Титановый бардак

— В Москве уже есть кинотеатр с такой аппаратурой, «Октябрь» называется, и вы в нем как раз и находитесь. Нужды, острой нужды во втором таком я не вижу, тем более что и фильмов, пригодных для демонстрации в таком кинотеатре пока больше нет. А за год все москвичи, которые захотят фильм посмотреть, посмотрят его и в «Октябре».

— Да, кстати о фильмах. Мне уже приходили жаловаться, что вы отказываетесь передавать кинокамеры другим режиссерам…

— Если им нужно, то пусть сами их и покупают. А мои камеры я отдавать никому не собираюсь, я их себе покупала, на честно заработанные деньги. Тем более, что эти бездари ничего хорошего с этими камерами снять не смогут. Вы знаете, что пленка к этим камерам стоит в десять раз дороже той, что они сейчас тратят на свои поделки? А ведь страна на их развлечения потратила в этом году уже больше пятидесяти миллионов полновесных золотых рублей только за пленку! Они и этих денег не окупили, а туда же, подавай им пленку в десять раз дороже!

— Эм… мне об этом не сказали.

— Лазарь Моисеевич, вы бы построже были по отношению к творческой элите, а то они взомнили себя гениями, скоро вам на шею сядут и ножки свесят. Вот Эйзенштейна вы расхваливали, и где эта мразь теперь? В буржуазной Америке рябчиков с ананасами жрет за счет трудового народа?

— Я… я не расхваливал.

— Да я не о вас лично говорю, а вообще… А вернувшись к теме вот что скажу: года через три минимум, а скорее лет через пять, когда наша промышленность освоит и выпуск пленки для кино, и все остальное — тогда придет время и современных кинотеатров. Которые тогда можно будет оснастить за вменяемые деньги.

— Что значит «за вменяемые»?

— Сейчас один только проектор в этом кинотеатре стоит сорок две тысячи рублей, а проекторов нужно минимум два, лучше три. Звуковая аппаратура, которая уже в зале устанавливается, стоит немного за восемьдесят тысяч…

— Ох и не хрена же себе!

— К тому же просто изготовление одной прокатной копии фильма обходится около восьми тысяч рублей.

— Откровенно говоря, я даже не подозревал, что кино — настолько дорогое развлечение.

— Потому что вы серьезными делами занимаетесь… и людей по себе судите.

— Что вы хотите этим сказать? — в голосе Кагановича послышалось возмущение, но Ира его предпочла не заметить:

— Вы думаете, что вас окружают не жулики и не проходимцы. Конечно, жуликов и проходимцев немного, но все же хватает. Сами судите: вам всего лишь рассказали не всю правду — и этого хватило, чтобы вы примчались сюда ругаться. Вроде вам и не врали, но ведь по факту-то обманули!

— Забавно вы рассуждаете.

— Скорее цинично, но мне по должности так рассуждать положено.

— То есть киношнику положено цинично рассуждать?

— Вообще-то кино — это для меня хобби.

— Что, извините?

— Просто увлечение. А по должности я все же второй заместитель начальника Особого Девятого управления ОГПУ, а по специальности — авиаконструктор. И, например, товарищ Баранов ко мне и приезжал чтобы обсудить некоторые авиационные проблемы.

— Да уж, удивили… теперь понятно, почему у вас в приемной такая церберица сидит. Спасибо за то, что вы мне сообщили, желаю успехов в вашей непростой работе. И извините за беспокойство…

Покидая кабинет, Лазарь Моисеевич подумал, что впервые за очень долгое время сегодня он почувствовал себя не хозяином положения, а робким просителем, которому, к тому же, в просьбе отказали. Вежливо отказали, но при этом выставили его чуть ли не дураком. Однако на что способно ОГПУ, он представлял себе более чем неплохо, так что ломиться сквозь стену, которую перед ним здесь очень явно поставили, точно не стоит. Проще сделать вид, что хотел кино без очереди посмотреть — и посмотреть его, черт побери!

