Меж двух огней

Lt Colonel

Меж двух огней

Пролог

Запертые в катакомбах, люди давно потеряли счёт дням: для них грань между прошлым и настоящим лежала во снах. Некоторые видели в них солнечный свет, озарявший привычные пейзажи. Другие грезили видениями того, что только должно свершиться. Это было просто. В подземелье каждый мог стать пророком: его будущее ничем не отличалось от минувшего.

Мальчик сочувствовал времени. Воображал его игравшим в догонялки ребёнком, который забежал в пещеру, удирая от друзей. Слышал его тоскливый зов в протяжных голосах стражников.

Мальчика схватили, когда он нырнул в переулок, чтобы скрыться от торговца. Тот грозился избить его за украденное яблоко, потирая пузо, не давшее догнать вора. Мальчик нашёл во времени товарища по несчастью.

Оно снилось мальчику, круглощёкий голубоглазый малец — друг, которого у него никогда не было. Ещё ему снился приют. Сны про время были лучше. В них мальчика не колотили за шалости и не мучили старшие подростки, заставляя работать за них.

Он забыл момент, когда забыл своё имя.

Он забыл лицо настоятельницы приюта (её хлёсткий прут он забыть не смог, хотя старался).

Он не помнил лица родителей.

Но он помнил запах фиалок, растущих в приютском саду.

Фиалки завораживали его. Он мог часами наблюдать за ними (не то чтобы приютская рутина часто позволяла ему праздность). Он гладил бутоны, он вдыхал аромат распустившихся цветов. Затем он рвал особенно понравившуюся фиалку и прятал её в кармане, чтобы в течение дня украдкой подглядывать за тем, как она увядает.

Ещё его завораживала смерть.

Он не был убийцей: местные воробьи, крысы и коты могли быть спокойны около него. Но если они умирали рядом, вместо помощи он вставал неподалёку и наблюдал, стараясь поймать момент, когда животное отдаст последний вздох.

Случай благоволил ему: один из соседей заболел мокрым кашлем. Мальчик ночами пробирался в комнату больного (ему выделили отдельную) и следил за переменами в лице спящего.

Приют был беден. Хворь была сильна.

Однажды больной проснулся посреди ночи. Увидев мальчика, он вскрикнул и зашёлся приступом кашля. Дёрнулся, будто внутри что-то сломалось, захрипел, зацарапал пальцами грудь и обмяк.

Величайший триумф мальчика: стекленеющие глаза мертвеца. Он положил на подушку около головы больного засушенную фиалку и выскользнул, прежде чем в комнату зашли встревоженные монахини.

Фиалка выдала его. Оказалось, кто-то из детей приметил, что мальчик подворовывает цветы, и сообщил всполошённым невесть откуда взявшимся цветком сёстрам.

Мальчик сбежал. Очутился на улице. Начал воровать. Был пойман.

Теперь его грехи не имели значения. Он рассказал свою историю одному из соседей по камере, отцу Мавелу. Отец Мавел был священником Триединых. Он простил мальчика.

Отец Мавел простил всех, кто жил с ним в одной камере. В том заключалась его роль как пастыря — спасти души обречённых на смерть. Мальчика терзало сомнение в том, что Триединые защитят посмертие узников. Ведь их тюремщиками были некромаги. Так сказал отец Мавел, а он мнил себя знатоком по части приверженцев запретных искусств. Церковь Триединых боролась с ними.

Смутно вспоминались слухи о похищениях. В памяти копошился червь предостережения одной из монахинь, чтобы дети не ходили поодиночке. Всё это осталось в прошлом; жаль, что оно бесцеремонно вторгалось в дрёму.

Расписание жизни смертников включало всего несколько событий. Сон перемежался приёмом пищи — отвратительной похлёбки, редкими разговорами между собой, справлением нужды… и, безусловно, ритуалами.

Такими, как сейчас. Заключённых собрали в большом тупике, воздух в котором мертвел даже по сравнению с воздухом в их узилище. Источниками света служили чёрные сталактиты и сталагмиты, которые пульсацией потусторонней тьмы разгоняли тьму естественную.

Когда людей впервые привели сюда, кристаллов не было. Горела пара факелов, горели глаза мужчин в балахонах. После первого ритуала проросли первые кристаллы, в глубине которых жила светящаяся чернота.

