Страница 26 из 26
— Мы могли бы остаться во дворце…
— В нём опаснее, чем здесь.
Для меня оставалась загадкой её логика. Может быть, она не человек? Чересчур иным показывало себя её мышление. Ведь были же в этом мире эльфы, а значит, могло найтись пристанище и другим существам из сказок и кошмаров.
К счастью для моего душевного равновесия, на горизонте показалась таверна. Единственное её стойло пустовало. У местных деньги на лошадей не водились, а те счастливчики, кому повезло перехватить несколько монет, спешили их пропить. Толстый хозяин двора оказался достаточно сговорчивым и жадным, чтобы впустить нас, несмотря на предубеждения. Возможно, свою роль сыграло отсутствие других посетителей. Я мог их понять: настолько грязного и пошарпанного зала я не видел ни на Земле, ни в новом мире.
Окна с небрежно вставленной слюдой (о том, что это слюда, мне с нелепой гордостью поведал владелец этого злачного местечка, пока Вероника пристраивала коня) практически не пропускали свет из-за многолетней копоти. Столы и скамьи испещряли жировые пятна, подпалины и глубокие царапины, при ближайшем рассмотрении до странности похожие на отметины от ножа. Свет давали приоткрытая дверь и пара свечей, поставленных, по видимости, для галочки. Зайца я хотел оставить на другом конце конюшни — там, где его бы не хватил сердечный удар от соседства с хтоническим конём, — но меня остановила магичка. Она заявила, что недостаточно милосердна, чтобы кормить каждого нищенствующего воришку, который прознает про новых постояльцев и вознамерится поживиться чем-нибудь ночью. Мою шпильку про то, что незадачливый вор скорее накормит собой её скакуна, она предпочла пропустить мимо ушей.
— Два обеда, две комнаты. Мою порцию — в комнату, — бросила Вероника. Получив от хозяина ключи, она протянула мне один и забрала клетку с зайцем.
— И что теперь?
— Теперь будь хорошим мальчиком и дай передохнуть. Мы отправимся в путь завтра с рассветом. А пока… восстановление потребовало много сил.
На мой взгляд, как минимум столько же ушло на то, что случилось во время наказания, но я благоразумно придержал при себе эти мысли.
Вероника всучила мне несколько грубых медных монеток.
— Возьми себе что-нибудь выпить, если хочешь. Главное — не уходи из таверны.
Я покрутил монеты в руках. В отличие от привычных круглых йен, они больше напоминали чешую с рваными краями, кое-как сглаженными множеством рук, через которые прошли. На обеих сторонах виднелся потёртый оттиск какого-то корабля. Заметив моё недоумение, Вероника тяжело вздохнула.
— Ты понятия не имеешь, какая у них ценность, не так ли? Это одна унирема. За девять медных унирем дают одну серебряную бирему. Девяносто девять бирем размениваются на одну золотую трирему.
— Это какие-то названия кораблей? И почему золото ценится настолько выше?
— Отголоски Реманской империи — настоящей империи, а не островных пустозвонов, которые подхватили преемственность умирающего государства. Когда-то она занимала несколько континентов, пусть и не полностью. Но только мельтинским окраинным аристократам хватило наглости заявить о том, что они являются прямыми наследниками.
— То есть…
— Восточные и западные реманы — потомки одной из провинций истинной империи, тогда как Аглор являлся её вассалом. После падения Первой Империи на Мельтинском архипелаге подняли стяг возрождения и начали поход на территорию обрётшего независимость Аглора. Однако после первого отпора реманы погрязли в междоусобицах и развалились на два государства после того, как император Вестан Первый объявил себя посланником Триединых. Он основал Вестанскую секту, которая привела к расколу восточных и западных земель…
Вероника перевела дыхание и опёрлась о стену.
— Остальное потом.
— Но ты не объяснила стоимость…
Девушка зарычала, и я почёл за лучшее задвинуть оставшиеся вопросы в долгий ящик. Внезапно магичка отвесила мне смачный щелбан и что-то неразборчиво пробормотала. Я ойкнул и потёр лоб. Несмотря на кажущуюся слабость Вероники, ударила она крепко. Более того, я не сумел уследить взглядом за её рукой: в какой-то миг перед глазами змеёй промелькнула кисть, оставив о себе хлёсткое воспоминание.
