Чурики сгорели

Охотников до этого занятия нашлось хоть отбавляй. Оказалось, что строиться в колонну по четыре, вытягиваться шеренгой, держать равнение и маршировать (в основном на месте, потому что двор был завален хламом) очень даже интересно.

Ребята изо всех сил старались не сбиваться с ноги и по команде «Левое плечо вперед!», как это поначалу ни казалось чуднó, дружно поворачивать направо. Они торопили Мишу, уговаривали поскорей выйти за ворота, строем пройти по улицам. Ребята предвкушали сладостные минуты торжества, они не знали еще этого выражения — «публично заявить о себе», но отлично представляли, какой переполох вызовет среди мальчишек всей округи их появление. Представлял и Миша и все-таки медлил, откладывал, чего-то ждал.

Стремяков не ждал, а искал. Искал всюду, где только можно. Ему нужен был барабан. Он хотел еще большего торжества и заранее слышал гулкую и бодрую барабанную дробь, под которую так легко и точно отпечатывать шаг.

Каким был первый пионерский барабан, самый первый? Теперь не узнать, не сохранился. Говорят, что выпросил его Миша в театре. Но он был, от него пошли сотни и тысячи сегодняшних пионерских барабанов, которые могут наделать столько шума.

Стремяков принес барабан в типографию торжественно, сознавая все значение минуты. Поднял палочки и… конечно, принялся барабанить. Его оттеснили. Каждый старался ударить хоть разок, если не палочками, то кулаком. А Мише самому хотелось побарабанить всласть. И когда ребята наконец разошлись, он остался и барабанил долго, а дали бы волю, так и до утра, но попросили освободить помещение. И на следующий день Миша барабанил и, по свидетельству ребят, в игре на барабане достиг совершенства. Для его авторитета это было немаловажным.

В свой долгожданный день они еще несколько раз порепетировали во дворе. И распахнулись массивные ворота. И грохотал без устали барабан. И маршировали ребята.

Они шли по Тверской, так прежде называли улицу Горького. Шли строем. Держали равнение и чеканили шаг. Шли к Моссовету.

Застыли на тротуарах зеваки. Бежали вслед мальчишки. Выскочили из лавочек нэпманы. И тогда вдруг стих барабан. И тогда раздался из первой шеренги звонкий голос:

Посмотрите, как нелепо…

И весь отряд подхватил хором:

На нас смотрит рожа нэпа,

Посмотрите на него,

Каково его мурло.

В-о-о!..

Это они тоже заранее разучили.

И с тех пор, после каждого сбора, шли они под барабанную дробь по главной улице. Доходили до Моссовета, разворачивались и отправлялись обратно. Это была их первая традиция. Но она появилась. А традиции, как известно, появляются у тех, кто сумел объединиться.

ВЗГЛЯД ИЗ «ЛИРЫ»

На обратном пути, как и договорились, мы зашли в кафе «Лира». Вовке принесли мороженое «Космос», а мне — «Золотую осень».

— Не ешь холодное. Разомни или подожди, пока растает, — сказал я по привычке.

Но Вовка и не думал есть мороженое. Он даже не заинтересовался, чем отличается «Космос» от «Золотой осени». Из окна была видна улица Горького, Пушкинская площадь. Здесь когда-то маршировали ребята Стремякова. Вовка смотрел в окно. Оседали и растекались шарики мороженого.

— Первым было лучше, чем нам, — сказал Вовка. — Они боролись со скаутами. Очень здорово, когда есть с кем бороться. Сейчас, конечно, есть хулиганы. Но разве пионеры могут с ними бороться? Потом они все время чего-то делали. А мы что? Ходим в школу. Это вроде бы как наша обязанность перед взрослыми. Папа, отчего ты смеешься? Ты же сам мне все время говоришь, что я обязан хорошо учиться. Носим пионерские галстуки. Да, иногда еще собираем макулатуру. И все. Вот и все. А что нам еще делать, ну скажи что?

…Директора типографии ждали новые хлопоты. В марте к нему пришла делегация, ребята попросили верстак.

— Да зачем он вам нужен, верстак? — не соглашался директор. — Баловаться будете. Видали, вздумали скамейки делать! Мою мебель небось уже переломали. Если скамейки теперь нужны, так и скажите — изготовим.

