Страница 116 из 163
Нередко возникает искушение представить сельских жителей прошлых веков людьми примитивными или полудикими, пропитанными преимущественно утилитарным христианством. И, однако, среди людей из Монтайю крестьянка Гийеметта Мори — далеко не единственная, кто проводит демаркационную линию, разделяющую, по крайней мере пунктиром, магическое и сакральное. Беатриса де Планиссоль поступает так же: она отличает свое поклонение Деве Марии, которое видится ей как специфически религиозное, пусть и связанное иногда с восстановлением после родов, от сугубо магических штучек, которые она использует (благодаря какой-нибудь ворожее или крещеной еврейке) для того, чтобы выиграть процесс, помочь в любви своим дочерям или вылечить эпилепсию.
Конечно, религия не отделена полностью от магии, до этого далеко. Священник с большей легкостью, чем мирянин, очаровывает женщину и влюбляет ее в себя[706]. Крещение хранит получившего его человека от опасности утонуть или быть съеденным волками. «Добрый человек» (у альбигойцев) способствует плодородности земли. Св. Антоний и св. Марциал отвечают за кожную болезнь (и исцеление?), которая жжет, как огонь (III, 234). Ап. Павел насылает или лечит падучую... И тем не менее даже в этой сфере, несмотря на всегда возможное пересечение, люди из Сабартеса не путают функции деревенской знахарки, обязательно наличествующей (как, например, На Феррериа из Айонского Прада), и выполняемые на более высоком уровне функции религии. Впрочем, На Феррериа — скорее специалист, чем терапевт (она занимается глазными болезнями[707]); ее место — в стороне от сакрального, так же, как и от настоящих врачей и аптекарей, слишком редко встречающихся на высокогорье. Итак, свое место для церкви. Свое место для медицины и фармакологии. Свое место для магии и суеверий. Жанна д’Арк, хотя и была глубоко верующей, тем не менее — и вполне логично — с недоверием относилась к суевериям, которые, на более низком уровне, бытовали в ее деревне и провинции{323}. А между тем нас уверяют[708], что суеверия находятся в самом центре деревенской религии. Нам скажут, что Жанна д’Арк была душой редкой и возвышенной... Но Пьер Мори, пастух из Монтайю, не оставивший своего имени на страницах «большой истории», думал так же, как и Орлеанская Дева. Он отказывался верить старушечьим россказням (относящимся, например, к приносящим несчастье птицам), которые, по его мнению, не имели ничего общего с религией. Этот суровый скептицизм не мешал доброму пастырю обладать тонким восприятием божественных материй и постоянно заботиться о спасении своей души. Его часть коллективного бессознательного была, конечно, связана с глубинной сакрализацией сельскохозяйственного и мариального культов, всегда присутствовавшими и часто невысказанными[709]. Но его сознательная энергия была безоговорочно направлена к идее спасения на небесах.
Спасение души — вот главная цель. Истинная (но не единственная). Находясь много выше утилитарного уровня суеверий и магии, поиск спасения, пропагандируемый нетерпимостью мировых религий, опирающихся на священные тексты[710], является основной заботой, которая делает монтайонцев восприимчивыми к догмам. Чтобы обеспечить себе спасение в ином мире, одни остаются верны римско-католическим верованиям, традиционно распространенным в Сабартесе. Другие считают их неверными и на какое-то время обращаются к катарству. Следовательно, направления различны, — но первостепенная забота едина.
Десятки текстов, относящихся как к самой Монтайю, так и ко всему Сабартесу, подчеркивают эту «безмерную жажду спасения»[711]{324}, которая предваряет религиозный выбор. Бернар Гомбер из Акса, который представит нам катарскую сторону альтернативы, замечательно формулирует проблему во время беседы у огня со своей кузиной Бернадеттой Амьель (II, 332). Добрые люди идут по пути Бога... — говорит Бернар. — Они одни могут спасать души. И те, кто перед смертью принят в их секту, тотчас попадает в рай, какие бы злые дела и грехи он ни совершал. Добрые люди могут отпустить людям все их грехи... Что же до кюре, так они не могут отпустить человеку грехи. Одни лишь добрые люди могут это делать. Нам скажут, что эта забота о спасении характерна для полугородского жителя Акс-ле-Терма, более или менее культурного и затронутого урбанизацией?.. Да нет же! Ту же идею мы встречаем далеко в горах, где ютится наша деревушка желтых крестов. Одна женщина из Монтайю, — рассказывает Беатриса де Планиссоль своему любовнику, — была тяжко больна. И она так обратилась к своим детям:
— Будьте ласковы, отыщите мне добрых людей, чтобы они спасли мою душу.
— Если мы пойдем искать для вас добрых людей, мы потеряем все нажитое добро (из-за инквизиции), — отвечали дети своей матери.
