Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Если быть более точным, чередующиеся концентрические круги негативного и позитивного отношения к животным заставляют нас обратиться к исследованиям Эдмунда Лича[697]. Этот автор сравнивает оскорбления, использующие названия животных, с табу, появляющимися из запрета инцеста. На практике наши крестьяне из Монтайю проводят то же сравнение, когда восхваляют того или иного «доброго человека» за его отказ иметь дело с любой женщиной и есть любое мясо. Сами же они отказываются лишь от женщин из ближайшего круга родства и от мяса наиболее тесно соседствующих с ними животных (собака, кошка, крыса). Следовательно, мы можем считать, что по отношению к деревенским жителям Сабартеса существует очень близкий круг животных (собака, кошка, свинья), которые в разном качестве и иногда сохраняя частицы дикости живут в пространственной, эмоциональной, а порой почти телесной общности с человеком. Эти животные — за исключением свиньи, употребление которой в пищу, впрочем, создает некоторые проблемы — являются предметом пищевого табу, а также материалом для оскорблений или ассоциаций с дьяволом. Затем идет круг животных загонов и хлева, уже чуть менее близких: поддерживаемые с ними отношения достаточно дистанцированы, чтобы быть корректными, иногда сердечными и в целом позитивными. Птичий двор, и даже огород, целиком входят в этот второй круг. (Посмотрите на хорошую репутацию курицы в Монтайю; и сравните, уже в наши дни, с выражениями типа курочка моя, уточка моя, цыпленочек мой.)

Кормление цыплят. Первая половина XIV в.

Вторая важная граница отделяет дикую природу: некоторые существа здесь в той или иной степени враждебны человеку и его домашним животным (волки, гадюки, даже мухи[698]), либо эта враждебность, полагаемая реальной, на самом деле остается мифической (неядовитые змеи, жабы, совы, сороки и т. д.).

Наконец, за пределами этого круга, справедливо или ошибочно воспринимаемого как агрессивный, располагается нейтрально или даже положительно оцениваемая остальная природа, растительный и водный миры. Лич в этом отношении совершенно прав: оскорбление и, в более общих терминах, уничижительная оценка черпаются из зон животного или природного окружения, по-разному удаленных от человека. С одной стороны — из круга, наиболее близкого к эго и его domus, среди домашних животных. Пример — собака. С другой стороны — из также самого близкого, пусть и не настолько, как предыдущий, и самого опасного круга дикой фауны. Пример — волк. Отметим, впрочем, что монтайонское восприятие этого животного более нетерпимо, чем наше: оно не делает исключения даже для волчонка, того вполне милого исключения, которое делаем мы, когда говорим о молодых волках социалистической партии или о молодых волках UDR[699]{317}. Зоологические оскорбления, таким образом, являются в Сабартесе процедурой очень удобной: они производят значимые разрывы в континууме человек—природа, отделяя человека от наиболее близкой к нему фауны, а домашнюю фауну — от дикой.

Коллективное бессознательное было «структурировано как язык»{318} и эта процедура дополнялась целой серией сопоставлений между представлениями о животном мире, о семье (или ее отсутствии) и об обществе. Для крестьянского менталитета в Сабартесе эти соответствия не представляли собой ничего сложного. В самом деле, деревня не рассматривает зверя как «животное-машину»{319}, а приписывает ему свойства, делающие его достойным сравнения с человеком. Посмотрите по этому поводу, о «имидже» животного в деревне, интереснейшие тексты Ретифа де ла Бретона и кюре Мелье{320}, двух знатоков крестьянской философии[700]{321}.

Таблица резюмирует систему скрытых соответствий, принятую в верхней Арьежи.

* Отметим, что оскорбительный термин «волк», или «волчище» [lobasses] (А III), применяется к нищенствующим братьям (С III), тогда как «сукой» или «свиньей» (А I) охотно величают женщин из собственной семьи (В I).