— Какого…
— Часть ритуала. Если вздумаешь удрать, то через сутки начнёшь гнить заживо. Два-три дня невыносимой боли — порча потянется с ног к голове, но ты не доживёшь до разложения мозга. Скорее всего, дело закончится на животе. Если каким-то чудом доживёшь до уровня сердца, можешь считать себя счастливчиком… или нет? Зависит от того, как на это посмотреть.
— Э-э-э-это шутка⁈
— Предосторожность. Снять чары может только тот, кто их наложил. Поэтому тебе всё равно придётся вернуться, даже если решишь навестить здешние достопримечательности. Правда, я бы всё равно не советовала куда-то отходить: кто знает, как расценит это местный сброд. Поэтому ешь, пей и ложись спать. Завтра будет трудный день.
Алые глаза Вероники довольно заблестели, как у ребёнка, который провернул удачную шалость. На мгновение в её бледное лицо словно вернулась жизнь — вместе с эмоциями, которые я, уже свыкшийся с надменностью магички, никак не ожидал увидеть. Однако повод для их появления ужасал до дрожи в коленях.
Мне только что подписали отложенный смертный приговор.
Всего сутки. Двадцать четыре часа.
Если с ней что-то случится…
Меня обрекли на смерть.
И, разумеется, не могло быть и мысли о том, чтобы попробовать смыться. Полуоформленный план побега грел моё сердце всё это время, пока мы обустраивались в таверне. А теперь…
Вероника похлопала меня по плечу и поднялась на второй этаж. Я же рухнул на ближайшую скамью и спрятал лицо в ладонях. Хотелось кричать. Хотелось плакать. Но абсурднее всего выделялось желание немедленно помыться, словно заклятье Вероники испачкало кожу. Я поискал глазами хозяина таверны, протиравшего грубые деревянные тарелки тряпкой сомнительной чистоты, и вздохнул. Он не походил на человека, который моется чаще, чем под дождём, который застаёт его в пути. А с учётом того, что он едва ли бывал где-то дальше нужника…
Второй раз я очнулся от горестных мыслей, когда передо мной поставили кружку с пузырящимся напитком.
— За счёт заведения, — осклабился толстяк, — Заметил, что милсдарь не в духе.
— Это… алкоголь?
В Японии шестнадцатилетним подросткам запрещалось продавать спиртное. И, само собой, там я не стремился нарушать закон ради сомнительного удовольствия. Однако в этом мире, по всей видимости, не имелось никаких ограничений в этом плане. Настоящая свобода — пить, убивать и умирать. Стопроцентное соответствие местной морали.
— Обижаете, милсдарь. Воды не держим, только первосортный эль. Похлёбка будет чуть позже.
Я задумался, на чём он собрался готовить её, если не на воде, но быстро осознал, что это не из тех вещей, о которых стоило бы размышлять слишком долго. Раз уж на воду рассчитывать не приходилось, можно попробовать и местное пойло. Поблагодарив хозяина таверны, я пригубил напиток. В нос ударило шипучкой, а во рту после первого глотка остался гадкий маслянистый привкус, огненным комом скатившийся к желудку.
— Ну и дрянь, — пробормотал я. Напоминала эта бурда испортившуюся газировку. Если весь алкоголь производил такое мерзкое впечатление, то я ничего не потерял, не попробовав его раньше. Однако организм напомнил о себе, заявив, что я вообще-то не пил ничего с самого утра. После третьего глотка отвратительное послевкусие практически затёрлось.
Человек мог привыкнуть ко всему.
Я поставил кружку на стол и расправил плечи. В голове приятно зашумело. Страх смерти сдвинулся на второй план, а пространство зала словно попало в фокус увеличительной линзы: обрело вещественную выпуклость в центре поля зрения и слабую дымку по краям.
Не так уж плох оказался эль.
Я принялся думать, что делать дальше. Мысли чуть путались, но усилием воли я заставил их двигаться в порядке очереди.
Сбежать не получится. По крайней мере, для этого требовалось снять проклятье, которым меня наградила Вероника. Стоило ли верить ей в том, что маги ордена святой Софии не способны мне помочь? Они были светлыми; гниение заживо относилось к враждебной для них стихии. В любой игре целительные заклинания Света развеивали чары тьмы, достаточно подобрать правильный круг. Работала ли эта схема в реальном мире?
Конец ознакомительного фрагмента.