Страница 47 из 58
Вихрь изменений мне кажется поверхностным. В моем внутреннем устройстве со студенческих времен не изменилось ничего. Ну, пропали любимые букинистические магазины, так ведь потом появились снова. Стояла на полках непрочитанная советская литература – так ведь сейчас прочел: она получше нынешней русской прозы.
Жизнь среднего класса мало изменилась со времен «московских» повестей Юрия Трифонова. Хит «Нового мира» 1980 года «Альтист Данилов» Владимира Орлова, который московская «застойная» интеллигенция рвала друг у друга из рук и ксерила, идет сегодня на ура в провинции, где все убеждены, что это новый роман из нынешней жизни. А он писался в 1973-1977-м!
«Парфюмер» Патрика Зюскинда, изданный в 1985-м и опубликованный на русском в «Иностранке» в 1991-м, вдруг спустя двадцать лет становится сегодняшней успешной кинопопсой, в том числе для тех, кто в 1991-м родился.
Няня нашего младшего сына, бывший преподаватель русского и литературы в средней школе, увидев на полках книги Сергея Довлатова, спросила: «А Довлатов он кто – классик или современник?» Вопрос столь же точный, сколь и дурацкий – в довлатовском стиле.
Ну, ушли целые пласты смыслов, образов, анекдотов, запахов, да бог знает чего еще – так многие до сих пор живут внутри той культуры, игнорируя эту. Один мой знакомый издатель, кстати не пользующийся автомобилем и мобильным телефоном, но при этом весьма успешный, констатировал как-то, что он живет новостями и интересами XIX века.
Время – внутри тебя.
Хватит меняться, хватит насилия над собой, довольно амбиций. Выскакиваем из потока конкурентов, рвущихся к карьерным вершинам с перекошенными от напряжения и злости лицами, и начинаем измерять себя – собой.
И тогда спустя долгие годы счастливой жизни, начавшейся после «ранней пенсии», вам гарантированы веселые похороны.
Сладковатый запах ломкой старой бумаги, оплывшей охряным цветом по краям, типографская краска, впечатанная, как след на мокром песке, в грубоватую целлюлозу, из которой можно выковыривать едва ли не куски дерева, библиотечная пыль, отдающая ароматами переплетов. Это – старые книги, впитавшие историю. Одно прикосновение к ним, простой тактильный контакт проясняют буквальный смысл максимы: все суета сует…
Охота на букинистическую и антикварную книгу, не говоря уже о профессиональном коллекционировании, увлечение редкое в эпоху гаджетов, технических приспособлений, электронного и аудиочтения. Из почти массового занятия со своими кодами, правилами, ключевыми игроками в эпоху застоя это хобби превратилось в уникальное, словно бы оставшееся в прошедшем времени. Букинистических магазинов – настоящих, с качественным и внятным ассортиментом – даже в Москве и Питере мало. Одержимых спецов в этом деле немного.
Раньше осмысленная клиентура паслась в Лавке писателей на Кузнецком, в букинистическом в проезде Худтеатра, толклись спекулянты у магазина рядом с памятником первопечатнику Федорову. «Комиссионка» иностранной литературы на Качалова или второй этаж магазина «Академия» на улице Горького были совершенно легальным окном в свободный мир. Только тексты были напечатаны латиницей. И это окно открывали специальные люди. Например, по-профессорски сухой и строгий, абсолютно седой и нездешний продавец Ян Янович из «Академии», узкими музыкальными пальцами заворачивавший каждого приобретенного Сола Беллоу или Филипа Рота в жесткую коричневую упаковочную бумагу. Яну Яновичу заказывали книги, у него была постоянная клиентура – наиболее приближенные о чем-то даже шептались с ним.
Букинистический тур по Москве мог занять целый день. Сейчас настоящих магазинов (или отделов) меньше, чем пальцев на руке: «Антиквар» на Мясницкой, «Букинист» у радиального выхода метро «Парк культуры» и, конечно, профильный отдел магазина «Москва», где обретается наиболее профессиональная публика. Постепенно появляются букинистические отделы в других книжных магазинах. Но пока это не то – всего лишь дань нарождающейся или медленно, но возвращающейся моде.
