Дочь мэра

— Вы мой больной, Исаев, — резкий переход на «вы» слегка сбивает уверенную ухмылку парня, но еще это его довольно сильно злит, потому что желваки проступают сильнее, и кадык дергается. Наверное, ему очень давно никто не отказывал, а может и вообще не отказывал.

Я почти уверена, что и мышцы по всему телу у него сейчас заиграли, но мой взгляд давно впивается в собственные дрожащие от пережитого руки.

Потому что осматривать больного с интересом — это тоже очень далеко от профессионализма. Пусть я еще не доктор, и даже не факт, что стану им, вести себя как он обязана.

— Ну так мы ж не в психушке встретились. Чего сразу больной-то? Больной я буду еще пару дней, а потом я очень здоровым стану.

Здоровым, сильным и крайне наглым, — в голосе сквозят нотки раздражения, смешанного с юмором. Он умело играет эмоциями, перебирает и комбинирует. Может, была бы его воля, он сейчас бы уже сказал, что не нуждается в лечении и начал бы то, о чем думает в данный момент. О чем бы Исаев ни думал.

— Недель, — поправляю его и поднимаю на парня серьезный взгляд. Он прикусывает губу и довольно отвечает:

— Ауч. На несколько недель дольше с тобой — это считай, что в рай попал. Комбо. Сколько возможностей будет…

Искренне смеюсь, представляя, что это его заявление не просто обещание, а констатация факта о том, какие сложные недели мне предстоят. Но я не про секс и вожделение, я про любовь.

Мне может нравиться человек, но, если он неподходящий, я не влюблюсь. Никогда не влюблюсь в блядуна.

Я так все это описываю сейчас, словно хоть раз в жизни влюблялась. Нет, конечно. Единственным и самым главным мужчиной в моем сердце всегда был и есть отец.

И еще мои братья, родные и не очень. А потому, улыбаясь на наглое обещание Исаева, я медленно встаю и, удостоверившись, что наш вояка все сделал так, как надо, выхожу.

— Я буду сражаться, Яна. Просто готовься к тому, что я не торможу, — долетает мне в спину. Я дергаюсь, вместе со мной и поднос с грязными бинтами, предусмотрительно замотанными так, чтобы я не видела цвета, способного поставить меня на колени. — Я все сказал, Облачко. Жду тебя.

Он все сказал, Яна. Безапелляционно и дерзко. Вгоняя тебя в краску и безумный жар.

А ты? Все сказала ему?

Глава 7

Она мне не верит, но я ей нравлюсь. Все остальное дело наживное.

Уверен в этом, как и в том, что завтра настанет новый день. Нравлюсь почему? Видно. По расширенным зрачкам, по румянцу и по дрожащим губам. У нее еще так забавно мурашки по телу скользят от моего голоса, особенно, если чет тупое кидаю ей, ну один из своих подкатов дровосека.

А пока…ну пока немного устроим осаду, изучим пути подхода, создадим несколько планов, проработанных от «А» до «Я».

Я хоть и деревянный в плане ухаживаний, немного чопорный, иногда как слон в посудной лавке, но вроде как понимаю, что девочкам надо (помимо, разумеется, карточки с ЗП).

Цветы, конфеты и все такое, но для Облачка очень хочу чего-то необычного. Блять, и че я ей необычного тут покажу, в четырех-то стенах? Ска! Разве что трусы снять, вот удивится.

И больше не зайдет ко мне. Эх.

Облачко девочка правильная, тут просто затащить в постель — не вариант, за такими ухаживать надо, поступки совершать необходимо. Там ведь очередь из мужиков как Мавзолей в свои лучшие годы. И тут приходит самая страшная мысль, клянусь вам.

А если у нее кто-то есть? С чего я вообще решил, что она свободна? Да у такой красотки точно кто-то должен был бы быть. Утилизируем! Кольца на пальце нет? Нет! Остальные, блять, подвинутся и нахер сходят. В окно, например, и сразу В СВОБОДНОЕ ПЛАВАНИЕ.

Мне самому надо. Это же Кудряшка, которая меня с ума сводит. Прикусив губу, иду искать свои штаны, бегло посматривая на стоящий член. Ясно. Надеюсь, она не заметила. Или надеюсь, что заметила.

Я еще не понимаю, на что мне надо надеяться. Но что похвалиться есть чем — однозначный факт.

— Младшенький, мне сейчас возбуждаться нельзя, понимаешь? С ней так нельзя! А дрочить мне больно, потому что двигаться неприятно. Совесть имей!

