Страница 21 из 26
«В феврале 1922 года комсомольцы Краснопресненского района г. Москвы провели в этом здании первый сбор первого пионерского отряда в Советской России» — выбиты теперь на мраморе строки.
Я волновался, когда разыскивал этот дом, волнуюсь и теперь, когда пришел сюда с сыном. Могу сколько угодно стоять около наглухо закрытых ворот и внутренне готов к тому, что когда-нибудь услышу за стеной барабанную дробь, распахнутся ворота, выйдут строем ребята и высоко в небе разольется перекличка:
— Будь готов!
— Всегда готов!
— Будь здоров!
— Всегда здоров!
— Пионеры жизни новой…
— И готовы, и здоровы!
До чего же озорная перекличка! Такая веселая, что самому охота начать маршировать.
Вовка мельком взглянул на дом. Он вовсе не собирался стоять около закрытых ворот. Хотел идти дальше. Мне стало немножко обидно.
— Раньше здесь была типография Машистова, а теперь вон видишь — типография номер шестнадцать. В этом доме Миша Стремяков и собрал ребят.
— Ему Ленин дал поручение собрать ребят?
— Нет, поручение Стремякову дал горком комсомола.
…Миша был первым начальником первого отряда и в то же время не совсем. 5 февраля 1922 года Московский комитет комсомола постановил приступить к организации первых детских групп. А через пять дней первая группа собралась на Большой Калужской улице, в детском интернате «Коммунистический интернационал». Собрал ребят комсомолец Валерьян Зорин. Когда вы читаете в газетах, что посол СССР во Франции Валерьян Александрович Зорин нанес визит президенту республики, речь идет все о том же комсомольце. Недолго собирались ребята на Большой Калужской, распался отряд, как объяснили тогда, «в связи с трудным продовольственным положением».
В те же дни пришел на Дмитровку, в Дом Московского союза молодежи, и Миша Стремяков[7].
Комната была уставлена столами, не уставлена, а просто натыканы они повсюду — громоздкие, ободранные. Те, кто был в комнате, казались невесомыми тенями, и сам Миша почувствовал себя тенью — до того накурено. Около двери, словно часовой, стояло облезлое чучело когда-то рыжей лисицы. Лисица скалилась обломанными зубами, а на шее у нее висел плакат: «Если ты хочешь быть комсомольцем…»
Вместе с Мишей пришли сюда и другие ребята. Их встретил чернявый парень. Он встал из-за стола, но тут же снова сел, теперь на стол.
— Вы, конечно, уже знаете, товарищи, решение ЦК нашего союза о создании пробных детских коммунистических групп. О роли этих групп вы тоже кое-что знаете, хотя бы из споров по этому вопросу. Как вы знаете, комсомол организует вокруг себя детей в противовес скаутам. Цель этой организации известна: воспитывать будущее поколение в коммунистическом духе. И выходит, все-то вы знаете, товарищи…
— Вовка, попробуй представить себя на месте Миши Стремякова. Как бы ты поступил, с чего начал?
— Я бы? Я бы пошел по фабрикам и заводам. Стал собирать ребят в отряды.
— А вдруг ребята не захотят?
— Тогда я им скажу: «В футбол хотите играть?»
— А мы и без тебя мяч гоняем.
— Со скаутами надо бороться.
— А мы и так, как скаута увидим, так кричим: «Скот идет!»
— Тогда бы… тогда бы я спросил их: неужели вам не дорого дело ваших отцов, которые совершили революцию?
…Слышал как-то Стремяков, что в типографию Машистова набирали фабзайцев, туда он и решил отправиться.
Подле ворот типографии дворник нехотя рыхлил снег.
— Это типография Машистова? — спросил Миша.
Дворник огляделся по сторонам, будто сам здесь впервые оказался, а потом сказал:
— Она самая… Была типография, а теперь что? Теперь тьфу…
Но все-таки Миша решил зайти в типографию, которая, по мнению дворника, стала «тьфу». Как переступил порог, так услышал визг. Двое мальчишек катились по перилам. Они плюхнулись друг против друга, а Миша оказался между ними. Стремяков предпочел не обращать на них внимания и обошел стороной.
Стремяков искал дверь, какая посолиднее, а когда обнаружил, открыл и вошел, держа перед собой мандат. За дверью оказался человек. Он взял мандат, прочел его раз, другой, посмотрел на свет и снова прочел.
— Чем могу быть полезен?
