Стюардесса

После операции Антон чувствовал себя уже гораздо лучше. Его перевели в отдельную палату. Истомин приходил еще раз, расспрашивал о Валентине Агееве, о возможности контрабанды, но ни слова не сказал о мнимой бомбе на борту его лайнера. Об этом Антон узнал из газеты, которую ему вместе с ужином принесла медсестра Юленька.

До него популярную газету прочло, видимо, все отделение, она была небрежно сложена, угол оторван, но Антон был рад и такой возможности узнать, что происходит в мире.

Он прочел о находке иконы рублевской школы и отложил газету. Сердце бешено заколотилось. Что это значит для него?! Теперь его оставят в покое, на нет и суда нет? Или теперь ему придется отвечать сполна?

Икону нашли, но она попала не по назначению. Кажется, есть такой вид штрафа, который называется «упущенная выгода». И те, кто ее упустил, могут ему этого не простить. А у него около двери даже охраны нет…

Впервые Антон пожалел, что не рассказал Истомину все. Тогда он был бы для следствия важным свидетелем, его бы охраняли, в больнице дежурство установили. А так он всего-навсего пострадавший от случайного бандитского нападения, да еще к тому же ничего не разглядевший. И ни для кого в таком качестве особого интереса он не представлял.

— Укольчик, Антон Васильевич, — защебетала Юленька. — А потом поужинаем.

Антон вздохнул и с трудом повернулся на бок. Медсестрички его обожали. Еще бы, такой симпатичный летчик, да к тому же раненый, просто герой! Девчонки не вдавались в подробности, что именно произошло с Антоном. По их версии, он героически защищал свою жену.

У Юленьки была легкая рука, Антон даже не почувствовал укола, а через несколько минут по всему телу начало разливаться приятное тепло.

Юленька ушла и вернулась с тарелкой каши и кусочком хлеба с маслом. Помогла Антону повернуться на спину, приподняла подушки.

— Ну, открывайте ротик. — Она слегка кокетничала, не забывая, что перед ней хоть и больной, но все-таки мужчина. — Вам надо кушать хорошо, чтобы быстрее на ноги встать. Вы тогда всем этим гадам покажете…

Антон послушно проглотил ложку овсянки.

— Мы все вам так сочувствуем, Антон Васильевич! Девочки говорят, что жена ваша ребенка потеряла. Хорошо, хоть сама пока жива, да? Ой, хотя разве это можно назвать жизнью?!

Антон прислушался к щебету Юленьки и оторопел:

— Какого ребенка? Кто потерял?

— Ну как же! — Она округлила щедро намазанные тушью глазки. — У вашей жены выкидыш произошел. Только она ведь в коме, так что еще ничего не знает… Вам разве никто не говорил?

— Нет. — Антон с трудом проглотил скользкий теплый комок каши.

— Там всего-то шесть недель было, совсем еще ничего, так что не расстраивайтесь. Вам любая с радостью родит. — Юленька с намеком стрельнула глазками. — Вы мужайтесь, Антон Васильевич. Вам надо быть готовым… Врачи говорят, вряд ли она выживет.

Он прикрыл глаза и вздохнул. Наташку жалко нестерпимо, она любила его, как верная собака… И оказывается, носила его ребенка… И даже не сказала! Или сама еще не знала? Теперь уж и не узнает…

Стоп! Так это она о ребенке говорила! А вовсе не об иконе и деньгах! Она хотела оставить ребенка! А он-то, идиот…

Но тогда кто же взял передачку?! Неужели и вправду Валентин спрятал ее на борту? Ах, какой он кретин! Надо было самому облазить весь лайнер, во все закутки заглянуть! Девчонки всегда так плохо убирают, что в углах и нишах чего только не обнаружишь! Если бы он догадался все проверить сам, во все сунуть нос, то уже давно не имел бы этих неприятностей. Богородица, или Мама, как зовут ее эти отморозки, была бы за кордоном, у него в сейфе лежала бы приличная сумма, а Наташка была бы жива и здорова и боготворила его по-прежнему.

Теперь, после всего, что произошло, ей лучше не приходить в сознание. Она ведь вспомнит, как он струсил, как подставил ее под удар…

Если бы он вовремя нашел эту заначку, сейчас не пришлось бы терзаться муками совести. Он же не подлец какой-нибудь, не подонок… Он, может, даже женился бы на Наташке, а с Динкой крутил бы пылкий роман.

