Страница 23 из 58
В свое время меня, конечно, больше волновал не 1968-й, а 1991 год. Когда случилась история с ГКЧП, отец был тяжело болен. Отчасти на болезнь, но, безусловно, в большей степени на его неистовые ортодоксальные коммунистические взгляды можно было списать то, что он как-то даже радостно воспринял сам факт переворота. Меня тогда разрывало от жалости, любое волнение могло привести к еще одному инсульту, но я все равно бросил ему какие-то жестокие слова…
Как бы я сам повел себя в 1968-м, притом что была бы семья и дети, ответственность за них? Наверное, занял бы чисто интеллигентскую позицию: витийствовал на кухне, но писем писать не стал. А был бы моложе, без семейства, возможно, совершил бы какие-нибудь безумства, из обостренного, душащего и застящего разум чувства справедливости/несправедливости, унаследованного от матери.
Система тогда совсем не хотела гуманизироваться изнутри. Прямо как сегодня. Секретарь ЦК Петр Демичев говорил об Александре Твардовском: «Ему еще нужна какая-то правда», а между тем «наши трудящиеся хотят спокойно работать». Это из дневников Владимира Лакшина 1968 года. Там же приведен показательный спор в ЦК с кураторами из отдела культуры. Речь шла о статье Лакшина о «Мастере и Маргарите» Булгакова. Завсектором художественной литературы Альберт Беляев, засветившийся в многочисленных документах и воспоминаниях только потому, что мог общаться на Старой площади с большими писателями, по сути дела вызывая их «на ковер», на глазах у автора начал править текст статьи. Лакшин удивительно проницательно отмечает: «Такое впечатление, что в Понтии они видят себя и хотят, чтобы он выглядел поблагопристойнее».
А ведь Понтий Пилат и в самом деле напоминает партийного начальника, которому приходится «разруливать» непростую ситуацию на территории вверенного ему региона! И дальше: «Особенно волновало Беляева, что я пишу о боязни Понтия потерять свою выгоду… Он было даже затеял со мной странный спор – Пилатом-де движет не верность кесарю, а идея империи». Что ж странного? Очень даже понятный спор – в контексте самооправдания работника ЦК (ныне администрации президента), осознания им своей высокой государственной миссии и проч. Не зря потом в своих мемуарах Альберт Беляев напишет, что в отделе культуры ЦК работали образованные и либерально мыслящие люди. Смотря что понимать под либерализмом. Тот же Беляев уже в 1985 году, при Горбачеве, разъяснял Анатолию Рыбакову, сколь вредны для общества его «Дети Арбата», а затем слетел со своей должности, когда скидывали самых консервативных сотрудников, и был отправлен работать редактором «Совкультуры».
1968-й и предшествовавшие ему события продолжают отзываться долгим эхом – не у нас, конечно, а в Чехии. Жизнь снова подло подражает художественному вымыслу. Предательство, обусловленное идеологическим заблуждением или необходимостью выживания при тоталитаризме, – одна из главных тем творчества Милана Кундеры, писателя безоговорочно выдающегося, многолетнего номинанта Нобелевской премии, писателя, много лет задававшего не только высочайшую творческую, но и моральную планку (участник пражских событий 1968 года, вынужденный эмигрант, гордость своей исторической родины). Его лицо постаревшего боксера стало брендом, небрежная манера одеваться – простые майки, свитера, джинсовые куртки – задавала стиль, название главного романа – «Невыносимая легкость бытия» – превратилось в афоризм. И вот, когда дело жизни Кундеры сделано, когда ему уже за восемьдесят, писателя обвинили в предательстве.
Чешский газетный еженедельник «Респект» опубликовал статью-расследование Адама Храдилека, сотрудника Института исследований тоталитарных режимов, в которой со ссылкой на обнаруженный в архивах полицейский отчет под номером 624/1950 Кундера обвинялся в том, что донес на Мирослава Дворжачека. Бежавший после коммунистического переворота 1948 года на Запад Дворжачек был завербован поддерживавшейся американцами разведкой генерала Моравца. По версии автора статьи, о появлении Мирослава Дворжачека в Праге Милан Кундера узнал от бывшей подруги Мирослава – и немедленно донес на него. Дворжачека забрали, он много лет провел в лагерях, сейчас живет в Швеции. Подруга Дворжачека Ива Милитка всю жизнь прожила с ощущением вины перед своим бывшим бойфрендом. Виновата, по версии «Респекта», была вовсе не она, а 21-летний Кундера, начинающий поэт и студент-кинематографист, захваченный послевоенным обаянием коммунистической идеи. Кундера обвинений не принимал и требовал от газеты извинений.
