Страница 121 из 163
Стоит ли удивляться этому прохладному отношению? Разумеется, нет: благочестие во Христе в эпоху расцвета Средневековья и еще более неистовое в позднее Средневековье будет всегда принадлежать лишь элите, пусть даже многочисленной, а также массе в периоды паники. Наши горцы никоим образом не входят ни в эту составляющую меньшинство элиту, ни в сбивающуюся в особых случаях под сенью креста преимущественно городскую толпу. И не будут входить. Мы можем копнуть глубже. Любовь к божественной личности как таковая малоизвестна и еще меньше распространена в качестве практики в горных областях графства Фуа. Конечно, и здесь можно встретить некоторых «любителей», один из них — Бернар Франка (I, 352). Крестьянин из Сабартеса, но куда более образованный, чем «агностики» из его деревни... Этот человек — клирик, почти латинист, тонко чувствующий вольнодумец: находясь в церкви, он осмеливается напомнить своим согражданам, что в основе богоугодных дел находится любовь, и замечает по этому поводу, что ценны лишь те пожертвования и та милостыня, которые даются, как он говорит, из любви, а не из боязни. А потому, отважно продолжает он, долой продиктованные страхом приближающейся смерти завещания, отдающие часть имущества бедным! Но Франка является также одним из немногих людей, упоминающим таким образом, пусть вскользь, христианскую любовь к Божеству, опирающуюся на пример и на учение Спасителя[750]{340}. Пьер Отье, напротив, станет восхвалять взаимную любовь членов своей секты, которые будут любить друг друга как братья, отцы, матери и сестры, когда окажутся в раю[751]. Человеческий идеал спасения снова выходит на первый план.
Глава XXI. Приснодева и все святые
Наряду с Христом Дева Мария также является очень популярным персонажем в Монтайю, как и во всем Сабартесе. На протяжении всего периода расцвета Средневековья деятели церкви, начиная со св. Бернара{341} и св. Доминика, по разным причинам и в разной степени ревностно культивировали поклонение Богоматери в атмосфере нежности и душевного порыва[752]. В 1254 году собор в Альби стал для окситанского населения ретранслятором мариальной моды: он возвел Ave Maria в ранг основных молитв, в один ранг с Credo и Pater, которые, как предполагалось, вдалбливались в головы всех лиц старше семи лет[753]. (Согласно Нунану, исследователю birth control, который в этом вопросе скорее категоричен, чем доказателен, это продвижение Ave Maria имело своей задачей вернуть ценность воспроизводству потомства, осуждаемому катарством[754]: благословен плод чрева Твоего...)
Таковы были официальные предписания. Но как обстоит дело с реальным почитанием и с мариальной практикой на уровне сабартесской элиты, и в особенности в менее доступных для изучения Монтайю и «тамошних краях»? Со средними слоями небольших городков, из которых вышел башмачник Арно Сикр, сын нотариуса из Тараскона и дамы из Акса, все ясно: в этой группе Ave Maria входит в минимальный багаж католической культуры индивида.
— А вы, как вы молитесь Богу? — спрашивает Белибаст у Сикра.
— Я осеняю себя крестным знамением, — отвечает доносчик, — я поручаю себя Богу, который умер за нас на кресте, и Деве Марии, я читаю Pater Noster и Ave Maria... я пощусь накануне [праздника] Богоматери.
— Баран блеет, потому что говорить не умеет, — с иронией отвечает Белибаст. — Знайте, что Ave Maria ничего не стоит. Ее изобрели кюре...[755] Что до вашего поста, так в нем не больше толку, чем если бы волк постился! (II, 37, 54).
Насмешливую досаду Белибаста легко предвидеть, зная его альбигойские взгляды. И все-таки благочестие Арно Сикра, доносчика и неприятного типа, но хорошо образованного христианина, может вполне показаться простецким, хотя представляет собой полный набор: оно включает в себя целый ряд знаков почтения в виде жестов и молитв, адресованных Отцу, Сыну-искупителю, Святому Кресту и Деве Марии.
Богоматерь с младенцем. Скульптура XII в. Музей искусств, Барселона.
В самом Монтайю крохотная благородная и клерикальная местная элита поклоняется Марии, по крайней мере проявляет внешние знаки благочестия: кюре Клерг хоронит свою мать у посвященного Деве Марии алтаря, за которым он исповедует. Беатриса де Планиссоль забывает иногда прийти к воскресной мессе, однако оправившись после родов она отдает долг местной Деве Марии из Монтайю в виде цветной свечи, называемой перекраской, которую изготовляет собственными руками (I, 223). В рамках этой социальной группы не только дриада голубых кровей чувствует себя связанной с Матерью Христа: в кругу знати, к которому она принадлежит, охотно отмечают Успение Богородицы дружеской пирушкой весьма мирского, конечно, характера, во время которой специально приходит какой-нибудь бедный Frater, чтобы спеть Ave Maria (II, 123).