Пятый экспериментальный завод Особого Девятого управления ОГПУ еще в начале октября перешел на круглосуточный режим работы. Правда рабочих на заводе было немного, но и сам завод в общем-то на гиганта индустрии явно не тянул. Однако все рабочие были очень высококвалифицированными, их Вася и Ира специально подбирали чуть ли не по всей стране — да и то двое из трех «подобранных» очень быстро переходили на работу в «низкотехнологичные» заводы вроде тракторного или автомобильного: не удовлетворял искусствоведку-недоучку их уровень квалификации. Оно и понятно: все же им не телеги предстояло собирать, а самолеты. Хотя и не очень много самолетов…

Мясищевскую «Гжель» с Ириными доработками на заводе сумели изготовить всего за полгода (правда с учетом того, что девяносто процентов работы по сборке фюзеляжа провел лично Вася). А теперь эти рабочие собирали самолет совершенно новый. Правда половину приборов, которые намечалось поставить на самолет, привезли из-за границы, и несколько инженеров были посажены Ириной заниматься «реверс-инжинирингом» для того, чтобы уже на втором экземпляре машины можно было поставить отечественный автопилот и навигационные приборы. Оля, когда работа только началась, поинтересовалась у Иры:

— Ты что это такое строишь-то? В смысле, нафиг нам это чудище нужно?

— Конкретно это чудище нам нафиг не нужно, разве что три-четыре машины поставим на линию Москва-Берлин или Москва-Париж. Но я думаю, что будет очень неплохо лицензию на него продать американцам… Дугласу например.

— Ты думаешь, что янки купят у нас лицензию?

— Официально это будет разработка YBR, так что национальная гордость америкосов особо не пострадает. Но согласись: прикольно будет продать Дугласу лицензию на его же собственный самолет!

— То есть?

— Это DC-2, и я его специально в дюймовой системе делаю. Не совсем этот DC, конечно, у меня здесь будут моторы от БМВ, но сразу готовлю чертежи и под Райт-Циклон. Если получится, я ему еще лицензию на DC-3 продам…

— Ну, успеха. А почему считаешь, что нам этот самолет не нужен? Я имею в виду СССР.

— Потому что я хоть хреновый, но авиаконструктор двадцать первого века, для нас придумаю самолетик получше, сильно получше. То есть сама-то я его все же сконструировать не сумею, зато точно знаю, кто мне в этом деле поможет…

Седьмого марта тысяча тридцать первого года в кабинете Кржижановского состоялось совещание. Кроме самого Глеба Максимилиановича, на совещании присутствовали начальник ВВС Баранов (по просьбе которого это совещание и собралось) и начальник ОГПУ Менжинский. Госплан представлял Струмилин, «наблюдателем от правительства» был Молотов, а вел это несколько странное совещание Иосиф Виссарионович.

Даже внешне странное: Кржижановский и Молотов были одеты в серые костюмы-тройки, Струмилин — в пиджачную пару цвета кофе с молоком, остальные мужчины были в военной форме. И на этом фоне просто в глаза бросались снежно-белый брючный костюм Ирины и джинсовая пара Ольги. Иосиф Виссарионович, увидев их еще у дверей кабинета Кржижановского, даже шепотом поинтересовался у Вячеслава Рудольфовича:

— А что здесь делает эта киношница и кто эта дама вся цветами расшитая?

— У Ирины Владимировны это такой белый лётный костюм, она у нас авиатор, а Ольга Дмитриевна — главный экономист девятого управления.

— Посмотрим, что за экономист… и авиатор…

Но особо смотреть у него так и не получилось. Сначала на совещании выступил Баранов, и во время его выступления Вячеслав Михайлович заметил, что Глеб Максимилианович согласно кивает по каждому пункту речи начальника ВВС. Но причин такого согласия он не понял, и, как только Баранов закончил, поинтересовался:

— То есть вы считаете, что следует передать алюминиевую промышленность в ведение ОГПУ?

— Нет, — в обсуждение вмешался Кржижановский, — не алюминиевую промышленность, а лишь постройку и управление глиноземным заводом.

— А в чем причины такого предложения? Ведь, насколько мне известно, выделкой глинозема будут заниматься непосредственно на Волховском алюминиевом заводе.

— Собственно, причин всего две, — в разговор вступила «женщина в цветах». Сейчас предполагается на Волховский завод возить просто боксит, что увеличивает расходы на перевозку минимум вдвое. А во-вторых, на строящемся заводе предполагается неправильная… нет, просто неоптимальная обработка сырья.