Считается, что полицейский документ – подлинный. Правда, он мог быть сфабрикован в те годы, когда Кундеру, одного из лидеров интеллектуалов-нонконформистов 1968 года, преследовали чешские власти. На память сразу приходит почти аналогичная история, которая до сих пор не закончена, с обвинениями Леха Валенсы в сотрудничестве с польскими спецслужбами, обвинениями, которые тоже подтверждены якобы подлинными документами, обнаруженными Институтом национальной памяти.
Если Кундера действительно донес на шпиона, будучи по молодости лет ослепленным тоталитарной идеей, на ум сразу приходит иная аналогия – с личной историей другого выдающегося писателя – Гюнтера Грасса. Он в недозрелом возрасте служил в войсках СС. Мемуары Грасса, столь же непререкаемого морального авторитета, как и Кундера, в которых он впервые признался в грехе юности, спровоцировали яростную дискуссию. Одни защищали писателя, говоря о том, что он «искупил» свое юношеское недомыслие, другие утверждали, что Грасс не имел права скрывать правду.
Точка в истории с Кундерой так и не поставлена: нет окончательного доказательства его вины, которое сняло бы все сомнения. Но вот что было в центре дискуссии: если он все-таки донес на «врага народа», а потом совершил моральную и интеллектуальную эволюцию, быть может, вся его последующая жизнь – шестьдесят лет из восьмидесяти – искупает вину?
В 1970 году Кундера написал роман «Жизнь не здесь», фабула которого сильно напоминает реальный или вымышленный сюжет полицейского рапорта 624/1950. Главный герой, молоденький поэт Яромил, увлеченный коммунистическим режимом, – доносчик. В 1986 году Кундера вдруг написал послесловие к давнему роману: «Яромил… тонкий юноша. И вместе с тем это чудовище. Но его чудовищность как возможность присутствует в каждом из нас». Возможно, Милан Кундера писал о самом себе…
А что же происходило в это время на Западе, за «железным занавесом»?
«Забыть 68-й» – так называется книга Даниэля Кон-Бендита, известного в широких кругах восставшего в мае 1968 года студенчества как «Рыжий» Дани. Он выпустил ее в 2008-м, к 40-й годовщине событий парижского мая.
Только вот «Забыть» – это не в смысле отречься. Кон-Бендит считает, что май-68 победил: во Франции, да и во всем цивилизованном мире индивидуальная свобода стала главной ценностью. Размышления одного из самых известных лидеров «буйных» подтверждаются социологией: согласно опросу службы CSA, проведенному незадолго до 40-летия событий по заказу левоцентристского журнала «Нувель обсерватер», 74 % респондентов полагали, что май-68 оказал положительное влияние на общество, а 77 % заявили, что в то время были бы на стороне студентов и бастующих. Больше того, среди голосовавших за Николя Саркози таких – 65 %. Что тем более удивительно, если учесть: одним из ключевых предвыборных месседжей нынешнего президента Франции было избавление от наследства протестного 1968-го. (Авторы «Обсерватера» с торжествующей запальчивостью отмечали: «Саркози обещал вытравить дух Мая. А французы ему отвечают: „Запрещено запрещать!“».)
Результаты опроса – вроде бы очевидный парадокс. В книге Дани («весь мир мне тыкает», с неудовольствием замечает он) пишет о том же: «Франция всегда испытывала аллергию к переменам… Кстати, этим объясняется и успех Саркози». Но в том-то и дело, что современные французы, судя по всему, считают: все необходимые перемены уже произошли. И произошли именно тогда, а 1968-м. Не даром 80 % респондентов отмечали позитивное влияние мая-68 на отношения мужчины и женщины, 72 % – на сексуальность, 60 % – на отношения родителей и детей и на нравы.