подойдут туфли моей дочери. Не ходить же ей в самом деле босиком.

Прибытие на стройку нового экскаватора стало настоящим праздником. Откуда только не стекался народ на новую трассу. Пришли начальники строек, прорабы, десятники, рабочие, трактористы, драгеры с Циви-Техурского, Абаша-Техурского, Ногела-Абашского, Ногела-Цхенисцкальского и Квалонского массивов. Собрались и крестьяне из окрестных сел.