Как обстоит дело с собственно народными и деревенскими социальными группами? Арно из Савиньяна, тарасконский каменщик, знает Ave Maria, а также Pater, Credo и несколько псалмов. Но стоит заметить, что этот образованный, урбанизированный ремесленник-иноверец, кузен нотариуса, явно выделяется среди vulgum pecus. Что касается крестьян, они скорее знают, хотя бы понаслышке, Pater Noster, чем Ave Maria[756], которая, впрочем, некоторым из них известна. Само собой разумеется, они полностью в курсе существования Девы Марии и весьма чувствительны к ее чарам. Многие из них способны не только назвать ее, но и молиться ей с усердием, если не с пылом. Я много раз говаривал моему брату Пьеру (поддавшемуся альбигойству), что ему следовало часто повторять Pater Noster ш Ave Maria, — говорит Жан Мори, монтайонский пастух, остающийся наполовину католиком (II, 446). Самого Жана обучила Pater и Ave Maria его собственная мать (в то время как его отец держал в семье сторону еретиков [II, 449]).
Один любопытный текст являет нам крестьянку из Фуа, настолько приверженную Деве Марии, насколько это возможно в той среде и в тот период. Шестнадцать лет назад, — рассказывает в 1314 году Риксанда Кортиль, дочь крестьянина из Вейши и жена крестьянина из Аску, — в день праздника я пришла в церковь в Аксе и преклонила колени перед алтарем Блаженной Марии, где и принялась молиться ей. Гийеметта Отье, жена Амьеля Отье, теперь уж покойного, была неподалеку от меня. Услыхав мою молитву, она мне сказала:
— Перестань молиться Марии. Молись лучше Господу нашему.
Но я и дальше молилась Марии! (III, 308).
Риксанда Кортиль — вовсе не католическая святоша, поскольку не ставит себе в вину то, что лично относит «добрым людям» зерно, считая их присутствие в этих краях гарантией плодородия в Сабартесе (III, 307). И между тем текст не вызывает сомнений: она молится именно Богородице, вслух, упорно, перед специальным церковным алтарем и не обращая внимания на других. Произносит ли она в данном случае просто Ave Maria? Это возможно, но не обязательно: по поводу этой детали текст хранит молчание.
В Монтайю я не нашел крестьянок, подобно Риксанде Кортиль открыто демонстрирующих свою приверженность культу Марии. Однако очевидно, что Дева Мария в менталитете наших монтайонцев занимает важное место. Мать и дочь Тестаньер — две простушки, но себе на уме (I, 457, 461). Если верить им, то спасение души осуществляется сразу и нашим спасителем «Богом» (id est Христом, плохо идентифицируемым этими дамами) и Блаженной Марией. Дева Мария в данном случае не ограничивается своей ролью заступницы, в которой она и должна выступать согласно правильно понятой католической теологии; согласно двум монтайонкам, отражающим, несомненно, распространенное мнение, она обладает и собственными полномочиями спасительницы. Эта смутная, но мощная идея, которая может доходить до обожествления [adoration] Девы Марии, обнаруживается во всех концах Сабартеса. Он поручил свою душу Богу и Блаженной Марии... и обоих он куртуазно превозносил; а стало быть, он не еретик, — говорят посетители таверны в Фуа, комментируя, как заправские болельщики, поведение одного вальденса на костре (I, 174).
750
По поводу общих проблем христианской любви и распоряжений в завещаниях в рассматриваемый период, см.: Fliehe. Vol. 13, p. 137, vol. 14-2, p. 770; Moliat, C. D. U., 1965, fasc. I, p. 156. В центральной Окситании некоторые вольнодумцы, склоняющиеся к монотеистической ориентации, стремятся, впрочем, возвеличить Христа-властителя в ущерб его страждущей и любящей Личности (II, 243 — 244). Между тем жители Сабартеса испытывают к Богу некоторые нежные чувства, но речь идет в большей степени о «куртуазном поклонении» (см. гл. XXI) и о дружеских чувствах (III, 356), чем о любви. Выражение «из любви к Богу», однако, неоднократно встречается в связи с пожертвованиями и милостыней, например, у Гийеметты Мори и Беатрисы де Планиссоль (I, 233). Крестьяне-катары охотно объявляют себя друзьями Божьими (I, 225; III, 356), что целиком и полностью соответствует одной из центральных ценностей верхнеарьежской цивилизации («дружба», «Бог — большой друг»), и в то же время старому выражению, использованному духовными праотцами альбигойства (Теофил по-гречески, Богомил в славянском варианте означает, как известно, «друг Бога»).
{340}
Теофил (от греч. Θεός — Бог, φιλία — любовь, склонность) — любящий Бога (греч.); Богомил (ср. прим. 15 к гл. II) — милый Богу.
751
См. гл. XXVII, in fine.
{341}
Св. Бернар Клервоский (1090—1153) — католический теолог, цистерцианец, один из вдохновителей Второго крестового похода (1147), оказал огромное влияние на мистическое богословие Средневековья.
752
Schnurer. Vol. II, p. 523, 746; Chelini, p. 292, 306, 318, 346; Moliat, C. D. U., 1962, fase. I, p. 94 — 95; Perroy, C. D. U., I, p. 67; Fliehe et Martin. Vol. IX, p. 330, 338 sq, 356 et vol. X, p. 398; Rapp, p. 150; Jarry, in: La France et les Français, p. 461; Toussaert, p. 283.
753
Mansi. Sacrorum conciliorum... collectio, édition 1779. T. 23, p. 837
754
Noonan J., 1966, p. 193; 1969, p. 248.
755
Напротив, вальденсы из Памье, в отличие от катаров верхней Арьежи, высоко ценят Аие Maria (I, 104 — 105).
756
Ср. II, 111 И III, 36.