— Так вот что, — заключила та, — вы предпочитаете накопленное добро спасению моей души! (I, 254).
Если речь идет о небесном спасении, то тем самым предполагается отпущение грехов в этом мире. По этому вопросу конкуренция между духовенством и «добрыми людьми» очень остра. Последние занимают место и роль конкурента кюре, претендуя на способность прощать допущенные людьми ошибки по примеру святых апостолов. Мы, добрые люди, — заявляет «совершенный» Гийом Отье Раймону Вессьеру из Акс-ле-Терма, который буквально впитывает его слова, — можем отпустить любому человеку его грехи. Наша власть отпускать грехи столь же велика, как у апостолов Петра и Павла. А вот католическая церковь этой власти не имеет, потому как она сводня и потаскуха (I, 282—283).
Дьявол уносит душу грешника в ад. Роспись церкви в Горпо, Норвегия. XIII в.
«Спасенчество» [salutism] (в данном случае — антиклерикальное) прокатарских монтайонцев восхитительно выражается в пастушеской беседе, произошедшей между братьями Мори. Жан и Пьер Мори сами по себе являются обладателями сложных религиозных взглядов, примыкая, в разной степени и в зависимости от периода, к обоим догмам, альбигойской и католической. Будучи активными «спасенцами» [salutist], они неоднократно объясняют свою озабоченность этим[712]. Особенно неисчерпаем Пьер Мори. Он переходит к этой теме, например, по поводу покупки за большие деньги пары новых крепких башмаков для своего друга Белибаста.
— Белибаст, — замечает Арно Сикр доброму пастырю, — мог бы обойтись и чем попроще, раз он сидит на месте, работая в своей мастерской, а ведь вы, Пьер, путешествуете лесами и долами.
Пьер на это отвечает долгой речью о душах — своей, Белибаста и т. д. Чтобы построить башню, отмечает он, нужно укреплять основание (вечную душу), а не вершину (смертное тело). По этой причине я и дал башмаки, рубахи, штаны, плащи... тринадцати добрым людям, из которых несколько уже перед Отцом небесным, да помолятся они за меня... Душа Белибаста после его смерти, уж конечно, будет спасена и поднимется на небо в сопровождении ангелов. Потом, меняя направление рассуждения, но оставаясь верным своей одержимости спасением, добрый пастырь говорит о лучшем способе смыть с себя грехи. Исповедоваться священникам — дело нестоящее. Они держат шлюх и хотят всех нас сожрать, как волк хочет зарезать барана... Куда лучше быть принятым, перед самой смертью, сектой Белибаста... Все грехи отпустятся и едва пройдут три дня после смерти, как душа поднимется к небесному Отцу[713].
706
В том, что сохранилось от фольклора Монтайю (устный опрос 1974 г.), упоминания о магической роли кюре имеют важное значение: кюре не берут сглаз и порча; он может отвести град, бросая нож и тем самым отгоняя град к земле, иронично именуемой безместной пустошью [Plan de Rien ] и весьма отдаленной от нашей деревни.
707
I, 337. Точно также деревенские отравительница и практик контрацепции чаще используют травы и химические препараты (вопрос не в том, эффективно ли), чем заклинания (II, 56, 57: «отрава»; а также гл. X).
{323}
Речь, скорее всего, идет о сюжетах, связанных с так называемым «деревом фей». По старинному обычаю, молодежь Домреми собиралась там в четвертое воскресенье Великого поста, они ели, пили воду из источника близ дерева, пели и водили хороводы. Обвинители Жанны пытались доказать, что указанные действия связаны с колдовством. «Спрошенная о дереве, которое находится неподалеку от ее деревни, отвечала, что вблизи Домреми растет дерево, которое... называют деревом фей. Рядом с ним имеется источник, и она слышала, что больные лихорадкой пьют из него, и видела, что они ходят к нему за целебной водой. Но не знает, излечиваются ли они или нет, хотя слышала, что те больные, которые в силах подняться, ходят к этому дереву. <... > Она часто слышала от старших... что там жили феи... но правда это или нет, она не знает. Сама же она никогда не видела фей ни у этого дерева, ни в других местах» (Райцес В. И. Жанна д’Арк... С. 44). Характерно то, что Жанна не соглашается безоговорочно поверить в то, чего сама не видела.
708
Tomas К. 1971.
709
См. гл. XXI.
710
Об этом в работах J. Goody (см. библиографию).
711
Я перефразирую здесь выражение Л. Февра.
{324}
См. прим, + на стр. 425.
712
В том, что касается Жана Мори, см.: II, 463, 482— 483.
713
II, 38 — 39. Отметим, что Пьер Мори, фаталист по отношению к своей судьбе на земле, напротив, убежден в пользе чужих молитв для своего спасения на небесах — прежде всего молитв, исходящих от уже спасенных душ.