— Мы будем делом заниматься, — сказал Боря Кудинов.

Верстак заполучили. Достали швейную машинку — девочкам занятие. Увлекались переплетным делом.

Первое правило отряда Миша изложил так: «Все делаем сами. В звеньях развиваем кустарные ремесла — чиним ботинки, паяем кастрюли. В отряде мастерские: столярная, переплетная. Каждое звено делает себе лавки и стол такого размера, чтобы на лавки можно было сесть, а за столом усесться. Каждую субботу одно из звеньев коллективно убирает клуб и передает дежурство следующему звену. Клуб, в котором не слышно бодрых звуков молотка и пилы, подобен мертвому кладбищу». Миша любил сравнения.

Звеньев в отряде было пока лишь два: звено лисиц и звено тигров. А клубом именовалась все та же комната под машинным отделением.

Но постепенно все менялось. В том числе и погода. Наступила весна. Ребята открыли окна, и в комнату хлынула талая вода. Пришла пора прощаться с этой комнатой. Отряд переводили в Центральный клуб печатников, в то здание, где смотрят теперь спектакли московского театра «Современник».

Рабочие 16-й типографии взяли шефство над отрядом. Происходило это очень торжественно. Старый рабочий коммунист Волхонский вручил пионерам знамя. А еще прочел памятку: «Что рабочие 16-й типографии поручили выполнять пионерам». Много там было хороших наказов. Такие, например: «Помогай республике в борьбе с капиталом», «При жизненных невзгодах никогда не падай духом, смело иди вперед и вперед», «Сам найди путь к коммунизму и указывай его другим».

Отряд уже был не единственным, он назывался теперь 1-м Краснопресненским отрядом. А всего на Красной Пресне появилось более трехсот пионеров. Пора бы и встретиться всем вместе.

Выбрали 7 апреля. По церковному календарю это был день святого Георгия.[8] В этот день скауты всегда устраивали праздник. Пионеры тоже решили устроить праздник, но свой — День первого костра.

Пятьсот пионеров со всей Москвы пришли в Сокольники. Разбили палатки, пели, играли, а вечером зажгли костер. Вот как писали об этом газеты: «Громадный первобытный костер, разбрасывающий искры по темной поляне, служил для маленьких пионеров символом начала большой работы по созданию в России десятков и сотен подобных организаций, способных охватить под знаменем начинающегося детского движения тысячи мальчиков и девочек»…

Лучше бы я не говорил Вовке про все про это. Он только расстраивается. Я рассказывал ему в надежде, что услышу в ответ: «И мы у себя в отряде сделаем так же». Но Вовка воспринимает иначе. Он беспрестанно сравнивает.

— Разве у нас так? У нас так не бывает. Класс — это отряд. В нем четыре звездочки. Каждые четыре дня звездочка, на большой перемене, проводит свое мероприятие. У нас и график такой висит — кто за кем. Ну, был я командиром звездочки: посмотришь на график — скоро твоя очередь подходит. А что проводить? Опять про правила уличного движения рассказывать? Иногда какая-нибудь звездочка игру придумает. В звездочке десять человек, они только десятерых из класса и вызывают на соревнование. Остальные не участвуют, сидят и смотрят…

А вот еще. Одна звездочка решила показать, как надо за столом сидеть. Еды принесли, расставили. А за стол посадили только отличников. Только их одних…

Вовка говорил долго, и я, честно говоря, растерялся. Мне стало худо, худо потому, что еще никогда не приходилось слышать такую горечь в словах сына. Я понимал, но лишь умозрительно, что Вовке не миновать переживаний, они ждут его, но не теперь, а когда станет взрослым. А он переживал сейчас и рассуждал, как взрослый.

Как же исправить настроение сыну, как встать на пути его разочарования, переубедить? Сам затеял эту игру, а теперь не знаю, как поступить. Может быть, поспорить с ним? Сказать, что у нашей пионерии очень много интересного, несмотря на отдельные недостатки? Сказать, наконец, как важен… сбор макулатуры? Да пропади она пропадом, эта макулатура! Что за наказание такое: как только заходит разговор о делах сегодняшних пионеров, так обязательно на языке вертится эта макулатура, будто нет ничего увлекательней, как собирать ее. Лучше напомнить о красных разведчиках и походах по дорогам славы отцов.