А в настоящих букинистических еще остался дух эпохи. Символом которой был Ян Янович. Последнее, что я у него купил, кажется, году в 90-м, – родное, «имка-прессовское», издание сборника «Из-под глыб» 1974 года.
Волшебный букинистический тур мне довелось совершить с одним издателем, фанатичным букинистом. В кепке и элегантном пальто, топорща усы, он шел быстрым шагом по Невскому проспекту, волоча за собой… чемодан на колесиках. К концу книжной охоты, которую он вел в наиболее «рыбных» местах Питера, чемодан наполнялся до краев, а совершенно невероятные книги и периодика сгружались в квартиру, единственными жильцами которой оставались книги. Такое я видел, честно говоря, впервые…
Есть и другой тип коллекционера. Например, Марк Рац – собиратель детской книги первой трети XX века. Коллекция – весьма репрезентативная. Понятен и мотив собирателя. Именно этот период – абсолютно уникальная, никогда больше не повторившаяся эра в истории детской литературы, когда союз гениального детского автора (например, Чуковского) и гениального иллюстратора (например, Конашевича) давал фантастический по качеству и эффекту результат. И вот что характерно: настоящий собиратель не жалеет денег. Те образцы детской литературы, которые собрал Рац, стоят по сегодняшней конъюнктуре чрезвычайно дорого. Хотя собрание Раца, во-первых, не исключительно книжное – он собирал иллюстрации, – во-вторых, коллекция складывалась не только и не столько из поисков в букинистических магазинах.
Кстати, популярная детская советская литература, как и вообще многое советское, от атомной бомбы до универсамов, была во многом заимствованной. Александр Волков, автор «Волшебника Изумрудного города», черпал вдохновение у американца Фрэнка Баума (его книга «Удивительный Волшебник из Страны Оз» вышла в 1900 году). Николай Носов позаимствовал целый ряд персонажей своего «Незнайки» у канадца Палмера Кокса (1840–1924). Его «Новый Мурзилка. Удивительные приключения и странствования маленьких лесных человечков», которые он сам же и проиллюстрировал, были изданы в России в 1913 году и повествовали о Знайке, Незнайке и прочих персонажах на уродливых тонких ножках, в том числе и о Мурзилке. Палмер Кокс был надолго забыт, а несколько абсурдистское понятие «Мурзилка» осталось.
В мае 1924 года возник детский ежемесячный журнал «Мурзилка», издание ныне забытой «Рабочей газеты», выходившей с 1922 по 1932 год. Впоследствии над журналом взяли шефство более серьезные учреждения – ЦК ВЛКСМ и Центральный совет Всесоюзной пионерской организации имени Ленина. Что характерно, и «Пионерская правда», и «Комсомольская правда» появились в 1925-м – это было время институционализации коммунистических воспитательных процессов.
1920–1930-е, несмотря на регулярные политические погромы, – эпоха расцвета книжной графики и детской литературы, который не повторился ни после войны, ни в постсоветский период. Неверно сводить тогдашнее журнальное и книгопроизводство к конструктивизму – хватало любой эстетики. Потому что люди, работавшие в детской иллюстрации в тандеме с детскими писателями, были безгранично талантливыми и по-ремесленному универсальными. Ярчайший пример – Владимир Михайлович Конашевич, оформлявший в разные годы одну и ту же книгу в разной манере и сохранивший при этом свой узнаваемый стиль.
Дом книги на Невском, где располагалось ленинградское отделение Детиздата, был основным источником искусства для детей: здесь работал Маршак. Здесь возникли самые блистательные образцы журнальной периодики для детей – «Чиж» и «Еж». С ними в первую очередь связаны имена Даниила Хармса, Николая Олейникова, Александра Введенского, Евгения Шварца, Корнея Чуковского.
Конечно, «Мурзилка» тоже был в «тренде», достаточно посмотреть обложки и тексты. Расцвет детской литературы и иллюстрации, что называется, «поднимал все лодки». Но ленинградским детским изданиям этот журнал явно уступал: «Чиж» и «Еж» стали неповторимой классикой, которая жила недолго, как и многие авторы этих изданий.