Глава XX. Магия и спасение

Перейдем теперь к религиозности наших деревенских жителей, в разных случаях католической или катарской, либо и той и другой одновременно... Согласно широко распространенному мнению, для крестьянских и сельских культов должны быть характерны прежде всего магическое восприятие мира, пережитки язычества и ритуалы исцеления или плодородия, ритуалы, предназначенные для излечения болезней и сбора большого урожая[701]. На самом деле религиозная практика «урожайного» или «антиэпидемического» типа, имеющая в виду прагматические цели, встречается у жителей Сабартеса время от времени, но в целом достаточно редко. Не происходит ли эта относительная недостаточность от того, что центром их культуры является скорее осталь, чем земля-кормилица? Не оттого ли, что провозглашаемая ими религия стремится предстать прежде всего как размышление о потустороннем мире, а не о земной жизни? Во всяком случае констатируем факты, не высказываясь пока по поводу причин. В окрестностях Акса, Прада и Тараскона Бог — скорее Яхве, чем Ваал{322}, скорее всемогущий распорядитель спасения в «горнем мире», чем помощник по призванию дождя, отведению бури или тифа. Молитвы и крестные ходы[702], предназначенные привлечь господнее благословение на поля, устраиваются нашими крестьянами с невероятной скромностью, — если устраиваются вообще.

Конечно, крестьянин из Бедельяка вполне может во время беседы с другими мужчинами местечка, собравшимися на площади незадолго до Иванова дня, говорить о Божьем вмешательстве в вызревание урожая. Гляньте, — говорит он своим товарищам, — в этот год мы боялись вовсе не собрать зерна, когда оно едва-едва проросло, и вдруг, благодаря Богу всемогущему, который все создал, пшеница наша заколосилась, и ее будет у нас в достатке в этот год...[703] Однако подобные утверждения имеют, по-видимому, лишь теоретическое значение: они не влекут за собой организации особых процессий или церемоний, направленных, с Божей помощью, на повышение плодородия земли. Ее фаталистически оставляют на усмотрение божьих планов и климата. В этой «аграрной» сфере смирение с волей Неба довлеет над обращением к Всевышнему.

У наших монтайонцев ритуалы, связанные с плодородием и с бесплодием, в той мере, в какой они существуют, относятся в гораздо большей степени к маргинальной, даже низкопробной магии, чем к религии. Скотина твоя хиреет оттого, — объявляет Гийеметте Мори прорицатель из округи Теруэля, — что некто, который завидует столь важной хозяйке, как ты, навел на нее порчу... Но в будущем году, — добавляет гадальщик, — со скотом у Гийеметты все будет благополучно. Сие сказав, человек из земли теруэльской спешит захлопнуть книгу, откуда он и почерпнул эти новости, написанную... арабской вязью[704]. В изгнании наши крестьяне и крестьянки из Монтайю считают исламские манускрипты набором идущих от Бога заклинаний, предназначенных для умножения стад. Однако эта установка возможна именно потому, что ислам не является их религией. Им не пришло бы в голову также относиться к окситанскому католицизму, который был или остается для них средоточием сакрального. Независимо от того, катары они или католики, наши герои отнюдь не ставят в центр своей религиозной практики культ плодородия, относящийся к полям и лугам. Одержимость плодородием появляется в качестве периферийного, подчиненного и почти неосознанного элемента, прежде всего в хтоническом культе Девы Марии Монтайонской[705].

697

Leach, 1966.

698

П, 53 и выше.

699

Наша терпимость объясняется, возможно, очень просто: волки во Франции исчезли и не являются больше для нас врагами.

{317}

UDR — французская аббревиатура названия «Союз демократов за республику», как именовалась партия сторонников Ш. де Голля в 1968—1970 гг.

{318}

Коллективное бессознательное было «структурировано как язык» — скрытая цитата; автор этого выражения — Жак Лакан (1901—1981), известный французский психоаналитик, синтезировавший в теории и практике психоанализа учение Фрейда и лингвистический структурализм. См.: Лакан Ж. Функции и поле речи и языка в психоанализе. М., 1995. С. 39.

{319}

«Животное-машина» — краткая формула одного из положений теории знаменитого немецкого философа и ученого Готфрида Вильгельма Лейбница (1646— 1716): организм животного есть естественная машина, приводимая в действие монадой — особой идеальной сущностью материальных вещей; в данном случае таковой монадой является душа, наличествующая у животных (монада человека — Дух).

{320}

Жан Мелье (1664—1729) — французский мыслитель, сын деревенского ткача, сельский священник, материалист и атеист; всю жизнь он публично исповедовал взгляды, которые были ему самому ненавистны, а собственные воззрения изложил лишь перед смертью в обширнейшем завещании, обнародованном уже после его смерти; это завещание и является его основным философским сочинением.

700

См.: Rétif de la Breto