— Меня прислал Московский союз молодежи организовать у вас детскую группу, — изложил Миша все, что было отображено в мандате. — Мне бы заведующего разыскать, чтобы он разрешил собрать ребят.
— Я и есть заведующий, — вроде бы оживился директор.
— А как насчет помещения?
Оживление угасло. Но все-таки директор пообещал к 13 февраля найти комнату. Для верности Миша заглянул в комсомольскую ячейку. Там его заверили: во-первых, «нажмут» на директора, во-вторых, «выбьют» комнату.
Комната оказалась в подвале под машинным отделением. В окна видны лишь ноги прохожих. Пол в комнате покрыт подозрительной бурой краской, в углу одиноко стоял стол.
А ребят набралось много. Человек пятьдесят. Они толкались и галдели кто во что горазд. Но и Миша не обольщал себя надеждами. Он стукнул кулаком по столу и крикнул:
— Ребята! А ну, ребята, сделайте так, чтобы минуты три было тихо.
За три минуты Миша успел пересказать все, что говорил чернявый парень, и даже от себя добавил:
— Только предупреждаю, ребята, вам надо будет отказаться от некоторых привычек.
— Каких таких?
— Бросить ругаться.
— Ого!
— Бросить курить.
— Эге!
Вот и все, что было в первый раз. Договорились встретиться назавтра, и разбежались ребята. Лишь несколько мальчишек задержались подле Стремякова.
— А паек давать будут?
— А форму дадут?
— А в футбол играть будем?
Он и сам толком не знал, что будет.
Снова собрались ребята. Миша приготовился рассказать им о положении детей в странах капитала. Сидеть было не на чем, и разместились все на полу. Только Володька Горячев залез на подоконник. Сидел, болтал ногами и все время что-то жевал.
— Недавно мировая буржуазия закрыла печатный орган детских коммунистических групп… — сказал Миша и услышал «бац».
Володька Горячев стрелял из трубки жеваной бумагой. Миша отобрал трубку и продолжал:
— …Этим буржуазия показала, что она видит в организации детских рабочих групп грозную надвигающуюся силу…
Ребята слушали внимательно, только ерзали все время по полу. А когда Стремяков исчерпал свои познания в международном детском движении и ребята поднялись с пола, штаны у всех оказались в краске, а на полу, на тех местах, где они сидели, появились темные пятна.
— Я знал, что пол красится, — сказал Володька Горячев. — Я нарочно на окно сел. Что, взяли?
В третий раз ребят собралось заметно меньше. А те, кто и пришел, долго дожидались Стремякова. Миша тем временем бегал по типографии: не мог найти ничего подходящего, на чем бы усадить ребят. Думал, старые ящики приспособить, да ни одного не обнаружил, все пожгли. Заглянул на склад и обомлел: лежат великолепные плетеные стулья, стол к ним и даже две качалки.
В ячейке Стремякову посоветовали:
— Бери, пока хозяин не объявился.
Миша ухватил два стула и побежал к ребятам. Мебель живо перетаскали. Попрыгали на качалках и разошлись. А чего еще было делать?
Несколько дней спустя в комнату к ребятам зашел директор. Вдруг побагровел весь, стоит и на мебель смотрит:
— Вы где эту мебель подхватили?!
— Какую? — на всякий случай спросил Миша.
— Ту, на которой сидишь. Плетеную!
— Со склада, а что? — выяснял обстановку Миша.
— А то, что моя же это мебель. Мы ее с женой с дачи привезли и в склад сложили, чтобы за зиму не покоробилась.
Директор пошумел, но мебель оставил. Сидеть теперь было на чем, да некому. Все меньше приходило ребят. Голодных мальчишек не тянуло в холодную и сырую комнату, они рвались на улицу: продавать папиросы «Ява» и «Ира» было интересней.
Торчать в промозглой комнате Мише тоже не хотелось. Начал он вместе с ребятами играть во дворе и в прятки, и в казаки-разбойники, и мяч гонять. Игры эти были Мише не в тягость, играть он любил. Только вспоминал иногда про чернявого парня из горкома комсомола, и сосало под ложечкой: а ну спросит, сколько бесед провел Стремяков, что успел за это время сделать для воспитания подрастающего поколения в коммунистическом духе. А может быть, он и не боялся вовсе этого чернявого парня, знал наверняка: не сегодня, так завтра непременно придумает этакое, что придется ребятам по душе. И, представьте себе, придумал. Нет, Америк он не открывал. Просто взялся учить ребят строевой премудрости.