Дожились. С членом разговариваю, но мои уговоры ему до сраки, так что, с трудом натянув спортивки, выделенные мне по случаю «героического поступка» в количестве трех единиц, решаю приземлиться на кровать вот прямо так. Без майки. На нее сил нет.

Ну а еще у меня возникают мысли, что это очень понравится Облачку, когда она зайдет мне всучить вечерние таблетки. До приема осталось всего… — смотрю на часы и снова обтекаю — всего четыре сраных часа. Херня вопрос!

Насупившись, начинаю гипнотизировать висящие напротив меня часы. Стрелки ползут как всратые кони по полю. Ааааа.

В какой-то момент слышу блымкающий звук смарта и с ужасом понимаю: чтобы до него дотянуться, надо выкрутиться как змея. Пусть себе разрывается, мне сейчас не до него. В какой-то момент веки прикрываются, я сам не понимаю, че происходит, но тело накрывает сонным одеялом.

Просыпаюсь я от того, что дверь в мою палату с треском отворяется и грохается о стенку. Ну как залп снаряда, честное слово. Продираю глаза моментально, дергаясь от шума. А это мои парни заваливаются всей гурьбой с широчайшими лыбами на лице. Черт.

— Бодя, не вижу восторга на твоем фейсе! — Фрост залетает с шаром в виде пули, и я недовольно пялюсь на эту хреновину под потолком. Чувство юмора отключилось у него при рождении.

— Ой, мы принцессу разбудили, надо же… — Клим выкладывает на тумбу пакеты с жрачкой, наверняка половину мне нельзя, тут же СТОЛ номер пять, от которого я жрать хочу постоянно. Ну да хер с ним.

— Счастлив вас видеть, пацаны.

— Перевожу: идите нахер, — хрипло посмеивается Шишка, наш доктор. И я в ответ на это умное изречение поднимаю вверх большой палец. Вот спал бы себе и спал, может быть мне голенькая Яночка бы приснилась…А так все обосрали. Всю малину растоптали.

Стульев в палате нет, и Мекс, Вал приземляют свои пятые точки на широком подоконнике, Клим садится на табуретку, а Шишка ко мне на кровать, всматриваясь в лицо. Это у него профдеформация.

Ходят слухи, что работа вне работы как-то связана с личным вопросом. Фрост упирается в стенку прямо у входа, стоя особняком.

— Нет, ну ты получше выглядишь, конечно.

Обнадеживающе, но я-то в курсах, что внутри так же плохо.

— Не дождетесь, чтобы плохо выглядел. Тут хоть бы форму не потерять.

— Ты в себя приди сначала, — коротко бросает мне Фрост, самый серьезный из нашей группы. Вообще нас подобрали практически по одному психотипу, и это в разы облегчает работу и нерабочее общение. Даже смурной Ник-Фрост идеально вписывается, потому что наши увлечения схожи, да и принципы по жизни совпадают.

Вот эти ребята — моя группа и моя вторая семья. Здесь каждый стоит один за одного намертво, что бы ни случилось. А с нами случалось разное, и никогда не было такого, чтобы хоть кто-то не вписался. Будь то личное, рабочее или нейтральное.

— Я бы хоть сегодня вышел, не пускают! — смеюсь с трудом, испытывая новую волну боли по телу.

— Да тебя пополам ломает, че тебе выписали? — док переводит взгляд на тумбочку, где у меня наложено макулатуры на все случаи жизни, а потом тянется туда и перебирает бумаги. Завидую, что он может так.

— Шо в рот сунут, то и пью.

— А обезбол? — в ответ на мой никакой ответ, Шишка едва ли не с ужасом на меня поглядывает. Ой, да ну что ты прикопался, а? Я лишние шары глотать не собираюсь.

— Док, ну ты загнул, он тут небось молоденьких медсестер еще шпили-вили, а ты ему обезбол. Тут защиту надо положить, ну чтоб наверняка, да? — Мекс приторно улыбается и подмигивает мне.

Эх, мне бы просто Облачко поцеловать, о шпили-вили я пока не смею просить, но мечтаю, конечно. Представляю. Рисую в воображении ярко-красочно. И сразу сникаю, потому что пока — недоступно. НО ХОЧЕТСЯ!

— Ты смотри как погрустнел, епт. Ну точно уже нашел себе кого-то в коротком халатике на голове тело. Да? Колись давай! Мы хотим подробности, — Вал чуть ли не прыгает на том несчастном подоконнике. Сейчас провалит к чертям, будет ремонтировать!