Больше некромаги не присутствовали на церемонии. Они читали песнопения издалека, не приближаясь к выходу.

Перед началом первого ритуала собранные люди думали, что их убьют. Реальность была иной, хуже: непонятный ритуал изматывал нервы ожиданием смерти, но оставлял в живых, отчего после очередного сеанса магии люди едва могли прийти в себя. Гнетущая атмосфера приговора, который всё никак не наступит, сжигала души. Мальчик знал пару человек, которые умерли в камерах — просто потому, что сердце не выдерживало напряжения. Отец Мавел отпевал их. Мужчины в балахонах не возражали, и потому мальчик знал, что отпевания бесполезны.

После похоронных процедур тела уносили. Больше заключённые их не видели.

Мальчик закрыл глаза и глубоко вдохнул тошнотворный воздух. Под ложечкой засосало, по коже забегали мурашки. К ритуалу невозможно было привыкнуть.

Мальчика коснулись. Маленькая холодная ладонь вплавилась в его горячую, пот скрепил их пульс воедино через бледную, огрубевшую кожу. Он открыл глаза и увидел Луизу. Она робко прижалась к нему, и мальчик обнял её.

Луиза была дочерью мелкого дворянина, младше его на несколько лет. За время заключения мальчик свыкся с мыслью о том, что он её брат. Или тот, кто исполняет роль брата, утешая её в ритуалах и общаясь с ней в периоды спокойствия в камерах.

Брат Луизы тоже стоял здесь: Фернандес, при всяком удобном случае выпячивавший родовую приставку. Однако его фамильная гордость не распространялась на сестру. Он предпочитал погибать в одиночестве — с гордо поднятой головой, в церемониальной позе рыцаря, увидевшего короля. Тряпка, изображавшая шляпу, жалась к груди, вторая рука сжимала эфес фантомного меча. Костяшки пальцев побелели от напряжения. По лбу Фернандеса катился пот. Кем он видел себя в этот момент? Мальчик подозревал, что Фернандес сходит с ума.

Первая церемония сопровождалась криками. Во время второй люди читали молитвы Триединым. Теперь молитву читал только отец Мавел — одинокий голос в прозрачной тьме, что ломался под напором хора некромагов.

В катакомбах собралась разношёрстная публика. Были здесь и преступники, и церковники, были торговцы и солдаты, крестьяне и дворяне. Их объединял страх смерти. Однако смерть не пугала мальчика. Реакция его тела была инстинктивна; разум его обуревало любопытство. Он впитывал в себя эмоции толпы, поглаживая голову Луизы. Ему хотелось утешить её, сказать, что смерть прекрасна, но он знал, что она не поймёт. Люди не желали видеть сияния на стыке жизни и гибели, перелома, в недрах которого сверкало чудо окончательного итога. Мальчик стремился поймать этот миг и отпечатать его навсегда, дабы не разрушить красоту смерти тленом.

В этот раз течение ритуала изменилось. Глаза и уши сдавило, хор некромагов слился в невнятный стон, а отец Мавел тонко закричал и умолк. Тьма вырвалась из кристаллов, каменными брызгами обдав толпу, и набросилась на людей. В полутрансе мальчик наблюдал, как к нему приближается нечто. Нечто, что выделялось чернотой на фоне поглотившей всё тьмы.

Луиза сдавила талию мальчика и всхлипнула. После этого сознание покинуло его.

Проснулся он так же внезапно, как упал в обморок. Ноги отказывались слушаться его. Поднялся он только с третьей попытки, впечатавшись разок лицом в землю.

Пещера преобразилась. Больше не было кристаллов. Не было потусторонней тьмы. Не было и живых людей. Повсюду лежали трупы, на первый взгляд нетронутые.

Зрелище восхитило мальчика. Он задержал дыхание от восторга и медленно прошёлся вдоль стены. Темнота не мешала ему: он видел в ней ясно, как днём.

Когда он дошёл до выхода из тупика, то увидел мужчин в балахонах. Их тела валялись как попало. Смерть застала их внезапно, как их жертв. Мальчик потрогал носком одного некромага и улыбнулся. Отчего-то ситуация его забавляла.