Кстати, а где Динка? Он ничего не знал о ней с тех пор, как она не дождалась его у машины. И Антон впервые подумал, что ее могли увезти бандиты. Что они с ней сделали? Пытали? Изувечили? Он не догадался спросить о ней у Истомина, да и неловко было. Вроде представился женатым, а интересуется любовницей. А тот, гад, ни словом не обмолвился. Может, специально? Ждал, пока Антон сам спросит?

И вдруг он похолодел от внезапно пришедшей в голову мысли: а что, если за ними за всеми давным-давно следила ФСБ? Что, если они все давно на крючке? В газете написано, что акция была спланирована… Так, может, Валька… агент? Как в фильме… Агент национальной безопасности? Может, он специально прикидывался, баловался на контрабанде мелочевкой, а сам разрабатывал операцию? Но тогда там уже все-все знают об Антоне Потемкине, о его связях, о происхождении его доходов…

Руки начали холодеть от смертельного страха, потом ноги. Антон почувствовал, как сковывает холодом веки, они сами закрываются, язык и губы деревенеют. Он с усилием отвернулся от очередной ложки. Липкий сон охватывал его, укутывал, спеленывал ледяной простыней. И уже откуда-то издалека он услышал Юленькин щебет:

— Устали, Антон Васильевич… Ну поспите… Вот какое снотворное хорошее ваши друзья принесли! Швейцарское! У нас ведь с лекарствами туго, мы все больше анальгинчик колем да новокаинчик…

В комнате экипажей громко работал телевизор. Все напряженно смотрели выпуск новостей. Совсем рядом, в Шереметьеве-1, террористы захватили «Боинг-727», алжирской авиакомпании. На борту находилось сто семьдесят заложников, из них больше пятидесяти детей и женщин.

На возвращение героического экипажа в родные пенаты из-за этого события никто не обратил должного внимания.

— Привет, Динка, — кивнула Тамара. — Видала, какие твари?! Прикинь, что там люди сейчас чувствуют! Они грозят подорвать лайнер прямо на полосе.

В темноте операторы выхватывали мигалки оперативных машин, бойцов «Альфы» в черных масках, темный контур самолета на ВПП.

По сравнению с нынешними угрозами террористов недавняя лжебомба уже казалась чем-то несерьезным и далеким. Все внимательно следили, как «Альфа» короткими перебежками подбирается «боингу» под крыло, как автоматчики забираются внутрь через задний люк…

Яркие вспышки трассирующих пуль, отрывистые переговоры по рации, треск, шум, мечущиеся на экране тени… И вот уже из «боинга» выволакивают троих террористов, четвертого выносят накрытым с головой, а по трапу спускаются насмерть перепуганные люди, прижимая к себе малышей.

Белокурая, белокожая стюардесса, вовсе не похожая на алжирку, рыдала в голос и размазывала по лицу тушь и помаду. Динке стало жаль ее, натерпелась, бедная. Небось не верит, что все позади.

Новости закончились, и экипажи начали расходиться. Тамара торопливо допила кофе и тоже вскочила. Динка подошла к ней:

— Томчик, случайно не ты на регистрации сидела, когда у нас бомбу искали?

— Случайно я, — улыбнулась она.

— Ой, как здорово! А ты не помнишь фамилию того дядечки, что потом лететь струсил?

— Дядечку помню, представительный такой, — кивнула Тамара. — А фамилию нет. Но я могу посмотреть.

— Посмотри, а! — умоляюще сложила ладошки Динка.

— Опять дела сердечные? — приподняла бровку Тамара. — Да он вроде староват уже…

— Ну, Томочка, сердцу не прикажешь! — подмигнула в ответ Динка.

— Ох, ну что с тобой поделаешь! Пойдем.

Тамара покопалась в компьютере, просмотрела данные регистрации и повернулась к Динке:

— Да, точно он. Вот и отметка о возврате билета. Ларионов Борис Федорович.

— Спасибо. — Динка чмокнула ее в щеку.

— Эй, милая, ему пятьдесят девять лет. Он тебе в дедушки годится.

— Любви все возрасты покорны, — промурлыкала Динка.

— Ну, счастливо, командир. — Илья Андреевич протянул Косте руку. — Приятно было с тобой полетать.